Дитя эпохи - Житинский Александр Николаевич (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью TXT) 📗
На следующий день мне сообщили, когда можно приходить. Вечером я отправился к члену-корреспонденту. Он, действительно, жил в двух шагах от института, в новом красивом доме. Я поднялся на четвертый этаж и нажал кнопку звонка. За дверью раздался звучный лай.
Мне открыл сам член-корреспондент. Он был маленького роста, лысоватый, с быстрыми и умными глазами. На ногах были шлепанцы. Рядом с ним стояла черная собака почти с него ростом. Собака бросилась лапами мне на грудь и лизнула длинным языком в щеку. Нельзя сказать, чтобы это мне понравилось.
– Она у нас ласковая, – сказал хозяин. – Проходите...
Я разделся, и меня провели в комнату к сыну.
– Можете приступать, – сказал член-корреспондент и ушел.
За письменным столом сидел юноша цветущего вида. У него были широкие плечи, розовые щеки и унылое выражение лица. Я подошел к нему и протянул руку. Он встал. Росту в нем было на двух членов-корреспондентов. Просто удивительно, какие фокусы вытворяет наследственность!
– Петр Николаевич, – солидно представился я.
– Гений, – сказал он смущенно.
– Это понятно, что гений, – сказал я. – А можно как-нибудь попроще?
– Геня, – сказал он, смотря на меня сверху своими детскими глазами.
– Ну что ж, Геня, – сказал я. – Давайте ваши интегралы!
Он сразу сник, обреченно повернулся к столу и стал листать тетрадку. Мы начали заниматься.
Надо сказать, что такой патологической неприязни к математике я никогда больше не встречал. Вид интеграла вызывал у Гения физическую муку. Он смотрел на него, шевелил губами, морщился, но ничего, кроме слова «дэикс» не произносил. Я понял, что натаскать его за две недели будет чертовски трудно.
Для начала я попытался определить глубину невежества Гения. Другими словами, я хотел узнать, какие разделы математики он знает твердо. Я решил идти от интегралов к начальной школе. Производных и дифференциалов Гений не знал начисто. Элементарные функции присутствовали в его памяти лишь в виде намека. С формулой квадратного трехчлена Гений был знаком понаслышке. С несомненностью выяснилось, что твердо он знал только таблицу умножения.
Я спросил, каким образом ему удалось закончить школу.
Гений пожал плечами и кивнул головой на дверь. Я понял, что он указывает на своего папу, члена-корреспондента.
– Репетиторы, – сказал он.
Я очень мягко сказал, что здесь нужна целая дивизия репетиторов. Гений согласился.
– У меня хорошая кратковременная память, – признался он. – Я могу выдолбить наизусть, как стихи.
И он неожиданно начал читать на память:
– «Есть и в моем страдальческом застое часы и дни ужаснее других... Их тяжкий гнет, их бремя роковое не выскажет, не выдержит мой стих...» Это Тютчев. Это я понимаю... – с тоской сказал он.
И он прочитал стихотворение до конца. Читал он хорошо, с чувством.
– Хотите еще? – спросил он. Я в растерянности кивнул. Гений прочитал Пушкина, Блока, кого-то еще. Мне стало грустно, нахлынули разные мысли. Я решил остановить Гения. Все-таки у нас урок математики, а не вечер поэзии.
– А почему вы не выбрали что-нибудь погуманитарнее механико-машиностроительного факультета? – спросил я.
– Папу там все знают. Они у него учились... Он считает, что стихи – это не занятие для человека.
– Что же мы будем делать?
– Нам главное – решить упражнения. К сессии я теорию выучу, – сказал Гений.
– Решения объяснять? – спросил я.
Гений страдальчески взглянул на меня.
– Я вам лучше стихи буду читать, – попросил он.
И я принялся за работу. Я передвинул к себе задачник Бермана и принялся щелкать интегралы. Я работал профессионально, с чувством некоторой гордости. Гений никуда не отходил, он смотрел в тетрадку и шептал стихи:
– «Не растравляй моей души воспоминанием былого, уж я привык грустить в тиши, не знаю чувства я другого. Во цвете самых пылких лет все испытать душа успела, и на челе печали след судьбы рука запечатлела...» Баратынский, – комментировал он. – Поэт первой половины прошлого века.
