Мама, я люблю тебя - Сароян Уильям (список книг .txt) 📗
— Почему тогда вы не внизу? — спросил Хо.
— О, я побывала на всех этажах по очереди. Уже шестой час, и полшестого у меня репетиция. Похоже, что я опоздаю, но я не могла не прийти хотя бы на часок пожелать счастья вам обоим.
— Моя мать — внизу, среди незнакомых людей. Она потеряла моего отца, я хочу сказать — здесь, на свадьбе, через две минуты после их прихода. Где он — я не знаю. Зато я знаю, где моя жена, и знаю, где я: нигде, вот где.
— Прошу вас, — сказала Мама Девочка, — возьмите себя в руки и не думайте о своей матери: она, вероятно, веселится больше любого из гостей. И о своем отце не думайте: здесь полным-полно красивых женщин и девушек. И по-моему, вам лучше не думать также и о себе. Это единственный способ начать семейную жизнь. Просто веселиться — с незнакомыми.
— Ничего не понимаю. Мне тридцать семь лет. Это мой первый брак. Я ждал так долго потому, что нужно страшно много времени для того, чтобы стать врачом. И еще потому, что брак всегда значил для меня больше, чем что-либо другое на свете. А это разве брак?
— Нет, всего лишь свадебный прием, — ответила Мама Девочка. — Поверьте мне, такое начало семейной жизни не хуже любого другого, если только вы можете его себе позволить. Перестаньте сторониться людей. Это — первое. Потерпите, скоро вы будете наедине с ней все время. Оглянуться не успеете, как останетесь с ней вдвоем. Мне пора идти, но перед этим позвольте проводить вас вниз к вашей жене.
— Я теряюсь там.
— Вот там и теряйтесь, а не здесь. Завтра поймете сами, как я была права.
— Не гожусь я в мужья сумасшедшей. Ведь она сумасшедшая?
— Конечно нет. Просто она потерянная и надеется, что вы ей поможете. Вы уже женаты…
Хо посмотрел на свои часы:
— …час тридцать пять минут.
— Да. И чем скорее вы начнете помогать ей — тем лучше.
— Но как?
— Постепенно, и начать лучше прямо сейчас. Ступайте вниз к своей жене и будьте ей мужем.
Хо поставил стакан и скорчил гримасу. Потом потряс головой, будто хотел из нее что-то вытряхнуть, а потом пошел к двери, отворил ее и вышел.
А мы с Мамой Девочкой поспешили в лифт. Когда мы вышли в вестибюль, там было уже не так много народу, и очень скоро мы выбрались на улицу. Мы прошли пешком до угла, и там оказалось такси, и мы поехали на нем в «Пьер». Мама Девочка позвонила из вестибюля мисс Крэншоу — объяснить, почему мы запоздали, а потом мы с ней поднялись. Мама Девочка и мисс Крэншоу поговорили минутку о приеме у Глэдис Дюбарри, а потом пора было приниматься за работу.
— Начнем с начала второго акта, — сказала мисс Крэншоу. — Ключ такой: мать говорит веселые вещи, но на самом деле ей вовсе не весело. Нас интересуют сейчас только интонации; позы, движения и жесты — потом. Начинайте читать.
— Мы, кажется, знаем свои реплики наизусть, — сказала Мама Девочка.
— Правда? Очень приятно, и вообще должна сказать, что пока вы делаете гораздо большие успехи, чем все мы от вас ожидали или имели право ожидать. Я знаю, что все это время вы жили одной пьесой — а только так и следует жить, когда играешь в пьесе.
Мы поработали около часа, а потом зазвонил телефон, и оказалось, что это Майк Макклэтчи. Он хотел, чтобы все мы сейчас же приехали к нему в контору. Так мы и сделали.
Увидев Маму Девочку, Хелен Гомес подмигнула и улыбнулась, и мы поняли: будет что-то интересное. Когда мы вошли к Майку, он тоже сиял улыбкой. На бюро лежала большая кипа нот, и я сразу увидела, что это ноты моего отца, потому что ноты моего отца — одна из самых первых вещей, которые я помню. Помню, как он писал их прямо у меня на глазах, и всегда могу отличить ноты или слова, написанные его рукой.
— Ну-с, — заговорил Майк, — ноты из Парижа пришли авиапочтой сегодня в середине дня.
Он приподнял кипу рукописей и показал ее нам.
