Руководство для девушек по охоте и рыбной ловле - Бэнк Мелисса (книги .TXT) 📗

— Боже мой, — сказала я, — мои любимые!

— Я знаю, — отозвался он, а глаза его сказали: «Тебе явно не по себе».

Наливая в стаканы содовую и выдавливая туда лимон, он рассказал мне, как стоял, склонившись над этими пионами, и просил, приказывал, умолял их раскрыться, но они проявили такое же упрямство, как и я в самом начале нашего знакомства.

— Может быть, они тут видели кого-то еще? — спросила я.

На обед были крабы в мягких панцирях — еще одна любимая мною вещь. Пока Арчи тушил их в соусе, я рассказала ему, что у моего отца не та форма лейкемии, от которой умирают сразу же.

— Понятно, — отозвался Арчи.

— Он страдает от нее уже девять лет.

Арчи поставил тарелки на обеденный стол и повернулся ко мне.

— Девять лет?

Я кивнула.

Мы уселись за стол. Я завела было речь о том, что отец не хочет, чтобы его болезнь мешала мне жить, но побоялась, как бы Арчи не заподозрил, будто я разделяю отцовские опасения. И поэтому сказала только:

— Мне кажется, он и не надеется, что я могу ему чем-то помочь.

— Конечно, — сказал Арчи. — Он не хочет впутывать тебя в эти дела. — И добавил, что мой отец всегда был сильным и благородным человеком, а сейчас это проявляется и по отношению ко мне.

Я рассказала ему, что лечащий врач отца, доктор Вишняк, по секрету объяснил нам с Генри, что представляет собой болезнь отца. Хотя я и не очень знакома с практической биологией, но поняла, что лейкемия и химиотерапия ослабили иммунную систему отца, и он стал чувствителен к таким инфекциям, как опоясывающий лишай и пневмония, которыми он когда-то уже болел. Генри задал доктору массу вопросов о ходе болезни и ее лечении, о красных и белых кровяных тельцах, о трансплантации костного мозга и переливании крови, после чего я спросила, сколько времени все это может продлиться. Это был самый главный вопрос, и доктор Вишняк не смог ответить на него ничего определенного.

— Неужели совсем ничего? — спросил Арчи.

Я покачала головой и решила, что мой вопрос обеспокоил доктора, так как в его уклончивом ответе мне послышалась фальшь. Хотя я и не поняла, с чем это связано.

— Мне показалось, будто я говорю по-французски в научной аудитории.

— Наверное, он просто не любит слышать вопросы, на которые он не может ответить.

— Возможно, — согласилась я.

Взяв чашки с кофе, мы перешли в гостиную. Арчи подошел к стереосистеме и спросил, нет ли у меня какого-нибудь пожелания.

— Может быть, блюз? — ответила я.

Перебирая пластинки, он рассказал мне, как однажды спросил у своей дочери, что она хочет послушать. Ей было около трех, она не выспалась и капризничала, сползая на попке по ступеням.

— Она сказала: «Не надо музыки, папочка», — произнес Арчи, имитируя детский голосок. — Но я ответил, что надо бы что-нибудь послушать. Тогда она кокетливо подняла волосы в хвост и сказала тоном уставшей от светской жизни певицы из ночного клуба: «Хорошо, давай галоп!»

Именно эту пластинку он сейчас и поставил. Я спросила, как поживает Элизабет. Он сказал, что она красивая и оборотистая девушка и умеет произвести впечатление. Сейчас она заканчивает первый курс в Стэнфорде, а до этого провела год в Израиле, в кибуце. Она простила его, теперь они стали ближе, и он надеется встретиться с нею следующим летом в Греции.

Я сказала, что собиралась летом поехать в Грецию, но теперь не уверена, удастся ли.

Он уселся на кушетке рядом со мной и похлопал меня по руке.

Когда мы заговорили о выступлении Микки, я призналась, что еще не читала «Чокнутого», и Арчи пообещал достать экземпляр. Я видела, что он гордится этой книгой, и мне интересно было, могу ли я почувствовать что-либо подобное. Он спросил, какие книги я купила в последнее время.

— Malaise [15], — ответила я. Мне трудно было точно объяснить, в какой тупик зашла моя карьера. — У меня теперь новый шеф.

