Посреди серой мглы (ЛП) - Шепетис Рута (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
Я бежала назад к нашей лачуге.
— Лина, что с тобой? — спросил Йонас.
— Ничего!
Я не находила себе места в доме. Я ненавидела этот лагерь. Почему мы здесь? Я ненавидела командира. Ненавидела Крецкого. Улюшка сетовала, топала ногами и требовала, чтобы я села.
— ДА ЗАТКНИСЬ ТЫ, ВЕДЬМА! — закричала я.
И принялась рыться в чемодане. Рука наткнулась на камешек от Андрюса. Схватив его, я хотела бросить его в Улюшку, но вместо этого сжала в попытке разломать. Сил на это не хватало. Поэтому, засунув камешек в карман, я схватила бумагу.
За домом нашлась полоска света. Взяв ворованную ручку, я занялась рисованием. Рука двигалась короткими, словно царапинами, штрихами. Я отдышалась, и штрихи стали более плавными. На бумаге постепенно возникала госпожа Арвидас. Её длинная шея, полые губы. Рисуя, я думала про Мунка, про его идею, что боль, любовь и отчаяние — это звенья бесконечной цепи.
Дышала я уже медленнее. Оттенила её темные каштановые волосы, которые красивым изгибом ложились на лицо, огромный синяк и ссадину через щёку. На мгновение остановилась и оглянулась, проверяя, нет ли кого рядом. Нарисовала размытую слезами тушь. В её полных слёз глазах изобразила командира, который стоит перед ней, сжав руку в кулак. Я рисовала дальше, глубоко дышала и встряхивала руками.
Вернувшись в нашу лачугу, я спрятала ручку и рисунок в чемодан. Йонас сидел на полу, нервно дёргая коленом. Улюшка храпела на соломе.
— Где мама? — спросила я.
— Ворчливая сегодня пошла в село, — сказал Йонас. — Мама пошла её встречать.
— Но ведь уже поздно, — заметила я. — И её всё ещё нет?
Я дала той женщине свою гравюру на дереве, чтобы она отправила её папе.
Оказавшись на улице, я увидела идущую в мою сторону маму. Тепло одетая и в сапогах, она широко и радостно улыбнулась, когда увидела меня.
К нам подбежала госпожа Грибас.
— Быстро! — сказала она. — Скорее всё прячьте. НКВД всех сгоняет подписывать документы.
У меня не было возможности рассказать маме о госпоже Арвидас. Мы спрятали всё в избушке Лысого. Мама обняла меня. Она очень исхудала за последнее время, платье висело на ней, а под поясом платья выступали кости.
— Она отправила наши письма! — радостно прошептала мама.
Я кивнула в надежде, что носовой платок уже прошёл сотни километров и опередил почту.
Не прошло и пяти минут, как энкавэдэшники ворвались в наш дом и заорали, что мы должны пройти в управление. Мы с Йонасом пошли вместе с мамой.
— Как карты рисовались? — спросила она.
— Легко! — ответила я, подумав об украденной ручке, что сейчас лежала в нашем чемодане.
— Я не была уверена, безопасно ли это, — сказала мама. — Но, наверное, я ошибалась.
Она обняла нас.
Вот именно, мы были в безопасности. В безопасности в пасти ада.
— Тадаса сегодня отправили к директору! — рассказал за ужином Йонас. И засунул в свой маленький ротик огромный кусок сардельки.
— За что? — спросила я.
— Потому что он говорил про ад, — с полным ртом ответил Йонас, и по его подбородку потекла юшка.
— Йонас, не разговаривай с полным ртом. И куски поменьше бери! — сделала ему замечание мама.
— Извини, — всё так же сквозь сардельку пробормотал Йонас. — Очень вкусно!
Он дожевал.
Я тоже откусила от сардельки. Она оказалась тёплой, с вкусной солёной корочкой.
— Тадас рассказывал одной девочке, что ад — это самое худшее место, и оттуда никогда не убежишь!
— А почему это Тадас вообще завёл разговор про ад? — спросил папа и потянулся за овощами.
— Потому что его папа сказал, что, когда Сталин войдёт в Литву, мы все там окажемся.
46
— Называется оно Турочак, — рассказывала нам на следующий день мама. — Стоит на холмах. Село небольшое, но там есть почта и даже маленькая школа.
— Школа? — заинтересовалась госпожа Грибас.
Йонас взглянул на меня. Он спрашивал про школу ещё с начала сентября.
