Путешествия по Европе - Брайсон Билл (первая книга .TXT) 📗
Я еще не был в Риме, но всегда рвался туда, особенно с тех пор, как подростком увидел «Сладкую жизнь». Я люблю итальянские картины, особенно тех режиссеров, которые не допускают, чтобы отсутствие актерского мастерства мешало карьере. В таких фильмах главные роли всегда исполняют Джанкарло Джаннини и восхитительная Орнелла Мути. Их названия заранее сообщают, что смотреть, в общем-то, нечего — «Ночь, полная дождя», «То лето в Неаполе», «Когда приходит весна» — так что можно не отвлекаться на сюжет, а сконцентрироваться на двух вещах: разглядывать декорации и ждать, когда Орнелла Мути скинет одежду. В итальянском кино всегда много хороших съемок места действия — обычно Орнелла и Джанкарло едут на фоне Колизея, площади Навона и других достопримечательностей Рима, а по пути либо трахаются, либо ведут задушевную беседу о том, что дальше так продолжаться не может — обычно потому, что один из них живет с Марчелло Мастрояни.
Рим восхитил меня ровно настолько, насколько я ожидал. В нем было все, чего не было в Стокгольме — он был теплым, солнечным, расслабляющим, полным хорошей еды и дешевой выпивки. В первый же вечер я отправился ужинать с американским иммигрантом, который жил в Риме уже двадцать лет и все время жаловался, каким он стал дорогим, но после Стокгольма мне все казалось до смешного дешевым. В конце концов я спросил его:
— Как ты можешь сидеть на открытом воздухе теплым вечером, поедать отличную пищу и при этом на что-то жаловаться?
— Конечно, конечно, но всегда нужно стремиться к лучшему, — сказал он, как будто это что-то объясняло.
После ужина он повел меня по городу, показывая, как все испортилось: бары на улице Венеции полны немецкими и американскими туристами, слишком глупыми и ленивыми, чтобы понять, что их нещадно обирают; на месте Ругантино, ночного клуба возле Испанской лестницы, ставшего знаменитым благодаря «Сладкой жизни», теперь Макдональдс; многие рестораны и отели изуродованы хозяевами, у которых нет вкуса, зато в избытке жадности.
Я слушал его, но не слышал. Мне все казалось замечательным, даже монументально неторопливые официанты и тот таксист, который обманул меня на 30 000 лир — такую цену он содрал с меня, чтобы довезти от Римского вокзала до отеля, забыв сообщить, что он находится всего в двух кварталах и до него можно дойти пешком за минуту. Он сделал это с такой простотой и очарованием, что я еще и дал ему на чай.
Мой отель находился в бедном квартале, в районе, где можно пописать на фасад любого дома, и это будет воспринято нормально, но зато он был центральным, откуда легко попасть в другие части города. Этим я и пользовался каждый день — вставал на рассвете и гулял, наблюдая за тем, как просыпается город — продавцы, насвистывая, подметали тротуары возле своих магазинов, натягивали навесы, распахивали ставни.
Я прошел через сады виллы Боргезе, вверх и вниз по Испанской лестнице, восхитился Колизеем и Форумом, поднялся к высотам Джаниколо, откуда открывался потрясающий вид на город и где молодые пары зависали в страстных объятиях на узких уступах. Итальянцы научились заниматься сексом не раздеваясь, и с большим воодушевлением пользовались этим достижением, невзирая на риск. Я со страхом наблюдал, как некоторые из них опасно ерзали прямо у обрывов, но слава Богу, никто не упал.
Должен сказать, что Рим не самый лучший город для прогулок. Во-первых, существует постоянная опасность, что вас задавят. Пешеходные «зебры» в Риме ничего не значат, что, в общем-то, не удивительно, но к этому надо привыкнуть. Представьте, что вы идете по бульвару, погрузившись в грёзы с участием Орнеллы Мути или цистерны пива, и вдруг до вас доходит, что машины, несущиеся на вас с огромной скоростью в шесть рядов, вовсе не собираются останавливаться.