— И кто же?

— Мими Хаулетт.

Он сказал:

— Я знал Мими, когда она была еще помощником редактора.

И я сразу же подумала: он с ней спал.

Арчи спросил, что из прочитанного за последнее время мне понравилось. Я пыталась вспомнить название хоть одной книги, но тут он добавил так, словно мы уже говорили о чем-то другом:

— Ты читала мою книгу?

— Да, — ответила я.

— Понравилось?

— Да, — ответила я.

Он спросил, не обиделась ли я, что он написал роман о наших отношениях.

— Мне не понравилось, что ты передал его в мое издательство.

— Это было ошибкой, — вздохнул он. — Я очень сожалею.

— Я знаю, — сказала я.

— Это в какой-то мере роман отчаяния, — пояснил он.

— А можно ли отчаяться в какой-то мере? — спросила я. — Ведь это все равно что быть немного в ужасе или пребывать в состоянии слабого экстаза.

— Оставь мужчине его достоинство! — буркнул Арчи.

— Поразительно, что ты докатился до счастливого финала.

— Мы заслужили его, — отозвался он.

— А как у тебя дела с алкоголем? — поинтересовалась я.

— Все в порядке, — ответил Арчи.

Он рассказал, что принимает лекарство под названием «антабус», которое отторгает алкоголь, и он станет больным, если выпьет. Кроме того, он побывал в Обществе анонимных алкоголиков. Арчи показал мне чистый покер-чип (учетную карточку), который ему дали, чтобы отмечать состояние трезвости. Он сказал, что на собрания не ходит, но постоянно носит в кармане этот покер-чип.

Я сказала, что рада за него, а потом спросила:

— А как ты думаешь. Общество анонимных игроков уже упразднили?

Когда он обнял меня и пожелал спокойной ночи, я почувствовала просто руки, которые сжали меня, — скорее идею объятия, чем ее реальное воплощение.

— Арчи, — сказала я, — ты разучился обнимать женщин.

— Отсутствие практики, — ответил он.

Я сидела в большом кожаном кресле Арчи. Он растянулся на диване. Когда я начинала что-то говорить, он перебивал меня:

— Никаких разговоров в библиотеке!

И напоминал, что я пришла сюда работать. Немного спустя он сказал, что собирается заказать китайский обед, который называл на французский манер «шинуа», и спросил, чего я хочу.

Я ответила библиотекарю:

— Тс-с!

Он позвонил в китайский ресторан и сделал заказ. Ведь он знал, что я люблю. Когда обед принесли, мы накрыли в столовой и долго потешались над нашими запретами на разговоры, имитируя сценки из немого кино. Мы жестикулировали, как итальянцы, и строили гримасы; взяв с подставки палочки для еды. Арчи изображал дирижера.

За обедом он спросил, как мне удалось до такой степени запустить работу над рукописями. Меня это ничуть не удивляло — так уж получилось, но теперь я и сама хотела это понять. Я сказала, что мне не нравилось все то, что я читала, и в результате я стала думать, что все дело не в рукописях, а во мне самой. Я бралась за них снова и снова, а тем временем накапливались новые. Это была правда, и осознать ее было большим облегчением.

— Когда это началось? Когда ты узнала о том, что происходит с твоим отцом?

Я пожала плечами. Мне казалось нелепым ссылаться на болезнь отца, особенно с тех пор, как он сам перестал использовать ее как оправдание.

Арчи сказал:

— Совершенно естественно сомневаться в правильности своих суждений относительно сомнений в правильности своих суждений.

Вернувшись в кабинет, он предложил:

— Давай посмотрим, что ты читаешь.

Я показала ему «Таинственный юг».

— Я даже не знаю, о чем там речь. Дошла только до жуков и сейчас перечитываю первую главу.

Арчи пробежал глазами первую страницу.

— Этот писатель хочет стать вторым Фолкнером.

— Ну, до этого-то я и сама додумалась. А что, если он и в самом деле второй Фолкнер?

— Нет, — отозвался Арчи, переворачивая страницу.

— Но я не берусь это утверждать. Мими хочет, чтобы я написала внутреннюю рецензию.

— Так это для Мими? — спросил он.