Дитя эпохи - Житинский Александр Николаевич (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью TXT) 📗
Миг удачи
Какое это было счастье! Кто его не испытал, тот не поймет.
Машина стала выдавать результаты. Я ходил к ней, как на праздник, начищенный, умытый и наглаженный. Я влюбился в нее, как Крылов в свою Вику. Машина превратилась в вежливое и понятливое существо. Кокетливо помигав лампочками, она печатала мне изотермы.
Изотермы появлялись на широком белом рулоне, который медленно выползал из АЦПУ. Они имели вид концентрических эллипсов. Эллипсы распускались, как бутоны роз. Я плясал возле АЦПУ и время от времени подбрасывал в устройство ввода новые исходные данные. Как дрова в печку.
За несколько дней я теоретически сварил лазером все возможные сочетания металлов, для любых толщин и конфигураций деталей. Вольфрам с титаном, титан с ванадием, сталь с латунью и тому подобное.
Рулоны с изотермами и другими данными я приносил в нашу комнату и сваливал у себя на столе. Довольный Чемогуров рассматривал изотермы и что-то бормотал. Кроме того, он снабжал меня все новыми и новыми параметрами.
Наконец параметры кончились. Мне казалось, что я обеспечил лазерную технологию на много лет вперед.
В нашей комнате появился незнакомый человек. Его привел Чемогуров. Он был седой, с короткой стрижкой и лицом боксера. Широкие скулы и приплюснутый нос. Звали его Николай Егорович.
Николай Егорович занял стол Крылова. Сам Крылов уже давно исчез. Его потерял из виду не только я, но и Мих-Мих, и даже Сметанин. Никто не знал, где Крылов и чем он занимается. Сметанин высказывал предположение, что Крылов готовится к свадьбе.
Николай Егорович зарылся в рулоны. Предварительно он очень вежливо испросил мое согласие. Я согласился. Он что-то выписывал в тетрадку, накладывал изотермы одна на другую и считал на логарифмической линейке. Мне он не мешал.
Сметанин, который жил теперь с Милой у профессора и продолжал разыгрывать фиктивный брак, рассказал Юрию Тимофеевичу о моем успехе. Профессор пришел ко мне и долго разглядывал изотермы.
– Поздравляю, Петя, – сказал он. – Теперь нужно срочно написать отчет по теме и лететь с ним в Тбилиси. – Пишите с таким расчетом, чтобы это вошло потом в дипломную работу.
– Ясно, – сказал я.
Я засел за отчет. В первой главе я описал метод решения, во второй изложил применявшиеся численные методы, в третьей дал сведения о программе. Приложением к отчету были изотермы и другие кривые, характеризующие режимы сварки. Я сам их начертил на миллиметровке, вкладывая в дело душу. Получился капитальный труд.
Зоя Давыдовна перепечатала его в пяти экземплярах на машинке. На титульном листе значилось: «Научный руководитель темы» (подпись профессора) и «Ответственный исполнитель» (моя подпись). Это выглядело шикарно. Я подумал, что в последних двух словах решающим является первое: «ответственный». Мне было очень радостно, что оно перевесило слово «исполнитель».
Отчет переплели в коленкор и снабдили золотым тиснением. Я носил его с собой не в силах расстаться.
Мой пыл, как всегда, охладил Чемогуров.
– Не думай, что ты герой, – сказал он, листая отчет. – По-настоящему твоего в этом томе – только подпись и две-три идеи. Остальное – интерпретация... А профессор был прав, – добавил он.
– В чем? – спросил я.
– В том, что взял тебя. Понимаешь, когда шли споры, кому всучить договор, он потребовал отчеты о лабораторных работах всей вашей группы. Твои отчеты были самыми аккуратными. Ты лучше всех рисовал кривые, да еще цветной тушью... «Вот человек, который мне нужен!» – сказал тогда Юрий Тимофеевич. И действительно – на отчет приятно смотреть.
Нет, разве можно так плевать человеку в душу, я вас спрашиваю?
– Да ты не обижайся, – сказал Чемогуров. – Я тоже в тебе не ошибся. Все-таки две-три идеи – это не так мало, как ты думаешь. Возможно, инженером ты станешь.
Я стал оформлять командировку в Тбилиси. Оформление было довольно хитрым, потому что студентам командировки не полагаются. Мне выписали материальную помощь, чтобы я смог слетать туда и обратно. Юрий Тимофеевич вручил мне акты о приемке договора в нескольких экземплярах. Я должен был подписать их в Тбилиси и скрепить печатями.
