Горячее молоко - Леви Дебора (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
Единственный серебристый волос у мамы на подбородке встал дыбом.
— Миссис Папастергиадис, если вы хотите продолжать лечение, вам придется отказаться от лекарственных препаратов. Целиком и полностью. Прекратите принимать таблетки. От холестерина, от бессонницы, от учащенного сердцебиения, от несварения желудка, от мигрени, от ломоты в спине, болеутоляющие, регулирующие давление. Абсолютно все.
К моему изумлению. Роза посмотрела на него в упор и согласилась.
— Я готова начать с вами работать, мистер Гомес.
Судя по всему, Гомес тоже ей не поверил. Он захлопал в ладоши.
— Но у меня есть хорошая новость! Моя истинная любовь беременна!
До меня не сразу дошло, о чем речь, но потом я поняла: о белой кошке. Подойдя ко мне, он согнул локоть. Это было приглашение взять его под руку. Кость к кости, со всеми плотностями и полостями, покрытыми кожей и одеждой, он вывел меня из кабинета, как невесту, по мраморному полу в направлении небольшой ниши у колонн.
В тени стояла картонная коробка. Внутри, на подстилке из овчины, возлежала Джодо. При виде Гомеса она сузила глаза и принялась вылизывать свои молочные лапки. Опустившись на колени, он чесал ее под подбородком до тех пор, пока громкое урчанье Джодо не заглушило все другие звуки под мраморным куполом клиники. Я впервые заметила, какие там низкие потолки. В архитектурном смысле это здание напоминало палатку, натянутую в выжженной пустыне.
— Ветеринар говорит, у нее срок — шесть недель; осталось еще три недели. — Он указал на ее живот. — Видите, какое брюшко? На самом деле, я отдал ей коврик из овчины просто от избытка чувств. С ним придется расстаться. Подстилка должна быть нейтральной, потому что мама и котятки узнают друг друга по запаху.
Куда больше, чем моя мама, его интересовала эта его белая любимица. Уж не белая ли дорожка у него в волосах усиливала их близость? Я отказалась преклонить колени рядом с ним, чтобы вместе молиться на толстую белую Джодо.
— У вас шевелятся губы, София-Ирина, — сказал он. — Как будто язык во рту варится на медленном огне.
Я ждала от него уверений, что отказ от медикаментозного лечения не принесет вреда моей матери, но спросить самой не хватило дерзости.
— Вы работаете в области антропологии. Назовите три слова, которые приходят вам в голову в связи с полученным образованием.
— «Архаичный». «Остаточный». «Довсходовый».
— Мощные слова. Доведись мне над ними крепко задуматься, я бы, наверное, смог от них забеременеть.
Я вздернула бровь, копируя недоуменное выражение лица Ингрид.
— И еще одно. Как я понимаю, вы управляете автомобилем, взятым напрокат на имя вашей матери.
— Да.
— Полагаю, у вас есть водительские права?
В правом кармане брюк Гомеса что-то пикало, но он словно бы не замечал.
— У вас вошло в привычку давать матери таблетки. И сейчас получается, что вам в некотором смысле тоже придется отказаться от таблеток, верно? Вы используете свою мать как шит, чтобы укрываться от необходимости строить собственную жизнь. Медикаментозное лечение — это ритуал, который я отнял у вас обеих. А теперь внимание! Вам придется изобрести новый.
Темно-синие круги, что пролегли под голубыми очами, напоминали оберег от сглаза, с которым не расставался мой отец.
— София-Ирина, послушайте, как звучит мой пейджер! Я полюбил его еще в бытность свою врачом-стажером. Мне поступают только экстренные вызовы. Но я знаю: дни его сочтены. Сестра Солнце требует, чтобы я заменил его другим гаджетом.
Он обводил пальцами вздутый кошачий живот, покрытый белой шерсткой, а пейджер так и пикал в кармане брюк. Через некоторое время Гомес все же вынул его из кармана и взглянул на дисплей.
— Так я и знал. Инфаркт в Вера, к юго-востоку от Уэркаля. Там нет ни деревца, в отличие от Таберно, известного густыми апельсиновыми рощами. Но я не могу принять этот вызов, поскольку я не кардиолог. — Выключив пейджер, он вернул его в карман.
