В конце сезона туманов - Ла Гума Алекс (книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Когда движение ушло в подполье, приходилось только гадать, кто в нем останется, кто пойдет на риск. Элиасу поручили создать группу в этом районе. Он осторожно прощупывал людей, как хирург, извлекающий осколок, застрявший у сердца. К своей радости, он убедился, что Бейкс остается в строю.
— Как хорошо, что ты по-прежнему с нами, — сказал он Бейксу при встрече. — Наши правители спят и видят, как бы рассорить черных с цветными. Твердят, что, дескать, у нас ничего общего. И демократию нам подсовывают разную, чтобы мы отдельно голосовали за выборных представителей, но, конечно, под их наблюдением.
— Нацисты в гетто тоже устраивали выборы, прежде чем отправить жителей в газовые камеры, — сказал Бейкс. — Поговаривают, будто нас станут пускать в их новый оперный театр. Но кто попрется за несколько миль в театр из сегрегированных трущоб, да еще без гроша в кармане!
— Садисты какие-то, — покачал головой Элиас, — кому нужна опера, когда сам, того гляди, с голодухи запоешь!
В медно-карих глазах и улыбке Бейкса было что-то, внушавшее надежду, убежденность, веру. Но в наши дни нельзя полагаться на одно внешнее впечатление. В секретной полиции, как скрепером, соскребают поверхностный слой преданности и стойкости, добираясь до того, что таится под ним: хрупкий известняк либо твердый гранит. «Перестань нервничать, — сказал себе Элиас. — В душу никому не заглянешь, что зря голову ломать. Остается верить, что в трудную минуту каждый с честью выполнит свой долг. Невозможно работать в вечном страхе. Экзаменовать нас будет секретная полиция».
Он вновь поравнялся с административным кварталом. Заключенных на газоне уже не было, но у биржи труда по-прежнему толпился народ в надежде получить какую-нибудь работу. «Нас угнетают не только из-за цвета кожи, а потому, что мы рабочий люд, — рассуждал про себя Элиас. — Чернота наша не более чем предлог». Он вспомнил, как юнцом впервые приехал в город (по паспорту, впрочем, выходило, что он уже взрослый мужчина). Работал он в прачечной за два с половиной фунта в неделю. Из этих денег надо было платить за ночлег в старом поселке, куда его определили на постой, вносить налоги, кормиться да еще матери кое-что посылать.
В ту зиму он съездил домой. Но сильнее встречи с матерью разбередило его знакомство с чахоточным шахтером, вернувшимся с рудников. Худущий, сутулый, он все время кашлял. Шахтеру не хватило заработков даже на гостинцы детям. Ходил он беззвучно, еле передвигая ноги, большие глаза были налиты кровью. Детишки шептались, что шахтер околдован. Но Элиас не верил в эти выдумки. Таким мог бы вернуться с приисков его отец, истратив себя без остатка. Может, и лучше, что его настигла мгновенная смерть…
Вольный сельский воздух, тишина, пение птиц не скрывали от глаз кричащую нужду. Земля уже не могла прокормить, люди собирали и варили сорные травы, если солнце не успевало иссушить их. Залезали в долги к белому лавочнику. Невероятная отсталость: про митинги и собрания здесь и не слыхивали. В городе волей-неволей прибиваешься к движению. Не в силах сносить бремя тирании, горожане шли на площади, в залы, собирались на дому, чтобы послушать ораторов.
Больше Элиас в деревню не ездил. Бурая, выветрившаяся земля, крошечные хижины на поросших кустарником холмах стали ему безразличны. Кровь его успела пролиться на шершавый серый асфальт и пустила корни, неудержимо маня его в город. Дело было так. Прачечники бастовали, требуя повышения зарплаты. Рядом с фабрикой состоялся митинг. Их профсоюз не был признан властями, африканцам не разрешалось бастовать. По закону они не рабочие, а слуги, контракт связывал их по рукам и ногам. Хозяева вызвали полицию, та пустила в ход дубинки, разгоняя митинг.
Элиас запомнил прикосновение щеки к теплому асфальту и запах пыли. Вокруг него мелькали бегущие ноги. Ему досталось дубинкой по голове, казалось, череп раскалывается на части. Кровь, как горячий сироп, медленно стекала по лицу, образуя лужу на асфальте. Ему было страшно, часто колотилось сердце, пересохло во рту. В голове стучало: «За что, за что, за что?..»
