Мэр - Астахов Павел Алексеевич (прочитать книгу .TXT) 📗
– Да, Пал Палыч, – теперь в разговор вступил старый приятель, боевой товарищ Знаменцева, командир ростовского ОМОНа. – Куда грузим задержанных? В наши автобусы или за вторым оцеплением?
– Так. По возможности грузим в свои автобусы до полной и вывозим. Принимают 64-е и 53-е отделения. У водителей должны быть точные карты и координаты. Автобусы на внешнем периметре – запасные. Они уйдут в дальний отдел, на окраину, в 152-е и 161-е отделения. Их задействуем только в крайнем случае с моего ведома. Еще вопросы? Нет? Тогда, братцы, с богом. Вперед! Через час-полтора начнется.
Милиционеры дружно развернулись и, не теряя времени, двинулись к своим подразделениям.
На площади начинал собираться народ. Вдалеке, в начале проспекта, уже подтягивались люди с транспарантами, костюмированные участники праздника и демонстранты, а бойкие молодые люди в одинаковых костюмах формировали колонны.
В этот момент и позвонил Доронин.
– Слушай меня внимательно, Пал Палыч… Лущенко разрешил шествие всем… не препятствуй, пожалуйста.
Знаменцев растерялся.
– Есть, – ответил он озадаченно и фыркнул. Колонны уже вовсю формировались, и если начать перестраивать ряды ради коммунистов, «Каспарят» и прочих… да еще одновременно…
«Надо всех этих ненормальных со второй улицы, на перекрестке, поочередно заводить, – понял он, – как в советское время. Иначе свалки не избежать».
Первая леди
Алене предстоял трудный день. Она давно подвергалась ожесточенной критике разных «демократических» изданий из-за своего энергичного характера и неугомонной предпринимательской деятельности. Даже в ближнем окружении периодически крутились какие-то невероятные слухи о молоденьких любовниках, океанических яхтах, домах на Лазурном Берегу и прочей чепухе. И когда вставшая раньше всех домработница Татьяна изложила ей вкратце «наезд» по радио, Алена сразу поняла, что Соколову кто-то дал «добро» вновь поднять «мэрский вопрос» в эфире.
«И кто? Неужели «Свои»? Игорь определенно ошибся, когда, вымотанный хлебным кризисом, запретил шествия всем, кроме костюмированных профессионалов. Политики – публика мстительная и, увы, не всегда адекватная. Так лягнут… Ладно, справимся… сегодня же все и утрясем».
День был расписан до четверти часа, и главным событием лично для нее оставалась встреча с норвежскими бизнесменами, прилетевшими из Европы одним рейсом с политиками. Еще вчера, в то время, когда Васька оттягивался в кабаке с евродемократами, Алена созвонилась с отелем, переговорила через переводчика с руководителем делегации бизнесменов, и уже к обеду эта важная встреча должна была состояться. Но до той поры приходилось играть навязшую в зубах роль Первой леди, и как же она эту свою роль не любила!
Выслушивать бесконечные льстивые комплименты лишь для того, чтобы тут же услыхать какую-нибудь гадость, сказанную шепотом за спиной по поводу ее прически, макияжа или платья, – занятие отнюдь не приятное! На весь этот День независимости приходилось откладывать дела и эмоции, чтобы три часа простоять на трибуне с мужем, аплодируя акробатам и музыкантам, проходящим перед трибуной. Ей-ей, она бы с куда большим удовольствием позанималась в тренажерном зале или почитала «Файнэншл таймс»! Понятно, что приходилось терпеть, царственно махать рукой и улыбаться – третий год подряд. И хуже всего в этот, последний раз было то, что половины тех, ради кого она и выходила в свет, попросту не было на трибунах.
Нет, депутаты городской думы во главе с новым спикером Понтоновым были здесь и сидели сразу за спиной Игоря. Но вот дальше… Алена не увидела генерала Доронина со своей рыженькой пассией. Затем с удивлением узнала, что начальник УФСБ города уехал в командировку, а прокурор города, похоже, просто проигнорировал приглашение мэра.
Ну, с прокурором Джунгаровым все было понятно. Игорь окончательно испортил с ним отношения, как только остановил строительство нового здания городской прокуратуры. Но Алена не видела и председателя горсуда Егориной.
