Сарафанное радио и другие рассказы от первого лица - Нестерова Наталья Владимировна
Как было оговорено, я сначала и заявила:
— Обыскивать себя не позволю!
А следом почему-то принялась лихорадочно карманы выворачивать, из сумки все на стол высыпать, как будто бешеного таракана искала. Очень боялась эти сережки обнаружить! Пронесло. Но чей-то голос отчетливо услышала:
— Могла в лифчик засунуть!
Раздеваться прилюдно я не стала. Это уж слишком!
Валентина, старший диспетчер смены, к порядку всех призвала, на рабочие места вернула:
— Девочки! Спокойно! Самый пик! Идите работать, — обняла за плечи рыдающую девушку, увела успокаивать.
Что она ей говорила? Недолго осталось, скоро я уйду?
А потом у нас светопреставление началось: то ли коллективный психоз, то ли вор окончательно совесть потерял. Деньги, украшения, косметика — дня не проходило, чтобы кто-нибудь пропажу не обнаруживал. А Ольгина приманка, как заговоренная, — спокойно лежит, никому не нужна. У меня очешник пропал, красивый кожаный, сын на день рождения подарил. Была уверена, что украли, потом дома нашла. Говорю же — психоз.
Обстановка накалилась до предела. Мы были точно пауки в банке. Главная паучиха, конечно, я. Но почти месяц внутренних терзаний, испытаний и постоянных напоминаний себе: не имеешь права расклеиваться, у тебя сын — свою роль сыграли. В обиде своей и горечи я точно окаменела, кожа задубилась и нервы в веревки превратились. Не плакала больше вечерами, но дай мне в руки автомат и покажи на вора — расстреляла бы, не задумываясь.
До моего увольнения оставалось пять дней. Операция наша не удалась — приходилось признать. Особенно Леша и Славик расстраивались. Мальчишки! Графики дежурств, который для них Ольга перекатала, дотошно, индуктивно-дедуктивно изучали. Говорили, что надо обратить пристальное внимание на пятерых сотрудниц, принятых в последнее время. До их появления краж не было. Версии из них сыпались, как горох из мешка, одна другой дедуктивнее. А зверь в ловушку не шел! Леша и Славик горевали по-детски и отчаянно. Чтобы их порадовать, я бы осталась на станции еще на некоторое время, да невозможно. Начальник, которому вся ситуация — как кость в горле, «простил» мне два рабочих дня:
— Вы третьего октября, во вторник нас покидаете? Можете считать пятницу на этой неделе своим последним днем. Распоряжусь, чтобы Валентина внесла изменения в график.
Он полагал, что с моим уходом наступят тишь и благодать!
Признаюсь: ночами я молилась. И молитва моя была кощунственной: «Ну, пожалуйста, вор! Чего тебе стоит? Уворуй у Ольги кошелек!
Господи! Сделай так, чтобы жадность его возобладала!» Молитвы мои были услышаны.
Ольга как только ни изгалялась, придумывая соблазнительность приманки. А в тот день, который я запомню на всю жизнь, особенно не напрягалась. Просто сказала в раздевалке:
— Слышали, к нам московские артисты приехали, мюзикл привезли? Билеты дорогущие, но мой (имелось в виду: муж) купил. Куда я их дела? Ага, в кошельке.
На эти билеты воровка клюнула!
Славик и Леша потом говорили, что тетя Оля гениально с билетами придумала, никакие чернила не потребовались бы. Ведь можно просто проникнуть в зал и узнать, кто сидит на местах Ольги и ее супруга. Мне стало жаль усилий мальчиков, и я заметила, что воровка могла не идти в театр, а продать билеты у входа, загнать втридорога.
Но я забегаю вперед. Итак, утро, семь тридцать. Пик вызовов спал. Поясню — более всего «скорую помощь» требуют от десяти вечера до трех ночи. Далее затишье до полудня: хронические больные спят, алкоголики еще не успели сломать ноги-руки, дети в школе, автомобилисты без аварий добрались до мест службы. У нас в восемь утра — пятиминутка врачей и фельдшеров, пересменка бригад.
Валентина, старший диспетчер вдруг вместо того, чтобы на пересменку идти, пулей в туалет помчалась. И двигалась как-то странно, боком. Ольга первой сообразила, что дело нечисто, и рванула за Валентиной. Силой выволокла ее из туалета. Лицо, руки, светлая кофта — все у Валентины было забрызгано фиолетовыми чернилами. Не знаю, где их ребята нашли, но мы такими тридцать лет назад в школе писали.
