Милые кости - Сиболд Элис (читать книги онлайн полностью без сокращений .TXT) 📗

— Моя жена вроде бы поддерживает директора Кейдена, — говорил отец Рут. — Что, мол, панихида ребят успокоит.

— А вы не согласны? — спросил мистер Дьюитт.

— Я так скажу: нечего бередить раны, и семью лучше оставить в покое. Да вот Рути захотела проститься.

Рут наблюдала, как мои родители кивают знакомым, и ужасалась вызывающей внешности Линдси. Рут вообще не любила тех, кто красился. Считала, что прибегать к косметике для женщины унизительно. Сэмюел Хеклер держал Линдси за руку. Рут вспомнила термин из феминистской литературы: подчинение. Но тут я заметила, что ее вниманием завладел Хэл Хеклер, который, затягиваясь сигаретой, стоял снаружи под окном, возле самых старых могил.

— Рути, — окликнул ее отец, — что там такое?

Она спохватилась и подняла глаза на отца:

— Где?

— Ты смотрела в никуда, — сказал он.

— Кладбище красивое.

— Ах, доченька, ангел ты мой, — проговорил ее отец. — Давай-ка займем места получше, пока еще есть возможность.

Кларисса тоже была в церкви, рядом с оробевшим Брайаном Нельсоном, который по такому случаю вырядился в отцовский костюм. Она направилась к моим родным, и, завидев это, директор Кейден и мистер Ботт посторонились, чтобы уступить ей дорогу.

Сначала она поздоровалась за руку с моим папой.

— Здравствуй, Кларисса, — сказал он. — Как поживаешь?

— Нормально, — ответила она. — А вы как?

— Мы — тоже неплохо, Кларисса, — прозвучало в ответ. («Непонятно, к чему такая ложь», — подумала я). — Если хочешь, садись с нами.

— Вообще-то… — Кларисса потупилась, — я с другом пришла.

Моя мама стряхнула оцепенение и пристально посмотрела ей в лицо. Кларисса была жива, а я умерла. Поежившись под этим сверлящим взглядом, Кларисса решила убраться от греха подальше. И тут она увидела синее платье.

— Эй! — воскликнула она, бросившись к моей сестре.

— Что такое, Кларисса? — вырвалось у мамы.

— Так, ничего, — ответила она и мысленно распрощалась со своим платьем — не требовать же его назад.

— Абигайль? — встревожился папа, почуяв недоброе в ее голосе. Что-то было не так.

Бабушка Линн, стоявшая за маминой спиной, подмигнула Клариссе.

— Я хотела сказать: Линдси классно выглядит, — извернулась Кларисса.

Моя сестра вспыхнула.

Собравшиеся зашевелились и начали расступаться. К моим родителям направлялся преподобный Стрик, в полном облачении.

Кларисса растворилась в толпе. Когда она нашла Брайана Нельсона, они вместе отправились бродить среди могил.

Рэй Сингх не пришел. Он простился со мной по-своему: посмотрел на сделанную в ателье фотографию, которую я подарила ему той осенью.

Глядя в глаза моему изображению, он смотрел насквозь и видел плюшевый занавес с разводами, на фоне которого снимали всех ребят под горячими лучами софита. Что значит «умерла», размышлял Рэй. Пропала, застыла, исчезла. Он знал, что на фотографиях все выглядят не так. Он знал, что сам всегда выходит каким-то безумным, испуганным. Глядя на мою фотографию, он окончательно убедился: это — не я. Я витала в воздухе, плыла в утреннем холоде, который он теперь делил с Рут, растворялась в одинокой тишине между его занятиями. Со мной он хотел целоваться. Хотел выпустить меня на свободу. Он не сжег и не выбросил мой портрет, но и разглядывать его больше не хотел. Под моим взглядом он вложил эту фотографию в толстенный том индийской поэзии, между странницами которого они с матерью засушивали нежные цветы, со временем рассыпавшиеся в прах. На панихиде обо мне говорили много хорошего. Преподобный Стрик. Директор Кейден. Миссис Дьюитт. А мои родители сидели молча. Сэмюел по-прежнему сжимал руку Линдси, но она словно не замечала. У нее лишь подрагивали веки. Бакли, одетый в костюмчик Нейта, купленный по случаю чьего-то венчания, все время ерзал и не спускал глаз с папы. Но кто в этот день совершил самый значительный поступок, так это бабушка Линн.