И другой день, когда принесли письмо в захватанном конверте. Письмо долго ходило по рукам. Из него он узнал, что умерла мать. Порвалась последняя ниточка, связывавшая с домом. Он не сдержал слез. Но делать нечего, надо быть мужчиной, человеком…
Вспомнив теперь свои прежние страхи, Элиас с усмешкой сказал себе: «Ты не стоял на месте, приятель, но впереди еще много чего тебя ждет». Поселок плавился в желтом, пляшущем солнечном свете.
XIII
Тяжелый дух мусорных ведер и засоренных унитазов на тускло освещенной лестнице наводил на мысль о разрытых могилах. В доме с наступлением ночи не сделалось прохладнее. Бейкс осторожно поднимался по ступеням, как кладбищенский вор, только что обчистивший склеп. За безликими дверями в тяжелом забытьи металась беднота. В коридоре не было ни души, только пол усеян высохшими чаинками и клочками бумаги. Половицы поскрипывали под ногами Бейкса. Он медленно двигался к комнате Томми, как выбившийся из сил пловец.
Ключ был на притолоке, где его оставил Бейкс. «Томми еще нет, — усмехнулся он про себя, — бальный комитет, видать, прозаседает до утра». Электрический свет выхватил из мрака радиолу, зачехленные пластинки, портрет дирижера. Бейкс нарочно оставил окно открытым, так что теперь в комнате было сравнительно прохладно. Ночной ветерок, точно привидение, слабо колыхал занавески. Бейкс затворил дверь, поставил картонный чемоданчик на стул, сел на помятую постель, зевая, вытянул ноги, испытав неизъяснимое блаженство.
Потом достал сигареты и закурил. Не было сил даже раздеться Казалось, мог бы воспользоваться услугами давешнего таксиста, но тому не следовало знать всех адресов и явок. Как там Айзек? Кто из его людей схвачен?
Бейкс вздрогнул — догоревшая сигарета обожгла пальцы. Он раздавил окурок, кое-как разделся, доплелся до выключателя и рухнул на кровать.
Едва закрыл глаза, как увидел Фрэнсис и их малютку. Хорошо, что они успели завести ребенка. Когда Фрэнсис была беременна, его измучили ужасные сны. Он видел ее с простреленным животом, изорванную овчарками, штыками, копьями. Она корчилась от боли, истекала кровью… Все началось после того, как на его глазах убили женщину. Случилось это, когда повысили цены за проезд в автобусах, курсировавших между локациями и городом. Огромная толпа собралась на митинг протеста. В самый его разгар полиция набросилась на уснувшего пьянчужку. Это была явная, преднамеренная провокация. Возбужденные люди попытались отбить его у полицейских. Когда это не удалось, повалили к участку. Полиция открыла по толпе огонь. Четверо были ранены легко: в руку, шею, щеку и спину; пятнадцатилетней девочке попали в грудь; беременной женщине пуля угодила в живот. С той поры по ночам Бейкса преследовали кошмары. Он просыпался, дрожа от страха, и Фрэнсис спрашивала удивленным и взволнованным голосом:
— Что с тобой, милый? Приснилось что-нибудь?
Это повторялось из ночи в ночь, и Фрэнсис всполошилась.
— Тебе надо показаться врачу. Он пропишет снотворное.
Бейкс, понятно, не рассказывал ей свои сны. Роды прошли благополучно, и радости его не было границ.
По сей день ему снились Фрэнсис и их дочурка, но теперь это были иные сны. Они парили с Фрэнсис в высоте, кружили над высокой башней, но вдруг Фрэнсис начинала падать вниз. Он не успевал ее подхватить и просыпался в холодном поту.
Однажды, придя домой после встречи с Элиасом, он не застал Фрэнсис. Детская кроватка была пуста. Повесив пиджак в шкаф, он прошел на кухню и, усевшись у плиты, развернул вечернюю газету. Вскоре Фрэнсис вернулась с девчуркой на руках.
— Вот и папа!
Он подхватил дочку, а Фрэнсис чмокнула его в щеку.
— Скажи папе здравствуй! — щебетала Фрэнсис. — Извини, дорогой, что не дождалась твоего прихода. У миссис Робертс колики, вызвали врача, но он не приехал. Я пошла взглянуть, нельзя ли чем помочь. У моего брата так тоже бывало. Ужин в духовке. Сейчас уложу малышку и накрою на стол.