Не то чтобы вас хотели сбить, как в Париже, нет! Они просто собьют вас. Это происходит потому, что итальянские водители не обращают внимания на дорогу. Они слишком заняты: гудят в свои рожки, энергично жестикулируют, не пускают другие машины на свою линию, занимаются любовью, отпихивают детей на заднее сиденье, поедают сэндвичи размером с бейсбольную биту — и часто делают все это одновременно. Поэтому они могут заметить вас только случайно, в зеркало заднего вида, как кучу тряпья, оставшуюся на дороге.
Но даже если они вас заметят, то не остановятся. И в этом нет никакой личной неприязни. Просто они считают, что, если что-то стоит на пути, это нужно сбить, будь то телеграфный столб или гость со Среднего Запада. Единственное исключение делается для монахинь. Даже римский водитель никогда не собьет монахиню — черно-белые группы пролетают через восьмирядные магистрали без всякой опаски, как бумажки под ветром. Так что, если захотите перейти через Площадь Венеции, вам придется подождать, пока подойдут несколько монахинь, и прилипнуть к ним как потная футболка.
Мне нравится итальянский способ парковаться. Они ставят машины как попало, и при этом кажется, что вы наблюдаете за конкурсом на лучшую парковку среди слепых. Машины стоят под разными углами, одной половиной на мостовой, а другой на тротуаре, они загораживают выезды из гаражей, боковые улицы и телефонные будки, они прижимаются друг к другу настолько тесно, что выбраться наружу можно только через крышу. В Риме машины паркуют так, как припарковался бы водитель, только что выливший себе на яйца мензурку соляной кислоты.
Однажды утром, когда я шел по улице, мимо, визжа тормозами и отчаянно газуя, пронесся «Фиат». Он остановился в сотне метров от меня, водитель тут же дал задний ход и откатился к стоянке, где заметил свободное место шириной меньше метра. Не замедляя хода, он втиснул машину в это пространство и с грохотом врезался в «Рено».
В течение минуты ничего не происходило, слышалось только какое-то шипение. Потом водитель выскочил из машины и с удивлением уставился на причиненные им разрушения — покореженный металл, разбитые фары, выхлопную трубу его машины, упавшую на тротуар. Он смотрел так озадаченно, словно все это свалилось с неба. Затем он поступил как истинный итальянец: со всей силы пнул ногой «Рено», помяв дверцу в наказание отсутствующему водителю — за то, что тот имел наглость поставить машину на это место. После этого он вскочил в свой «Фиат» и уехал на той же бешеной скорости, как приехал. На улице снова воцарилась тишина, только брякали куски металла, отваливаясь от разбитого «Рено». Никто, кроме меня, и глазом не моргнул.
Даже мусор в Риме меня не особенно раздражает. Это единственный город, не считая Нью-Йорка, о котором можно сказать, что грязь, перенаселенность и ужасное уличное движение, как ни странно, являются составными частями его привлекательности. В сущности, Рим вообще похож на Нью-Йорк — тот же шум, мусор, сигналы автомобилей, те же ленивые полицейские на улицах, та же манера жестикулировать, тот же несфокусированный выброс энергии. Различием является лишь то, что в Нью-Йорке существует довольно четкий порядок, а Рим удивительно хаотичен.
Итальянцы совершенно не признают никакого порядка. Они живут в каком-то вечном бардаке, что лично мне кажется привлекательным. Они не стоят в очередях, не платят налогов, не являются вовремя на встречи, не делают никакой работы без маленькой взятки, они вообще не признают правил. В итальянских поездах на каждом окне висит бирка на трех языках.
На французском и немецком она предупреждает, что высовываться запрещено. А на итальянском просто сообщается, что это нехорошо. Иначе и быть не может. Даже преступники в Италии поразительно небрежны. В январе 1988 года итальянские бандиты похитили восемнадцатилетнего юношу по имени Карло Селадона. Они посадили его в яму глубиной шесть футов и не забывали кормить, но требование о выкупе удосужились послать — представьте себе! — только в октябре, то есть через девять месяцев после похищения. Как в это поверить? Похитители потребовали пять миллиардов лир (2, 5 миллиона долларов), и отчаявшиеся родители немедленно заплатили их, но похитители потребовали еще. На этот раз родители заартачились. Короче говоря, в конце концов пленника отпустили на свободу спустя два года и 100 дней после похищения.