— Елена, вам нужно сказать им, что я учительница! — сказала госпожа Грибас. — Детям в лагере необходимо ходить в школу. Нужно здесь сделать что-то типа школы.
— Она письма отправила? — спросил Лысый.
— Да, — ответила мама. — А в качестве обратного адреса указала адрес почты.
— И как мы тогда узнаем, что нам кто-то написал? — спросила госпожа Римас.
— Ну, дальше будем что-то давать тем, кто подписал документы, — скривилась госпожа Грибас. — И они будут проверять, есть ли нам почта, когда будут идти в село.
— Она говорит, что встретила женщину из Латвии, муж которой сидит в тюрьме под Томском, — рассказала мама.
— Ой, Елена, может, там и наши? — Госпожа Римас приложила руку к груди.
— Её муж написал, что проводит время с многими литовскими друзьями, — улыбнулась мама. — Но она говорит, что письма были как-то странно и непонятно написаны, а многие фразы и вовсе зачёркнуты.
— Ну естественно, — подал голос Лысый. — Там ведь цензура. Той латышке нужно осторожно писать. И вам тоже, а не то получите пулю в лоб.
— Вы когда-нибудь уже перестанете? — не удержалась я.
— Это правда. Ваши любовные послания могут их убить. А что о войне слышно? — спросил Лысый.
— Немцы взяли Киев, — сказала мама.
— И что они там делают? — спросил Йонас.
— А что, как ты думаешь, им там делать? Они людей убивают. Это ведь война! — ответил ему Лысый.
— И в Литве тоже? — спросил Йонас.
— Глупенький, неужто ты не знаешь? — ответил Лысый. — Гитлер убивает евреев. А литовцы, быть может, ему в этом помогают.
— Что? — спросила я.
— Что вы хотите этим сказать? Гитлер выгнал Сталина из Литвы, — сказал Йонас.
— Но героем он от этого не стал. Наша страна обречена, или ты не понимаешь? Нам всё равно умирать, хоть в чьих руках мы будем, — говорил Лысый.
— А-ну перестаньте! — закричала госпожа Грибас. — Я этих разговоров не выдерживаю.
— Хватит, господин Сталас, — сказала мама.
— А что Америка, Британия? — спросила госпожа Римас. — Наверное, они нам помогут.
— Пока ничего, — ответила мама. — Но, надеюсь, скоро это произойдёт.
Это были первые новости о Литве за многие месяцы. Мама приободрилась. Несмотря на голод и волдыри на руках, она просто светилась. Ходила чуть ли не вприпрыжку. Надежда подпитывала её, словно кислород. Я думала о папе. Правда ли он где-то в сибирской тюрьме? И вспоминала ту карту, что рисовала для НКВД, а после то, как Сталин с Гитлером делили Европу. Вдруг я подумала: если Гитлер в Литве убивает евреев, то как же там доктор Зельцер?
Возможность переписки дала пищу бесконечным разговорам. Мы узнали, как зовут родственников, знакомых, коллег других людей — всех, кто мог бы написать. Госпожа Грибас была убеждена, что письмо может написать её молодой сосед.
— Нет, не напишет. Он, может, вообще не замечал, что вы там живёте, — сказал как-то Лысый. — Вы ведь не из заметных.
Госпожу Грибас такие слова не порадовали. Мы с Йонасом потом из этого повода посмеялись. Вечером мы лежали на соломе и придумывали забавные сценарии любовного романа госпожи Грибас с её молодым соседом. Мама говорила, чтобы мы перестали, но иногда я слышала, что она тоже втихаря посмеивалась вместе с нами.
Холодало, и энкавэдэшники подгоняли нас всё больше и больше. В какой-то момент они даже увеличили нам пайки, потому что хотели построить ещё один барак, пока не выпадет снег. Документы мы подписывать отказывались. Андрюс и дальше со мной не разговаривал. Мы сажали картошку на весну, хотя никто не хотел верить, что мы пробудем в Сибири до конца холодов.
Советские заставили маму проводить занятия в смешанном классе, где были алтайские и литовские дети. В школу разрешалось ходить лишь тем детям, чьи родители подписали документы. От мамы требовалось преподавать на русском языке, хотя многие дети его ещё плохо понимали. Госпоже Грибас учить детей не разрешили, и её это очень расстраивало. Ей говорили, что позволят помогать моей маме, когда она подпишет бумаги. Госпожа Грибас и дальше отказывалась, но вечерами помогала маме разрабатывать планы уроков.
