Персеиды. Ночная повесть - Гончарова Марианна Борисовна (читать полностью книгу без регистрации TXT) 📗
На вручение литературной премии меня собирали всем миром.
– Главное, платье, – сказала другая Ира, жена моего сына.
– Выбирай! – широко повел рукой муж.
– И не экономь, – добавила мама.
Я полезла в Интернет и выбрала. Как велел муж. Платье, как советовала Ира. Дорогое, как разрешила мама.
Правда, прошлогодняя коллекция.
Сияние международной литературной премии отражалось на моем лице и сказывалось на моем характере, как беременность. Я стала капризничать.
С сайта мне написали, что в ближайшее время могут прислать мне только такое, но черное платье. А я хотела синее.
К поиску подключилась моя родная сестра Екатерина. Она перешерстила все московские магазины и бутики и нашла. Такое же, но синее. Платье надо было мерить. У меня нестандартная фигура. Неплохая. Но нестандартная.
Сестрица Катя, у которой такая же фигура, неплохая, но нестандартная, должна была померить платье, купить его и привезти в аэропорт: в определенный день, в определенное время из Москвы в Одессу улетал наш друг. О чем ей и было сообщено.
Но, как потом выяснилось, Катя обо всем забыла. В тот день ее позвали за город в гости. В Подмосковье очень красивые сосновые леса и восхитительные снежные зимы. И погода стояла на редкость тихая и не очень морозная. Катя приехала, и ей дали старые армейские дедушкины стеганые брюки, бордовую кофту бабушкиной подруги, серый шерстяной свитерочек ее же, вязаный кусачий жилет с толстыми косицами по бокам, майка с надписью «А вы тут все молодцы», еще одна майка, поменьше, с британским флагом. А сверху дедушкин бушлат, шапка и ботинки тоже нашлись. И компания пошла ходить на лыжах.
В самый разгар я позвонила Кате:
– Ты помнишь, что сегодня Олег улетает?
– Какой Олег? – задыхаясь от бега, спросила Катя.
– Катя?! Ты платье купила?
– Платье? Како… Аааа! – догадалась Катя и соврала: – Так да! Купила, конечно, купила.
– Ты померила?! – противным строгим учительским голосом допрашивала я.
– Ну а как же, – опять соврала Катя, – конечно, померила.
– Хорошо сидит? – смягчилась я.
– Да, очень хорошо сидит, – это Катя уже говорила, несясь на лыжах к дому друзей.
– Пуговички не посеребренные?
– Не-ет, ну что ты! Позолоченные!
– Ты помнишь, что самолет улетает в девять вечера?
– Ну почему ты мне всегда все напоминаешь, – обиделась Катя, – конечно, помню. – Катя пыталась открыть калитку, но та была закрыта наглухо. Телефоны друзья оставили дома, чтобы не потерять на лыжне, они люди бывалые.
– Та-ак, – подумала Катя. Потом еще секунду подумала, поняла, что не все так плохо – бумажник с документами, карточками и деньгами у нее был с собой в пристегнутой к поясу маленькой сумочке, остальное – мелочи. Она закинула лыжи во двор через забор и в чем была помчалась на маршрутку, потом на электричку, такси и через два часа она уже препиралась с охраной элитного бутика: «Нет, вы не войдете! В таком виде нельзя!» – «А вот и войду! В таком виде можно!! – «А вот и не войдете!» – «А вот и войду!» – «А вот и нет!» – «А вот и да!» Катя же у нас грамотная, даром что с детьми работает, законы знает, как свои двадцать пальцев на руках и ногах, так что эти «нельзя-можно» она знает наизусть плюс куча удостоверений в бумажнике, что сильно озадачило охрану (при таких ксивах могла бы и приодеться). Словом, за четыре часа до отлета самолета она, потная, в сбившейся набок шапке, с мокрыми, прилипшими ко лбу волосами, ввалилась в томный бутик, весь прозрачный и серебристый, где как сонные рыбки плавали одетые в фирменные одежды надменные продавцы и консультанты.
Они немедленно сбились в небольшой рыбий косяк вокруг единственного покупателя, решая: то ли выгнать, то ли что.
Чтобы не бегать между вешалок, Катя как профессиональный опытный террорист, сразу предъявила список требований:
– Платье от такого-то, номер такой-то, размер такой-то, цвет синий, коллекция прошлого года, пуговички на груди и погончиках позолоченные. Не посеребренные, а позолоченные! Я в Интернете видела, у вас есть. Давайте, девочки, давайте, рыбоньки, выручайте!
И шлепнулась в мягкое кресло ждать, шмыгая носом, сдвигая рукой в рукавице шапку совсем на затылок. С ботинок текло грязным на серебристый ковер.
Две «рыбки» принесли платье.
– Это?