– А где Егорина? – склонилась она к Сериканову.
– Наша Екатерина Великая, – назвал председателя по прозвищу Роберт, – сказала, что не видит необходимости.
– Необходимости в чем? – насторожилась Алена. – Точнее, пожалуйста, Роберт, точнее.
Роберт неловко усмехнулся.
– Цитирую: «Не вижу необходимости и смысла в поддержке праздника тщеславия и сумасбродства, процветающих под вашим руководством».
– Чего-чего? – не поверила Алена. – Она так и сказала?
Роберт кивнул, и в душе у Алены возникла тревога. В городе происходило что-то крайне опасное.
Голубки
Чирков позвонил Игорю Петровичу, едва первая колонна тронулась с места.
– Что там у вас с политическими силами вышло?
– Уже ничего, – с облегчением выдохнул мэр, – с утра все они получили разрешение.
Лущенко ждал следующего вопроса, но Чирков молчал.
– Станислав Георгиевич?
– Значит, меня побеспокоили напрасно?
Лущенко задумался и похолодел. Он ведь так и не ответил на прямо заданный вопрос: «Что там у вас вышло?»
– Моя ошибка, Станислав Георгиевич. Вот… исправил.
– Значит, все получили разрешение?
Лущенко кивнул:
– Ну… разве что кроме геев.
– Ну, ваша позиция известна. Правда, предыдущие градоначальники хоть и не разрешали эти марши, но и сильно не выпячивали эту проблему.
– Станислав Георгиевич, простите, – вздохнул Игорь Петрович, – но при всей терпимости христианской я этого терпеть не могу.
– Напрасно так узко смотрите, Игорь Петрович. Ну, да это ваше дело. Смотрите, а то побегут ваши оппоненты в Европейский суд. Отдуваться-то придется стране-матушке, а не вашей мэрии. Не подставьте государство!
Лущенко замер. В голосе Чиркова прозвучала явная угроза.
– Не беспокойтесь. Мне юристы сочинили такое основание, что не придерется ни один суд. Даже Европейский.
Чирков удивился:
– Позвольте полюбопытствовать?
– Постановлением горсуда признано проведение шествия гомосексуалистов и лесбиянок, извините, невозможным. Невозможным, так как в соответствии с Конституцией при реализации этого права должны быть обеспечены права и свободы всех граждан.
Чирков удивился еще больше:
– А чем же, извините, мирное шествие нарушает права граждан?
Лущенко язвительно усмехнулся:
– Власть не может гарантировать безопасность самих участников шествия. А раз не может, то целесообразно, в их же интересах, не выпускать такое шествие на улицы города.
– Хм! Ловко. Хорошие юристы у вас. Постарались.
– Да уж потрудились. Даже председатель горсуда и та согласилась.
Чирков некоторое время помолчал.
– И ваши городские меньшинства с этим тоже согласились?
Лущенко проводил взглядом колонну акробатов.
– Честно говоря, я особой активности не наблюдаю. Ну так, завесили город подсолнухами. Правда, клей хороший. Еле отскребли.
– Вы меня удивляете все больше, – признал Чирков. – А чем вам не нравятся подсолнухи?
Лущенко вспомнил, как это было, и криво улыбнулся:
– Станислав, вы знаете, я был как-то раз с думским визитом в Нидерландах. Смотрю, а у одного из депутатов стоит в горшке подсолнух. Небольшой, но явно настоящий подсолнух.
– Интересно. А зачем? Спросили?
– Спросил. И вот что он мне говорит. Мы, говорит, партия гомосексуалистов и лесбиянок. А подсолнух – потому, что все семечки, они бесполые, одинаковые. А все мы сидим на одном большом стволе. А ствол толстый и крепкий, как… сами знаете что.
– Хм!…
– Вот такая, Станислав Георгиевич, символика… – вздохнул мэр и прищурился.
В конце проспекта появились первые шеренги демонстрантов с большими плакатами в первых рядах. И было там что-то…
– Извините, Станислав Георгиевич…
Плакатов было три. Первый изображал широкую радугу, поперек которой шла надпись «STOP HOMOFOBIA!!!». А на втором мощные руки держали толстый ствол распустившегося подсолнуха.
