Тюрьма - Светов Феликс (книги онлайн полные версии бесплатно .TXT, .FB2) 📗
Когда пошли на прогулку, он придержал меня за рукав:
— Останься, Серый, есть разговор.
Я, остался. Зиновий Львович спал. Больше никого в камере.
— Напугался? — спросил Боря.
— За тебя испугался. Думал, не увидимся.
— Мы до лета вместе, раньше июня у меня суда не будет, Пашка сказал, а тебя еще ни разу не вызывали. Не веришь мне?
— Чему не верю? — спросил я.
Мы сидели на моей шконке лицом к решке, спиной к камере. Нет, он не спокоен, понял я, а что не весел…
— Веришь-не веришь, не важно. Он правду сказал.
— Как… правду? — спрашиваю.
— Майор со мной счеты сводит, за Ольгу… Да разве в том дело! Слушай, Серый, я-то тебе верю, ты мне, как хочешь, сам тебя учил — в тюрьме никому не верь, кенту не верь, себе — только по праздникам. А я тебе верю. Ты меня сразу взял, когда перекрестился — помнишь? — за столом… Ладно. За все платим, ты верно сказал, а я… А если что доброе сделал — учтут, перевесит.
— Откуда мне знать, — говорю,— я не священник. Если без корысти, ради Христа — перевесит.
— Ради Христа?.. Не знаю, не понять. У меня дружок был, Колька, со школы… Я тебе рассказывая, мы с ним в мореходку убегали — помнишь?.. Я остался, а он слинял, геологом стал. Редко видались, я в море, жил в Ленинграде, а когда приезжал к матери в Москву, к нему обязательно, если дома, а он все больше в поле. А тут заболел, год не работал, стало получше, решили с женой на Кавказ, в альпинистский лагерь… Оба погибли в лавине. Остался сын, тоже Колька, пять лет было — и никого, тетка где-то. Взял к себе, увез в Ленинград, теперь ему двенадцать, правда зовет — Боря, я не хотел, чтоб отцом, пусть своего помнит —верно?.. Как считаешь — учтется?
— Не знаю, Боря, — сказал я,— нам про это думать не положено, делай по сердцу — за нас решат.
— По сердцу… А тут как? Она — блядь, знаю, сука — знаю, но я, веришь, Серый, ни о чем думать не могу, на меня не похоже? Я сколько баб повидал, я тебе рассказывал, ты не хочешь слушать…
Он замолчал.
— Так что, у тебя? — спросил я,
— Я сам не пойму… Он набрехал про скальпель, тюремная параша, на больничке придумали…
— Так ты был на больничке? — спросил я.
— Был. В тот раз на третий день вытащили из карцера. Два дня прыгал, на третий сморило, а спать на железе, ни матраса, ничего нет, отпирают на ночь шконку — ложись. Я на третий день вырубился, сковырнул шрам, свежий или зашили плохо, проснулся в крови, стал стучать, вытащили и на больничку. Ночь была, а у нас и днем нет хирурга, с Бутырок привозят. Она дежурила ночью, Ольга, стала зашивать… Тут я ее схватил, верно…
— А потом? — спрашиваю.
— А потом до сего дня. Я бы женился на ней, я таких баб не видел, не знал.
— У тебя жена, — говорю,— Колька?
— У меня две жены, и, кроме Кольки, двое. Я тебе рассказывал…
Рассказывал, думаю я, чего-чего он не рассказывал — сколько там правды?
Сентиментальная лагерная повесть. Была у него жена в Питере, артистка, он — богатый мореход, дочь, квартира, «вольво»… Приезжает к нему на зону: «личняк», три дня. На третий день говорит: «У меня, Боря, гастроли, в Америке, из-за тебя не пускают…» Если б она в первый день сказала, рассказывал Боря, нормально, жизнь есть жизнь, а она на третий… «Боялась, духу набиралась?..» О чем разговор, сказал ей Боря, от меня заявление, пожалуйста… Развели, уехала, пишет, а он не отвечает. Через полгода опять свидание, общее. Жду мать, рассказывал Боря, надо было кой-что передать. Выводят на свидание человек пятнадцать, а их еще больше — дети, родители… Нет матери. Все за столом, разговоры… Стоит девчушка в стороне, лет восемнадцать. А вы к кому, спрашивает ее Боря. А я, говорит, к вам. Кто такая? Соседка ваша, мы только переехали, мама ваша заболела, попросила съездить, а у меня время свободное, я говорила с начальником, разрешил… Понятно, что разрешил, рассказывал Боря, я на зоне жил, как король, считай, начальник производства. Не начальник, механик, начальником вольная баба, швейное производство, но я всем крутил, она и безконвойку устроила, и чуланчик был, где мы с ней в жмурки играли, — короче, можно сидеть… Выходим с девчушкой на крылечко, садимся на бревнышки возле дома свиданий, весна, теплынь, о том, о сем — ни о чем. Как тебя звать — Варя. Варя так Варя. А можно, говорит, я к вам еще через полгода? Через полгода нельзя, говорю, личное свидание. А я на личное. Для этого, говорю, надо заявление. А я бы, говорит, написала… Поговорили. Пошли от нее письма, а через полгода — что думаешь? — приезжает: заявление, ей штамп в паспорт, тогда разрешали бутылку шампанского, я бутылку спирта со своего производства — три дня свидание и три на свадьбу. Через полгода приезжает на общее, а еще через три месяца телеграмма — дочь… «Лучшей жены не надо…» — сказал мне тогда Боря.