— Уже! Прошло всего лишь две недели с тех пор, как он получил новый вариант пьесы, и когда я летал в Париж и говорил с ним, он сказал, что работает очень медленно; и, конечно, в ближайшие две-три недели, а то и дольше, я не ждал ничего. И когда я увидел все эти ноты, я подумал: очень хорошими они быть не могут. Я был ужасно огорчен. Я всегда стремлюсь добиться самого лучшего, хотя бы на это ушло очень много времени. Вот почему некоторые из своих пьес я не выпускаю на нью-йоркскую сцену по три-четыре месяца. Теперь: я не лучший пианист в мире, но читать ноты могу и немножко играть — тоже. И я сразу проиграл все это от начала до конца.
Мистер Макклэтчи улыбнулся мне и продолжал:
— Так вот, Сверкунчик: твой отец написал ту музыку, которая нужна этой пьесе. Кэйт, ты хотела бы послушать кусочек?
— Не задавай глупых вопросов, — ответила мисс Крэншоу. — Ты ведь прекрасно знаешь, что о музыке мы все думали с самого начала. Сомневаюсь, чтобы было что-то законченное, но давай послушаем.
— Музыки много, куда больше, чем я ему заказывал. В письме он говорит, что написал гораздо больше, чем мы сможем использовать, но считает, что так лучше. Нам придется немало поработать, выбирая лучшее.
Майк сел за пианино и сказал:
— Страница первая — начнем, пожалуй, сначала.
И Майк заиграл музыку, которую сочинил для пьесы мой отец. Сперва она была очень тихая и задумчивая, а потом вдруг стала такая веселая, что я не удержалась и затанцевала под нее, как будто я дома, еще маленькая, и мой отец специально для меня играет свою новую вещь.
Пока я танцевала, мисс Крэншоу обошла вокруг меня, и Майк тоже все время на меня смотрел. Потом он перестал играть, встал, подошел к Маме Девочке и спросил:
— Ну, как вам это нравится?
— Очень, — ответила Мама Девочка.
Тогда он подошел к мисс Крэншоу:
— А тебе, Кэйт?
— Как раз то, что нужно, — но для меня, конечно, это означает новую работу. Ты видел, как танцует Сверкунчик?
— Видел.
— Так вот: это станет частью моей работы. Без крайней необходимости привлекать хореографа я не хочу. Я хотела бы, чтобы в пьесе она танцевала точно так, как танцевала только что. Но сама она, конечно, не знает, что она делала и как. Или знаешь, Сверкунчик?
— Нет, но я всегда танцевала под музыку своего отца.
— Что-нибудь придумаю, — сказала мисс Крэншоу.
— Я послал за Оскаром Бейли, — сказал Майк. — Я попросил его проиграть нам ее всю, чтобы мы по-настоящему ее услышали. Я поручил ему подобрать небольшой оркестр и в исполнении этого оркестра записать все на пленку, чтобы мы смогли прослушать и решить, что нам делать с этой музыкой, какие ее части нам подходят. Эмерсон тоже скоро будет. А пока не хочет ли кто-нибудь поесть? Я лично умираю с голоду.
Он нажал кнопку, и вошла Хелен Гомес, и Майк попросил:
— Хелен, распорядитесь, пожалуйста, чтобы нам принесли немного поесть, а как только появятся Эмерсон и Оскар Бейли, пусть сразу идут сюда.
Пока мы ждали, Майк снова сыграл ту же музыку; и я снова танцевала, и мисс Крэншоу сказала:
— Так я и думала. Каждый раз она танцует немножко по-другому, но, мне кажется, это не беда. Пусть так и будет на каждом новом спектакле.
Оскар Бейли оказался страшно худой. У него все было худое — лицо, шея, руки, пальцы, — но глаза очень живые и, может, даже чуть-чуть колючие; так, по крайней мере, казалось до тех пор, пока ты не слышал его голоса — он у него был низкий и приятный. Он стал перелистывать ноты моего отца, а потом вошел Эмерсон Талли, и тогда Оскар оглядел всех и сказал:
— Если вы готовы — я готов.
— Я тут распорядился насчет еды, — сказал Майк.
— А вы ешьте, пока я играю. Я поем, когда кончу.
Он сел за рояль и с минутку сидел не двигаясь. А потом начал играть, играть по-настоящему — гораздо лучше Майка и даже гораздо лучше моего отца. Мисс Крэншоу не сводила с меня глаз. По-моему, она ждала, что я опять затанцую, но я не могла шевельнуться, мне не хотелось ничего — только слушать и слушать музыку, написанную для пьесы моим отцом. Оскар Бейли играл, и все переглядывались, улыбались и кивали, а когда он кончил — громко захлопали. Он встал и даже не улыбнулся.
