Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов - Дик Филип Киндред (бесплатные серии книг txt) 📗
Но даже когда она извинялась, глаза ее оставались жестокими, а голос поднялся до того пронзительного, призывного, ораторского тона, который давным–давно пробрал его до мозга костей, да так там и застрял. Он сморщился от этого звука. Тот заставлял его ежиться, чувствуя вину и страх, а также незабытую бессильную неприязнь к ней. Внезапно она с торжествующим видом погрозила ему пальцем и сказала:
— Кажется, я разобралась в твоих мотивах: ты намеренно купил эти машинки, зная подсознательно об их дефекте, чтобы отплатить мне за ту враждебность, которую чувствовал ко мне в одиннадцать лет. Тебе до сих пор одиннадцать. В эмоциональном отношении ты живешь жизнью ребенка из начальной школы. — Тяжело дыша, она уставилась на него, ожидая услышать, что он имеет сказать.
Сказать было нечего. Он покинул офис, ничего ей не ответив. Какое–то время он не понимал и не обращал внимания, куда идет; просто в прострации блуждал по центру Бойсе.
Какая низость, думал он. Все, что угодно, лишь бы посчитаться.
Может, это правда? Может, он — подсознательно — заметил, что клавиатура не такая? В конце концов, у него была масса возможностей изучить ее. Тем же манером Мильт Ламки устроил дело так, чтобы заболеть в нужный момент и тем самым расквитаться с ним и Сьюзан.
«По силам ли хоть кому–нибудь во всем этом разобраться?» — спросил он себя.
А может, это и не важно, подумал он. Может, это не имеет никакого значения. Я действительно купил машинки; Мильт действительно заболел. Мотивы или тайные причины здесь несущественны. Мне все равно надо избавиться от шестидесяти портативных электрических пишущих машинок «Митриас».
И будь я проклят, если скажу кому–нибудь хоть слово об их клавиатурах. Пусть узнают сами.
Он подождал до заката, а потом выехал по шоссе из города.
Мне надо состряпать чертовски хорошую историю, сказал он себе. Потому что первым делом он захочет узнать, почему я пытаюсь их сплавить. И тогда сделка либо состоится, либо пойдет прахом.
По дороге он размышлял.
Несколько часов ничто не приходило ему на ум. А потом, из ниоткуда, он придумал самую потрясающую ложь, какую ему только приходилось придумывать. Абсолютно неуязвимое объяснение его целей.
Ему надо было избавиться от «Митриасов», потому что представитель какого–то крупного американского завода–по производству пишущих машинок — «Рояля», «Ундервуда» или «Ремингтона» — пронюхал, что он вот–вот начнет торговать «Митриасами» в розницу. Этот представитель явился к нему и сказал, что если он будет продавать их через прилавок, то до скончания века не получит никаких льготных прав от американских производителей пишущих машинок. Более того, ему не будут даже поставлять запчасти и расходные материалы; они его просто удавят.
С другой стороны, если он избавится от машинок фирмы «Митриас» за пределами региона, то они постараются, чтобы он получил достойный льготный договор.
Американских производителей пишущих машинок испугало не что иное, как превосходство «Митриаса».
Любой дисконтный дом типа БПЗ ухватится за возможность получить эти машинки, коль скоро они породили такую историю. При условии, что они ей поверят.
Если они поверят этому, то я их продам, думал он, ведя машину. Не поверят, значит, у меня ничего не выйдет. А если они их купят, то купят по хорошей цене. Я, вероятно, смог бы продать их с изрядной прибылью. Не по сорок долларов за машинку, но скорее по семьдесят пять. Это означало бы чистый доход в пятнадцать сотен долларов. То есть накрутку почти в пятьдесят процентов, какой всякий был бы доволен.
Конечно, осознал он, после этого я больше никогда не смогу сунуться в Неваду.
Хотел бы я знать, удастся ли мне это провернуть. Этот замысел интриговал и будоражил его. Не просто избавиться от машинок, но и получить добрый навар. И продать их не просто кому угодно, но дисконтному дому. Тому самому, в котором он научился бизнесу.
И своим собственным бывшим нанимателям… Это было вызовом.
Глава 15
Эд фон Шарф встретил его в кабинете наверху, выходившем на главный этаж здания Бюро потребительских закупок, и пригласил садиться.