Но прежде, чем я улетел, случилось одно событие. На первый взгляд, незначительное. Мне позвонили из одного НИИ и предложили выступить с докладом по моей теме. Я недоумевал, откуда они узнали.
Когда я туда пришел, меня встретил Николай Егорович. Мне оформили пропуск, и Николай Егорович повел меня по территории. Это был огромный завод вакуумных приборов. НИИ был при нем.
Сначала Николай Егорович провел меня в цех, где изготовлялись детали приборов. Я своими глазами увидел лазерную сварку, над которой бился уже несколько месяцев. Это зрелище мне очень понравилось. Везде была чистота, микроскопы, микрометрические винты и так далее, а луч лазера выжигал на поверхности металла маленькую точку.
Потом мы прошли в зал, где было человек пятнадцать народу.
Николай Егорович представил меня и дал слово. Я говорил полчаса, а потом еще час отвечал на вопросы. Я был готов расцеловать этих, в общем-то, довольно хмурых людей. Я первый раз почувствовал, что сделал работу, которая кому-то нужна. Но тут же выяснились и другие, менее приятные вещи.
Во-первых, мой метод не годился для жестких режимов сварки. Были у них там такие странные режимы. Во-вторых, погрешность вычислений в областях, близких к центру луча, была слишком велика. Я обещал подумать и внести коррективы в метод.
– Ну что? – сказал Чемогуров на следующий день.
– Немножко раздолбали, – сказал я.
– Угу, – удовлетворенно сказал он. – И что же дальше?
– Есть идея. Можно внести поправку.
Чемогуров ничего не сказал, но мне показалось, что он доволен. Я взял билет на самолет и полетел в Тбилиси, предвкушая новый триумф.
В объятиях заказчиков
С отлетом вышла маленькая заминка. Часов на восемь. Самолет, который должен был доставить меня в Тбилиси, задержался. Я слонялся по аэропорту, по десять раз подходя к киоскам «Союзпечати» и сувениров. Время от времени я обращался в справочное бюро. Девушка в синей форме говорила: «Ждите». Я ждал. Потом я нашел мягкое кресло и задремал. Когда я проснулся, выяснилось, что самолет уже улетел. Меня стали пристраивать на другой самолет. Это было скучно и неинтересно.
Самое главное, что в Тбилиси меня теперь не могли встретить. Они знали только тот рейс, который я пропустил. Его я сообщил накануне телеграммой. Мне уже так надоело вылетать, что было все равно.
Наконец меня посадили куда-то, и мы полетели. Лететь тоже было неинтересно. Под нами были только облака. Три часа я передвигался над ними со скоростью восьмисот километров в час или что-то около того. Потом мы сели. Никаких цветов, делегаций и приветственных речей. Я нашел автобус и поехал в город.
В Тбилиси было еще тепло. Я вышел из автобуса и прочитал название улицы. Улица называлась «Проспект Шота Руставели». Было уже около десяти часов вечера. По проспекту двигались нарядные толпы. Все говорили по-грузински. Я стоял с портфелем на тротуаре не в силах начать расспросы. Мне казалось, что меня просто не поймут.
У меня был записан лишь номер служебного телефона Меглишвили. Однако сейчас он был бесполезен.
Я побрел по проспекту и набрел на гостиницу. Там я стал объяснять положение немолодой грузинке, администратору гостиницы. Я размахивал почему-то актами о приемке договора и во всем обвинял «Аэрофлот».
– Вах! – сказала она. – Ну, что мне с тобой делать? Живи, конечно! До завтра, – добавила она.
И я поселился до завтра в номере на двоих, удачно сочетавшим восточную экзотику с европейским комфортом. Экзотика состояла в чеканке, украшавшей стену, и запахе шашлыка, доносившемся из ресторана снизу. Комфорт заключался в телефонном аппарате и двух кроватях с подушками. Я рухнул на одну из них, стараясь не обращать внимание на шашлычный дух.
Проснулся я от сильного храпа. Было уже светло. На соседней кровати спал человек, с головой завернутый в одеяло. Я сел на кровати, и в тот же момент храп прекратился. Потом из-под одеяла появилось лицо с усами. Лицо уставилось на меня лучезарным взглядом и что-то сказало по-грузински.
