Какого года любовь - Уильямс Холли (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt, fb2) 📗

Вот таким манером он убедил себя в том, что допустимо наслаждаться обществом Марго, оставаясь все‐таки добрым мужем. Порядочным человеком, который живет, опираясь на надлежащие установки. Берти жадно цеплялся за мысль, что Летти так хорошо его знает, что внутренним чутьем должна уловить: на самом деле ничего не произошло. Мысль, что она способна думать о нем так дурно, чтобы поверить в сплетни, была слишком невыносима, чтобы принять ее во внимание, даже сейчас.

Кое-как, с трудом, он сглотнул и вернулся к Летти с ее отцом.

– Итак, закончу тем, что еще раз поблагодарю Эвана – и Летти – за то, что они дали мне случай начать “Время расти” с картины того, как преобразуется сельское сообщество под влиянием мер, принятых государством, ориентированным на социальную справедливость. Остается только надеяться, что я вас, дорогие мои, не подвел.

И тут сердце его подпрыгнуло, потому что Летти смотрела на него снизу вверх, и глаза у нее сияли, и по всему видно было, что она в самом деле гордится им и довольна тем, что он сделал.

Когда он в последний раз видел, чтобы она так на него смотрела? Еще до беременности. Еще до ужасной ссоры.

После того Летти стала ночевать на узкой кровати в гостевой спальне с персиковыми обоями, и Берти постановил себе видеть в ней инвалида, слабое, болезненное существо, которое следует опекать. Он не только не поминал, но даже думать себе не позволял о том, что она высказала той ночью, что в ее словах было правдой. Как женщина могла бы прервать собственную беременность.

Все‐таки срок был совсем ранний, твердил он себе. По утверждению доктора, потеря ребенка – явление очень распространенное. А может, она просто была не в себе, несла бред. Эти мысли были как крышечки, которыми он прихлопывал, задавливал все иные соображения.

Впрочем, одно ясно, детей ему не видать. И брачного ложа. Так что горевал Берти не только о потерянном ребенке, но и о видениях счастливой семейной жизни, которые умерли вместе с ним.

И вот теперь она была здесь, улыбалась ему. Неужто настоящей улыбкой?

Да, настоящей, потому что Летти от души одобряла “Время расти”: она видела в книге отражение своей семьи, своего городка и своего окружения, портрет одновременно прекрасный и без прикрас. Книга стала чем‐то вроде прощального подарка от мужа. Но при том, что Берти она гордилась, было непросто стоять там в зале и слушать, как человек, которого она потеряла, толкует о жизненной среде, от которой она ради него отказалась.

Читая гранки, Летти поняла, что больше она ему не нужна. У него есть Марго, чтобы делиться с ней своими идеями, подумала она поначалу, ранив себя этой мыслью. Но, углубившись в текст, решила, что это не так: в книге не было призвука чьих‐то еще голосов. Это был без примеси голос Берти, просто он окреп, сделался гневным, честным и убедительным, не без встречающихся по‐прежнему риторических оборотов, но и без того их юношеского избытка.

Прекрасно справится без меня, думала она, видя, как он оглядывает зал, в то время как друзья и соратники отбивают себе ладони, а Эван вытирает глаза. Что там дальше ни выйдет, Летти хотелось, чтобы сегодня ее отец в полной мере порадовался выходу книги. Да и с Берти хотелось быть рядом в тот час, когда его страсть к политике и плод его напряженного писательского труда сошлись воедино в своей лучшей, наиболее полной форме.

Эван положил руку ей на плечо, и Летти оказалась в крепком объятии.

– Думать не думал, что доживу до такого, – сказал он. – Я, да в книге!

– Он молодец, правда?

– Еще какой. Заберу сейчас столько книг, сколько смогу дотащить до поезда.

– Ты уверен, что не останешься, папа?

– Нет, мне лучше вернуться. Хотя такое ни за что бы на свете не пропустил.

Улыбка у Летти сделалась немного натужной, ямочки на щеках разгладились. Это ее взгляд зацепился за Марго Бонд, и как было не зацепиться! Вызывающе яркая в изумрудно-зеленом с глубоким вырезом платье, та смеялась в другом конце комнаты. И холодное отчаяние снова хлынуло по ее венам, и уверенность в принятом решении укрепилась.