— Попалась! Воровка! Смотрите — воровка! Вот она! — кричала Ольга.
И плакала от радости, представляете? Слезы из глаз, как из пульверизатора!
А у меня в душе пустота провалилась. Именно провалилась! Как в колодец: бурили, бурили, шаг — и пустота, где-то далеко вода плещется.
Никто ничего сначала не понял. Женщины дерутся: Валентина вырывается, а Ольга ее держит, плачет, да еще умудряется ногой лягать:
— Сволочь! Гнида! Воровка! Получай! Убить тебя мало!
Шуму было! Прибежал начальник, заодно с ним врачи двух бригад, водители, охранники. Разнимают женщин, растаскивают в стороны. Ольга в Валентину, как клещами вцепилась, не отодрать. Наконец растащили. Оля стала горячо объяснять из-за чего сыр-бор.
Мне стало грустно-грустно. Вроде бы справедливость восторжествовала, облегчение надо испытывать, а у меня тяжелая пустая грусть. Наверное, когда человеку в суде оправдательный приговор выносят, он подобное чувствует: усталость и печаль.
Не стала дослушивать Олю, вернулась в диспетчерский зал. Мигала лампочка, шел вызов, я его приняла. На уроке физкультуры девочка вывихнула ногу…
Сейчас у нас старшим диспетчером Ольга.
Заявления на Валентину в милицию мы подавать отказались, у нее двое детей. Бог накажет, а мы грех не возьмем в тюрьму сажать. Уволилась она по собственному желанию.
Ольга мне ставит только дневные и ночные дежурства. Никто не возмущается, считают это как бы компенсацией морального ущерба. А по утрам я в одном офисе убираю. Хорошая прибавка в наш с Лешей бюджет.
Лотерея
Не знаю, существуют ли типичные мужские ночные кошмары, но женские точно есть. Всем моим подругам периодически снится, что они вышли из дома, не надев юбку или блузку. Мои мама и бабушка ходили в школу в коричневых форменных платьях и фартуках. Десять лет со стойким упорством их преследовали ночные кошмары, будто вызвали на уроке к доске, а они не могут повернуться спиной к классу, потому что забыли платье надеть и только фартук прикрывает спереди наготу.
Во времена моего счастливого детства школьную форму отменили, но изощренные ночные страхи остались. Например, у меня был замечательный костюмчик — юбка в красную с синим клетку, белая манишка и красный жакетик. В повторяющемся сне я щеголяла в юбке и манишке, напоминавшей слюнявчик младенца, а жакетик куда-то улетучивался.
Снится ли мальчикам, юношам, мужчинам, что они оказались на людях в галстуке и без штанов? Не знаю. Но любые ночные кошмары всего женского населения планеты меркнут перед тем, что произошло со мной в реальности.
Расскажу по порядку, как я докатилась до чудовищного позора. Оправданием служит то, что я испытала глубокое эмоциональное потрясение. Заранее предупреждаю, что буду говорить долго, издалека. Во-первых, чтобы совершенной дурой не показаться. А во-вторых, я не умею четко и быстро излагать свою мысль. Если я начинаю рассказывать, как покупала рыбу, то сначала объясню преимущества океанической и речной, потом поведаю о соотношении цены и качества на рынке, потом, насколько меня пытался обвесить и обсчитать продавец… «Лена, короче!» — стонут слушатели.
Короче. Я работаю в бухгалтерии крупного издательского дома, выпускающего три газеты и пять журналов для невзыскательной публики. Всего в бухгалтерии семь человек, включая двух мужчин — главного бухгалтера Дим Димыча и его заместителя Стасика, отвечающего за валютные операции. Коллектив у нас дружный и теплый, спаянный женской солидарностью в заботе о горемычном начальстве. Жена Дим Димыча на старости лет (им уже за сорок перевалило) чокнулась на диетах. Мы его подкармливаем: на этапе сыроедения таскали из дома в термосах борщи и котлеты с картофельным пюре; в период раздельного питания угощали бутербродами с толстыми ломтями сыра и ветчины; на углеводной диете (он уже видеть макароны не мог) отбивные с кровью умудрялись стряпать в микроволновке, а на безуглеводном этапе вся бухгалтерия бросилась печь торты и пирожные. Для нас радость и умиление смотреть, подперев кулачками щеки, как Дим Димыч аппетит утоляет. В иные дни столько блюд притащим, что приходится с журналистами делиться, они вечно голодные.