– Да! – Катя вскочила и наконец сняла рукавицы.
– Будете мерить? – брезгливо оглядывая Катин фантазийный прикид, с опаской поинтересовалась одна из «рыбок».
– Конечно, буду!
«Рыбка» гордо плавно поплыла, помахивая хвостиком, к примерочной. Следом, в армейских ватных штанах и фуфайке, бухая тяжелыми лыжными ботинками, погребла Катя.
Все остальные «рыбки» подтянулись к занавеске, стали ждать, молча переглядываться, водя бровями.
Катя раздевалась. Долго. Фуфайка, синий свитер бабушки, бордовая кофта бабушкиной подруги, серый шерстяной свитерочек ее же, вязаный кусачий жилет с противными косицами, майка с надписью «А вы тут все молодцы», еще одна майка поменьше с британским флагом. Ботинки. Ватные штаны, джинсы, носки грубой вязки, шерстяные колготы. Когда Катя сняла все, она уже не помещалась в примерочной. И тогда, схватив вешалку с платьем она перешмыгнула в соседнюю примерочную, заставив косяк «рыбок» задвигаться.
Платье сидело как влитое, как влитое! Замечательно сидело, Катя покрутилась так и эдак, пригладила платье на бедрах, поправила рукавчики и вдруг заметила: пуговки! Пуговки были посеребренные!
Она выскочила из примерочной чуть ли не в истерике:
– Но я же просила с золотыми! Я просила с позолоченными! – чуть не рыдала Катя.
– Сейчас я посмотрю. – «Рыбка», повернувшись к Катьке спиной, эффектно закатила глаза и пошла искать с позолоченными.
Катя стояла в примерочной, обняв себя руками и беззвучно повторяла:
– Хоть бы было с позолоченными, хоть бы было с позолоченными.
– Есть! – «Рыбка» принесла такое же платье, – но размер другой.
– Какой?! Какой размер?!
– Меньше.
– Давайте сюда! – Катя цапнула платье, натянула его на себя, платье было тесновато. – Нет, ну я же могла поправиться? Могла? Моглаа, – закралась к ней предательская мысль. – Маруся же просила с погончиками и золотыми пуговками, просила? Просила. Беру! – отрезала Катя, вытащила из бумажника золотую банковскую карту, чем опять повергла в волнение рыбью стайку, и принялась быстро одеваться.
У бутика она долго ловила такси. Никто не хотел останавливаться для девушки-бомжа. Наконец она примчалась в Домодедово. Игорь уже прошел контроль, но его еще было видно.
На Катин крик «Иииигорь! Возьми плааатье!» сбежалась охрана. Пакет с платьем несколько раз просветили, платье вынули из пакета, осмотрели, тщательно ощупывая пуговки.
В Киеве мое платье встретила подруга Таня. Конечно, осмотрела его, оценила и даже примерила. Потом перевезла его на железнодорожный вокзал, откуда уезжали другие мои друзья Юля с Петей.
Одним словом, на вручение премии я надела другое платье. И Катя, которая приехала прямо на церемонию, нарядная, красивая, увидела, в чем я пришла, чуть не разревелась, приговаривая:
– И зачем… И зачем я… Так носилась… И такой стресс… И чуть не арестовали… И почему…
И я ей ответила:
– Так платье узко.
– Ты поправилась, – съехидничала Катя.
– И потом я же хотела с серебряными пуговицами, – не осталась в долгу я.
Катя смотрела на меня в упор, серьезно, долго, молча, и водила нижней челюстью. Целую минуту. Потом мы кинулись друг к другу, обнялись и принялись хохотать.
Глава десятая
Какая ночь!.
– Какая нооочь, – тихонько мурлыкает Скрябин, – на всем такая неееега…
От у нас семейка – ничего не разберешь: кошка – Скрябин, а поет – Чайковского. На нежное пение вдалеке собираются летучие мыши. Мы их не боимся, они тут как стрижи. Только стемнеет, шмыгают туда-сюда, сверкают глазами. Кто-то писал, мол, летучая мышь – символ душевного и умственного расстройства. Символ грез безумных, кошмаров, призраков, больного воображения. Не знаю. Тут одна мышь случайно как-то залетела к нам на террасу, застряла в виноградной лозе, и мы с дочкой так визжали, что она, бедная, схватилась лапой за сердце, выдохнула «пардон муа», выбралась самостоятельно и унеслась рассказывать, что вон там, где терраса под виноградом, вон-вон, с плетеными креслами, видите? Ну видим, отвечают ей сородичи. Так вот там, задыхается от пережитого мышь, живут такие страшные, пищат оглушительно. И предложила впредь считать нас символом грез безумных, кошмаров, призраков, больного воображения! И чтоб туда – ни ногой, ни крылом.