________________
Обнаженная, она стоит у себя в спальне. Груди полные, упругие. Теперь она прыгает. Прыгает, разведя руки в стороны самолетиком. Подмышки не бриты. Что она делает? Раз за разом выполняет прыжок «звезда»: ноги в стороны, руки вверх. Шесть-семь-восемь. Соски у нее темнее кожи. Увидела меня в зеркале на стене. Глазами стрельнула влево, рот накрыла рукой. У нее нет никого, кто велел бы ей задернуть шторы.
Художница
Джульетта Гомес объяснила, как добраться до ее мастерской. В Карбонерасе есть сквер, оттуда совсем близко, так что машину она посоветовала оставить в переулке, а дальше пройти пешком. Теперь я не вылезала из «берлинго». Он оказался легким в управлении, только с трудом переключался на нейтралку, но у меня в жизни бывали проблемы и посерьезней. Больше всего я боялась полиции — документов-то у меня не было. Это еще одна черта, роднившая меня с мексиканцами, которых кинул Пабло, а также с иммигрантами, работающими в пекле теплиц на фермах среди пустыни.
— Ваши документы?
— Угу.
И, по примеру антропологов, которые в прежние времена работали в колониальных странах, суну guardia civil trafico тринадцать стеклянных бусин и три перламутровые речные раковины. Если этого не хватит, добавлю упаковку рыболовных крючков из Боливии, а если и этого покажется мало, предложу два яйца из-под курочек сеньоры Бедельо — пусть положит себе в тот карман, где револьвер. Ну, не знаю я, что буду делать. Задним ходом втиснулась между каким-то автомобилем и тремя мусорными бачками; сбила все три.
В сквере, на деревянном помосте, окруженном чахлыми лимонными деревцами, проходит урок танцев для двенадцати девочек в ярких платьях фламенко и соответствующих танцевальных туфельках. Волосы у каждой юной танцовщицы были стянуты в тугую, строгую кичку. Я понаблюдала, как девочки щелкают пальцами и притопывают каблучками. Улыбаться им не полагалось, но некоторые не могли удержаться. Всем было лет по девять. Обзаведутся ли они, в отличие от меня, водительскими документами, да и всеми прочими документами, необходимыми для функционирования на Земле? Научатся ли бегло говорить на разных языках, заведут ли себе возлюбленных — будь то женского или мужского пола, выживут ли в меняющемся климате после землетрясений, наводнений и засух, будут ли опускать монету в прорезь тележки, чтобы у стеллажей супермаркета затовариваться помидорами и кабачками, выращенными в пекле с использованием рабского труда?
Пурпурная бугенвиллея пышно цвела над стеной промышленного здания, которое и оказалось мастерской Джульетты Гомес. Это строение было последним в ряду из трех однотипных складских корпусов на мощенной булыжником улице. Я нажала на кнопку именного звонка.
Джульетта отворила металлическую дверь и провела меня в пустой зал, пропахший масляной краской и скипидаром. Сегодня она надела джинсы с футболкой и кроссовки, но при этом веки у нее были подведены идеальными стрелками, а ногти покрыты густо-красным лаком. На цементном полу к голым кирпичным стенам прислонились шесть картин и несколько чистых полотен. Вся обстановка ограничивалась кожаным диваном, тремя деревянными стульями и холодильником; тех вещиц, к которым я приценивалась на базаре, чтобы купить для дома, не было и в помине. Ни даже мыше-, крысо-, моле- или мухоловки. На столе остались бокалы, чашки, две хлебные доски. Полки ломились от книг.
Джульетта сказала мне, как произносится ее имя:
— Хулиэта.
Ее полная фамилия — Гомес Пэнья. А почему отец зовет ее сестра Солнце — после смерти матери она, еще школьница, перестала улыбаться.
— Это, между прочим, помогает, да и пациенты приободряются.
Она достала мне из холодильника пиво, а потом и себе тоже.
Я сказала, что у меня часто возникает желание сменить фамилию, поскольку никто не может ее произнести. Не проходит и дня, чтобы кто-нибудь не переспросил: «Папа» — а дальше как?