Перед этим она гадала, хватит ли духу Марго явиться на презентацию книги. Не может быть, думала Летти, ведь сущий получится фарс, – и все же вот она, здесь. Сам Берти, поди, не смог допустить, чтобы его триумф прошел мимо Марго. Или, может статься, она все‐таки участвовала в работе над книгой.

Она оставит его ей. По сути, их брак с Берти можно считать расторгнутым после ссоры.

Когда нахлынула боль, а потом вся эта кровь и сгустки, и Берти никак не могли найти (должно быть, он постарался, чтоб не могли), и Летти не понимала, что происходит, и никто в больнице не объяснил… Летти впала в уверенность, что случившееся – это ее вина. Неприятие беременности и отторжение от ребенка привели к тому, что он взял и распался, вытек из ее чрева.

До того она не годилась в матери, что изгнала из себя собственное дитя.

Теперь Летти горько жалела, что вывалила свои страхи на мужа. Теперь она понимала, что, движимая эмоциями, вела себя глупо и неразумно, в то время как он здраво пытался ей объяснить, как ситуация выглядит с точки зрения медицины. Понимала, что, заявив в тот момент Берти, что вообще не хочет детей от него, сделала что‐то непостижимо чудовищное…

И все же она никак не могла поверить, что Берти, ее Берти – независимо от того, насколько плохо все обернулось, – до такой степени черств, что, видя, в каком она горе, оставил ее одну. Как он мог, видя, как разбита она, как ей больно и стыдно, уйти к другой женщине! Эгоистичность этого выбора сбивала ее с ног. Услышав, как хлопнула входная дверь, она решила, что все, это конец, это навсегда.

Но то, что он дал ей в той ссоре, оказалось подарком, благом: благом знания, которое, стоило Летти успокоиться настолько, чтобы должным образом эти сведения воспринять, хоть немного рассеяло суеверный туман вины. То, что случилось с ней – она даже не могла назвать это каким‐то одним словом, – было нормально. Случалось со многими. Стыдиться ей незачем.

На следующий день Летти позвонила матери, которой прежде не сообщала ни о том, что ребенок будет, ни о том, что потеряла его. Ангарад выразила сочувствие, но по‐настоящему утешало то, что мать нимало не удивилась. “О, кариад[16], как мне жаль! У меня самой случился выкидыш, между нашими мальчиками. А у твоей тети Нелл, бедняжки, их было за эти годы целых четыре. Ты поплачь хорошенько, но так уж сильно‐то не горюй”.

У Летти мелькнула мысль, не поехать ли, ненадолго, домой, но родных тревожить не хотелось: она знала, что бледно выглядит, исхудала. В свой разлад с Берти она их не посвящала. Не поймут, думала она, решат, что она точно заелась. Что никак ей не угодить. И лишний раз кивнут: говорили ж тебе, не дело вступать в брак с тем, кто тебе не ровня.

– Выйдешь со мной, постоишь, пока я покурю, хорошо, Летти?

Лицо у отца посуровело, а голос прозвучал на удивленье значительно. И ей стало ясно, что Эван приметил, как она смотрит через всю комнату на Марго Бонд.

Летти спустилась за ним по шаткой деревянной лесенке. Они вышли в ночную прохладу. Легкая морось мгновенно усыпала ее уложенные кудряшки. Отец докурил сигарету наполовину, та потрескивала, когда он затягивался глубоко, и потом только заговорил. Голову он держал низко, словно опасался, что кто‐то подслушает.

– Не знаю, что тут у вас происходит, и не нужно мне этого знать. Судя по тому, как ты сегодня вечером, ты была… нездорова. И выглядишь неважнецки…

– Папа… – тихо начала Летти.

– Нет, Летти, ты послушай меня. – Отец вскинул палец, как обычно, когда требовал внимания. – Послушай.

Видно было, что дается ему это непросто.

– Если ты когда‐нибудь захочешь вернуться домой… когда только надумаешь, Летти, я это имею в виду… и по какой угодно причине, – дверь наша всегда открыта. Я не стану выспрашивать. И ни слова не скажу… о правах твоего мужа.