Фабрика офицеров - Кирст Ганс Гельмут (читать книги полностью TXT) 📗
Согнувшись, они скользили как тени в ночи, как если бы об их подготовке заботился сам Карл Мей, а не великогерманский вермахт. Карманы их сильно оттопыривались — в них находились бутылки. Один из них прятал в согнутой ладони горящую сигарету.
— Не так быстро, камераден, — сказал фенрих Редниц, даже не слишком-то понижая голос. — Мы не должны нестись сломя голову, к тому же следует и подкрепиться.
— Мы и так потеряли слишком много времени, — заметил Меслер озабоченно. — Нам не следовало обращать внимания на Хохбауэра. Совсем не обязательно докладывать ему, что мы собираемся делать! Ты же знаешь, что он против подобных экстравагантных мероприятий.
— С Хохбауэром нужно поддерживать хорошие отношения, — ответил Вебер примирительно. — Он наверняка будет еще у нас командиром учебного отделения. Еще немного — и он обведет капитана Ратсхельма вокруг пальца.
— Дружище, — заметил Меслер задумчиво, — если до этого дойдет, мы все окажемся в помойном ведре.
— Хохбауэр отличный товарищ, — настаивал Эгон Вебер, и он действительно думал так, как говорил.
— А ты, Вебер, ведешь себя как глупая шелудивая собака, — проговорил Редниц дружелюбно. — Рано или поздно и у тебя раскроются глаза. Поспорим?
Они находились возле кухни и, укрывшись в густой тени сарая для хранения инструментов, посматривали в сторону комендатуры. Луна в это время великодушно зашла за набежавшее облачко.
Фенрих Эгон Вебер откупорил бутылку и отпил из нее большой глоток. Затем он передал бутылку по кругу, как и заведено среди друзей. Редниц осуществлял наблюдение: не видно ли приближающегося врага — постового или офицера.
— Что будем делать, если нас застукают? — спросил фенрих Эгон Вебер.
— Прикинемся дурачками, — ответил Редниц.
— А что будем говорить?
— Все, что ни придет в голову, — только не правду.
Для Редница, казалось, не существовало ничего, над чем бы он не стал тут же шутить. Меслер же систематически изыскивал любую возможность, которая уготовила бы ему удовольствие, при этом он не был слишком разборчивым. А курсант Эгон Вебер принимал участие во всем, куда бы его ни приглашали, — от посещения церкви до похода в дом радостей и от тайной вечери до битвы на Заале. Для этого было достаточно только апеллировать к его товариществу и физической силе. Тогда он мог ворочать скалы. Его все, без исключения, любили и уважали, и производство в офицеры ему было почти гарантировано.
— А если сейчас появится дежурный, — допытывался Эгон Вебер, — что тогда?
— Тогда, — сказал Редниц и взял в руки бутылку, — любой из нас бросится ему навстречу, чтобы принести себя в жертву. Я думаю что им окажешься ты, Вебер. Поскольку ты, по-видимому, не позволишь лишить себя этой чести.
— Ну хорошо, — отозвался Эгон Вебер невозмутимо: — Предположим, что так оно и будет. Но ведь дежурный офицер захочет узнать, что я здесь делаю.
— А ты лунатик и ходишь во сне, Эгон, — что же еще?!
— С бутылкой в кармане?
— Вот как раз поэтому! — заверил его Редниц вполне серьезно. — Без бутылки ты выглядел бы вполне нормальным.
— К чему эта болтовня?! — вмешался Меслер настойчиво. — Чего мы еще ждем? Сейчас ничего другого, как вперед, к коровкам!
— Не так прытко, — предупреждающе заметил Редниц. — Если не продумаем всего досконально и не будем осторожны, то обязательно окажемся в луже. Я сейчас пойду в разведку и разузнаю обстановку.
— Ты просто-напросто хочешь выбрать себе кусочек получше, — проговорил недоверчиво Меслер. — По-моему, это не по-товарищески.
— А если кто-либо вздумает поступить не по-товарищески, — сказал Эгон Вебер, призовой борец и признанный забияка во всем учебном отделении «X», — для того я могу стать весьма неуютным.