— …У меня две жены и, кроме Кольки, двое. А мне того не надо. Ты писатель, должен понимать в бабах — что мне делать?
— А что тебе делать?
— Она с майором спит — сечешь? С мужем, говорит, не живу, а с майором — вся тюрьма знает. До мужа мне нет дела, а майора…
— Тот, что приходил?
— Нет, тот ДПНСИ, по режиму, припадочный. Другой майор, кум… Слушай, давай его уберем, суку?
— Кого? — спрашиваю.
— Кума. Нас двое, две головы — не придумаем?..
У меня с ним была встреча на больничке… Мне бы его на воле встретить…
— Выходит, он тебя сюда отправил? — спрашиваю.
— Ну отправил. Я таких видал, они за мной всю жизнь ходят, еще на сухогрузе, а на зоне!.. Много они с меня взяли? Хрен им меня прижать, а этот слизняк… Давай его спровадим?
— Ты что, Боря, — говорю,— мы под замком?
— Анонимку прокурору: живет, мол, со старшей сестрой?
— Не знаю, как его, ее первую выкинут.
— Да, не годится… Слушай, там есть сестричка, Леночка, такая киска… Напиши, что он ее — тянет?..
— Ее еще проще выкинуть.
— Пес с ней, ей только польза, последнее дело здесь работать — что с ней через год будет, из нее тут такую сделают…
— Я, Боря, доносов писать не могу.
— Да?..
За спиной гремит дверь, вваливаются с мороза наши сожители.
— Гляди,— кричит Андрюха,— на месте, не тронули хату!
— Кому вы нужны, чижики,— говорит Боря,— чирикайте…
Он не отходил целый день, мне показалось — не в себе.
— Я тебе все расскажу, — говорит‚,— баба есть баба, им всем надо одно, и нам всем — одно. Но… Как бы тебе объяснить?.. Я две недели кантовался на больничке, а считай, целую жизнь прожил с ней, все ночи до утра… Муж у нее давно запился, где она его нашла — может, здесь подобрала, сколько тут мужиков, говорят, до десяти тысяч? Что я про нее знаю? Только. что рассказывала и что сам увидел — а мне хватит на всю жизнь. Да не надо на всю жизнь— она меня отсюда вытащит, понял? У нее кум, через него…
Тихо в камере… Какое тихо: радио бурлит, Андрюха с Васей играют, Пахом с ними, проходит курс, Петька прилип к Зиновию Львовичу, только Гриша молчит, читает, что ли? Тихо не бывает, но привык — не слышу…
— Я с ней вижусь…— шепчет Боря, лежим рядом на шконке,— здесь, на корпусе. Лидка-врачиха, ее кентовка, ты знаешь, она тебя вызывала, врач — запомнил?
— Помню, — говорю,— красивая женщина.
— Что ты понимаешь, ты бы на Ольгу поглядел. Разве что, оголодаешь, не на такую будешь смотреть: кольца, глазками моргает, интеллигенточка… Я, думаешь, куда на вызова хожу?
— Куда?
— К ней, к Лидке, в нашем коридоре. Пашка редко приезжает, я не его следственный, у него Генка, а тот на Бутырке, моему следаку я не нужен, он свое сделал, ждет суда, когда Генку оформят, Лидка вызывает, мне, вроде, продолжать курс лечения, недолежал на больничке, кум, как узнал, вытащил, а у Лидки две комнатки — видал?.. Она в первой принимает, дверь всегда открыта, чтоб вертухай видел, а вторую закрывает — там Ольга и ждет… Я ей говорю: уедем отсюда, машину заберу, остальное Варьке, все ей оставлю, а деньги есть, я не зря пять лет на рефрижераторе, хватит, у меня дружок в Сухуми, дом купим…