Во время прощального гимна, когда все встали, она подалась к Линдси и шепнула ей на ухо:

— Смотри — это он. В дверях.

Линдси обернулась.

За спиной у Лена Фэнермена, который переступил через порог и подпевал вместе со всеми, стоял один из соседей. Он был одет не так официально, как все остальные, — в теплые брюки защитного цвета и плотную фланелевую рубашку. На первый взгляд его лицо показалось Линдси знакомым. Их глаза встретились. И тут у нее случился обморок.

В суматохе Джордж Гарви выскользнул из церкви и, никем не замеченный, скрылся среди старых надгробий времен Гражданской войны.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Каждое лето в нашем штате проходил слет юных талантов, на который отбирали школьников с седьмого по девятый класс, причем, как мне кажется, только для того, чтобы умники подышали свежим воздухом и зарядили друг от друга мозги. У костра в лесном лагере вместо народных песен звучали оратории. В девчоночьих душевых раздавались стоны по поводу телосложения танцовщика Жака Д'Амбуаза [6] и формы черепа профессора-экономиста Джона Гэлбрейта.

Но даже в среде вундеркиндов были особые касты. Например, «ботаники» и «математики». При всей своей занудливости они считались элитой и занимали самую высокую ступень лестницы талантов. Чуть ниже стояли «историки», которые могли назвать год рождения и смерти любой исторической личности. Проходя мимо непосвященных, они обменивались загадочными паролями: «тысяча семьсот шестьдесят девятый — тысяча восемьсот двадцать первый», «тысяча семьсот семидесятый — тысяча восемьсот тридцать первый». Когда Линдси это слышала, она про себя говорила отзыв: «Наполеон», «Гегель».

Съезжались на слет и «магистры тайного знания». Для всех прочих юных дарований они были как бельмо на глазу. К этой касте относились ребята, которые могли разобрать любой механизм и тут же собрать его заново, не заглядывая ни в схему, ни в инструкцию. Их козырем были умелые руки, а не отвлеченные знания. На школьную успеваемость они, похоже, блевали с высокой вышки.

Сэмюел принадлежал к «магистрам». Его кумирами были Ричард Фейнман и старший брат Хэл. Тот, бросив школу, открыл неподалеку от мусорного коллектора собственную мастерскую по ремонту мотоциклов, где обслуживал всех желающих — от «ангелов ада» до обитателей дома престарелых, которые изредка взгромождались на мопед, чтобы покружить по асфальту. Хэл занимал каморку над родительским гаражом, дымил, как паровоз, и напропалую развлекался с девушками в подсобке своей мастерской.

На вопрос, когда же он наконец повзрослеет, Хэл неизменно отвечал: «Никогда». Вдохновленный его примером, Сэмюел говорил учителям, когда те спрашивали о его планах на будущее: «Еще не решил. Мне пока только четырнадцать лет».

Теперь-то уж почти пятнадцать — рассуждала сама с собой Рут Коннорс. Она частенько забивалась в построенный из листов алюминия сарай, стоявший на задворках дома, и там, среди старых дверных ручек и прочих железяк, которыми ее отец поживился в идущих на снос зданиях, исступленно, до боли в висках, смотрела в одну точку. Потом она бежала домой и, прошмыгнув через гостиную, мимо сидевшего за чтением отца, взлетала по лестнице к себе в комнату, где урывками сочиняла стихи. «Как Сюзи», «После смерти», «На мелкие части», «Теперь с нею рядом» и ее любимое произведение — то, которое она с гордостью перечитывала десятки раз и привезла с собой на слет, хотя бумага на сгибах протерлась до дыр, — «Могилы разверстая пасть».

Рут не смогла поехать вместе со всеми на автобусе: ночью у нее скрутило живот. Она выдумала для себя какую-то дикую овощную диету и накануне за ужином приговорила целый кочан капусты. Ее мать наотрез отказывалась потакать идеям вегетарианства, которыми Рут прониклась после моей смерти.

— Это ж не от Сюзи кусок, господи прости! — приговаривала миссис Коннорс, шлепая на тарелку сочный бифштекс.

В три часа ночи отец доставил Рут в больницу и уже оттуда — на слет, по пути завернув домой, чтобы подхватить сумку, которую мать предусмотрительно упаковала и оставила возле подъездной аллеи.