Против такой силы убеждения Редниц был бессилен. Таким образом, оставалось лишь поступить так, как их учил на своих занятиях капитан Федерс: любое начатое дело необходимо строго проводить в жизнь, если только изменения обстановки стратегического порядка не потребуют нового планирования и других действий.
Однако об «изменениях стратегического порядка» пока не было и речи: не было видно ни одного офицера, часовые, по-видимому, дремали в укромных уголках. А в помещении комендатуры, там, внизу, в подвале, находились бедные милые скучающие девушки-связистки.
В казарме в послеобеденное время только и говорили о том, что произошло прошедшей ночью. Курсант Вебер узнал некоторые подробности от заведующего спортивным инвентарем. А тому, в свою очередь, об этом поведал повар — унтер-офицер, который являлся приятелем писаря отдела личного состава. А тот уже был близким другом самого потерпевшего унтер-офицера связи. Короче говоря: адрес точный, найти его было относительно нетрудно. Ведь девушкам следовало помочь!
— Итак, вперед! — сказал фенрих Редниц, как бы подавая сигнал к атаке.
Меслер и Эгон Вебер последовали за ним в предвкушении приключений. Они взяли бутылки за горлышко и помахивали ими, как ручными гранатами. Фенрихи, пригнувшись, пересекли рывком бетонированную главную дорогу казармы и исчезли в здании комендатуры, намереваясь взять штурмом помещение коммутатора и самих девушек.
Но когда они туда добрались, там находилась уже другая тройка.
Капитана Федерса, преподавателя тактики учебного отделения «X», окутывали густые облака табачного дыма.
Федерс сидел, думал, писал и устало курил. Он пытался сконцентрировать мысли на учебном плане на следующий день: перевозка по железной дороге пехотного батальона. Но он никак не мог сосредоточиться. И спать ему также не хотелось.
Ночь вокруг него, казалось, была наполнена звуками: как будто где-то летели самолеты или по ту сторону возвышенности непрерывно гремели проходящие мимо поезда. Но он знал, что ошибается.
Вокруг не было ничего, кроме поднимающегося вверх кольцами сигаретного дыма, голых стен его комнаты и деревянных досок пола, сквозь которые проникал холод. Ни один звук не доносился до его ушей — ничего из того, что окружало его: стонущее дыхание спящих под одеялами людей, глухие удары сердца, журчание воды, топочущие шаги постовых или возня лежащих в обнимку парочек. Обо всем этом он знал, но ничего не слышал.
Капитан Федерс, преподаватель тактики, одна из умнейших, по общему признанию, голов в военной школе, находящий всегда удовольствие в том, чтобы приводить других в смятение, постоянно готовый к язвительным замечаниям, насмешник по призванию, отрицающий все из чистой любви к отрицанию, был хладнокровным и находчивым насмешником, только когда имел хотя бы одного слушателя. Когда же он был один, как сейчас, это был уставший человек с покрытым морщинами лицом и глазами, в которых отражалась беспомощность.
Он внимательно прислушался. Он хотел слышать только для того, чтобы знать, что он действительно слышит то, о чем говорило ему его сознание. Он затянулся сигаретой — это он слышал. Он выпустил изо рта дым — это он также слышал. А вот свою жену, которая спала в соседнем помещении и должна была неспокойно ворочаться во сне, откидывая одеяло, и тяжело дышать открытым ртом, он, как ни напрягался, не слышал.
«Все как будто вымерло, — сказал Федерс про себя. — Все, кажется, прекратило свое существование».
Марион, его жена, была так же обязана нести военную службу, как и другие женщины в казарме. Предыдущий начальник военной школы способствовал ее назначению в Вильдлинген-на-Майне, что само по себе можно было рассматривать как акт великодушия. Он позаботился даже о том, чтобы оба получили небольшую квартиру в доме для гостей, поскольку фрау Марион отлично умела понимать его.
Нынешний начальник, генерал-майор Модерзон, мирился с этим положением молча. То, что он будет санкционировать его и дальше, вряд ли можно было предполагать. Казалось, для Модерзона не существует никакой частной жизни, тем более в его военной школе. Собственно говоря, для Федерса это, может быть, было бы и лучше, особенно в этом вопросе. Но у него не хватало сил сказать это своей жене с надлежащей прямотой.