Надо сказать, у Гения был безукоризненный поэтический вкус. Таким образом мы повышали уровень друг друга. Я рос гуманитарно, а Гений математически. Хотя правильнее будет сказать, что каждый из нас безуспешно пытался приобщить другого к недоступной ему красоте.
После стихов и интегралов я шел на машину и бился с «бесконечно подлым». Пока перевес был на его стороне.
Когда папы не было дома, Гений брал гитару и тихонько напевал мне романсы. Под романсы дело шло еще быстрее. Скоро я перерешал все интегралы из задачника, и Гений стал приносить мне другие, которые выдавал ему преподаватель в институте.
Таким образом мы провели с ним две недели по два часа на урок. Всего двенадцать занятий, или сутки чистого времени. Интегралы стали иссякать. Под конец мы все чаще беседовали о жизни. Моя симпатия к Гению очень выросла. Я полюбил это детское существо с нежной поэтической душой. Одно я понял ясно: инженером Гений никогда не станет. Мне было непонятно, зачем он досиживает институт до конца, а родители гробят деньги на репетиторов.
Гений сам писал стихи. Он показывал их мне. Стихи были элегические.
– Если станешь поэтом, смени, пожалуйста, имя, – сказал я.
– Понимаю, – сказал он.
На последнее занятие он притащил мне всего один интеграл. Этот интеграл с большим трудом раздобыл преподаватель. У нас с ним был заочный поединок. Сумеет ли он составить интеграл, который я не смогу взять? Я за две недели гигантски повысил свой класс.
– Он сказал, что этот пример из Университета, – доложил Гений.
– Посмотрим! – бодро сказал я.
Гений запел «Выхожу один я на дорогу», а я приступил к интегралу. Я затратил на него сорок пять минут. Когда я нарисовал ответ и обвел его жирным овалом, что-то в интеграле показалось мне знакомым. Я присмотрелся повнимательнее и убедился, что если заменить переменную, то интеграл превратится в моего любимого «бесконечно подлого змея».
Почти не дыша я проделал эту операцию.
У меня получился ответ. Получилась функция, довольно сложная, зависящая от нескольких параметров, но без особенности. Особая точка исчезла! Это означало, что с бесконечным змеем было покончено!
– Гений! – прошептал я.
– А? – отозвался Гений.
– Это я гений! Понимаешь?... Я два месяца мучался с этим интегралом на работе, а тут решил его как учебный пример! Невероятно!
И мы с Гением спели вместе «Эх, раз! Еще раз!...» Оба были счастливы.
На шум прибежала мама Гения.
– Мама, мы все решили, – сказал Гений.
– Ах, я не знаю, как вас благодарить! – сказала мама и пригласила меня в другую комнату. Там, немного помявшись, она сказала:
– Петр Николаевич, мне хотелось бы знать, какова ваша преподавательская ставка в час?
– Рубль, – подумав, сказал я. Мне показалось, что эта ставка наиболее подходит.
– Ну что вы... Что вы... – забормотала она. – Нужно ценить свой труд.
Она достала из ящика письменного стола конверт, быстро отвернулась, проделала с ним какую-то манипуляцию и вручила конверт мне. Я поблагодарил и сунул его в карман.
Потом я прощался с Гением, с мамой, с членом-корреспондентом и собакой и вышел на лестничную площадку. В кармане шевелился конверт. Он мешал мне идти. Я вынул его и пересчитал деньги. В конверте было семьдесят два рубля. Таким образом я узнал, что моя преподавательская ставка составляет три рубля в час.
Но даже эта тихая радость не могла заслонить чудо расправы с «бесконечно подлым змеем».
В тот вечер я не пошел на машину, а понесся домой вносить исправления в программу. Я чувствовал, что победа близка. Голос Гения распевал во мне марши.
– Ничего удивительного! – сказал Чемогуров, когда узнал о моем достижении. – А ты думал, стихи – это так? Сотрясение воздуха?... Они вдохновляют, вот что они делают! Скажи спасибо своему Гению.