— Давай–ка на них посмотрим, — оживленно сказал фон Шарф.
— Ты говоришь так, словно ждал моего появления, — заметил Брюс.
— Твоя жена звонила, — сказал фон Шарф. — Изложила нам ситуацию. Сколько ты за них заплатил?
Раздосадованный, он буркнул:
— По пятьдесят баксов за штуку.
— Я позову кого–нибудь из отдела пишущих машинок.
Фон Шарф извинился и вышел. Вернулся он в компании закупщика из отдела пишущих машинок и Вина Парети, одного из братьев Парети. Они втроем сгрудились над «Митриасом».
— Мы сможем переделать эту клавиатуру под стандартную, — сказал наконец закупщик. — С парой несущественных отличий. Они не будут иметь значения. Все буквы и цифры будут располагаться правильно. А это главное. — Он кивнул Парети и фон Шарфу и двинулся было к выходу.
— Во что это обойдется? — спросил его Парети. — Оцени работу.
— По нашей цене, — сказал эксперт, подсчитывая, — это составит, скажем, максимум пять баксов на машинку.
Когда он ушел, фон Шарф отступил в глубь кабинета, предоставив Парети вести торговлю.
— Мы избавим тебя от них, — сказал Парети. — Заплатим тебе по сорок пять долларов за штуку, и нам нужны все шестьдесят плюс имя твоего поставщика. Сколько у него их еще, как думаешь?
— Около трехсот сорока, — сказал Брюс.
— И как много он за них запросит?
— Не знаю, — сказал он, чувствуя, как придавливает его тщета недавнего замысла. — Наверное, вы сможете сторговаться с ним на цену гораздо ниже пятидесяти долларов. Которую я ему заплатил.
— Верно, — сказал Парети. — Твоя жена так нам и сказала. Мы просто хотели удостовериться. Мы не хотим, чтобы ты нес убыток, но ты же видишь, во сколько нам обойдется довести их до кондиции, чтобы можно было ими торговать. Что скажешь о цене в сорок пять долларов за штуку? Это означает, что ты теряешь всего триста долларов; это же мелочь.
— Для вас, может быть, — сказал Брюс.
— Я бы не прочь дать ему ту цену, что он сам уплатил, — сказал фон Шарф.
— Ну уж нет, — категорическим тоном сказал Парети.
— Он их сюда доставил. И прежде всего он их разыскал; это должно чего–то стоить. Его жена говорит, что он провел в дороге целую неделю. Мы же собираемся выставить их почти по двести долларов.
— Я против, — сказал Парети, — но, если хочешь, выпиши ему чек на три тысячи. — Он обратился к Брюсу: — Ну и какое теперь у тебя чувство? Ты выбрался из–под их груза и при этом не потерял ни цента.
Брюс слабым голосом сказал:
— По–моему, они стоят больше пятидесяти баксов.
Оба его собеседника ухмыльнулись.
— Бросим монетку, — сказал фон Шарф. Он выудил из кармана пятидесятицентовую монету и закрутил ее, подбросив в воздух. — Орел — продаешь, решка — нет. — Монета, миновав руку, упала на пол. — Решка. Не продаешь. — Он поднял монету и убрал ее в карман.
— Дайте мне примерно час, чтобы принять решение, — попросил Брюс.
Оба кивнули.
Когда он стал покидать кабинет, фон Шарф хлопнул его по спине, после чего пошел вместе с ним к выходу.
— Знаешь, — сказал он, — я тебе немного удивляюсь. Ты что, взял их не глядя?
— Нет, — сказал Брюс. — Я их осмотрел.
— Если бы ты работал на нас, тебя бы за это уволили.
— Увидимся через час, — сказал Брюс. Повернувшись спиной, он прошел наружу, к парковке и своей машине.
В течение часа он разъезжал по городу, а потом остановился у подъездной стойки мороженщика и купил ананасовый эль. В долгих поездках без питья он обнаружил, что вкус ананасового эля менее всего напоминает сельскую местность: он заставлял его думать о девушках, пляжах и голубой воде, переносных радиоприемниках и танцах, о радостях своих школьных дней. О том счастье, которое в них было.
В большинстве машин по соседству сидели подростки. Парни со своими девушками, которые слушали автомобильное радио, ели гамбургеры и потягивали ананасовый эль в припаркованных двухместных «Меркуриях».
