Портрет дамы с жемчугами - Кикути Кан (е книги TXT) 📗
– Ах, какой вы нетерпеливый! Мы ведь совсем не были с вами невестой и женихом! А мне так хотелось бы попользоваться своей свободой. Ведь гораздо приятнее ждать исполнения заветного желания, чем знать, что оно уже исполнено. К тому же мне просто хочется еще некоторое время побыть девушкой. Ведь это можно? Правда? Вы исполните этот мой каприз?
В каждом ее слове, в каждом жесте было столько кокетства и очарования, что Сёда не в силах был противиться ни одному ее желанию.
Наступила ночь, и как только Сёда лег в постель, в его воображении возник образ молодой жены, обольстительной, с нежным и гибким, как у морской сирены, телом. Он все еще ощущал источаемый ею дивный аромат, слышал ее мелодичный голос, слова, исполненные остроумия. Как ни старался Сёда, он не мог уснуть, преследуемый пленительным образом 'Рурико. Он поднял голову и увидел, что с потолка ему чарующе улыбаются бесчисленные лица жены.
«Но ведь она просто стыдится! Это обыкновенная девичья стыдливость! Надо ее побороть, и все».
Тут Сёда подумал, что проявил излишнее добродушие и наивность, приняв всерьез каприз жены, встал с постели и, словно лунатик, вышел в коридор.
Все уже спали. Стояла середина октября, но в доме было по-зимнему холодно. Однако одержимый страстью Сёхэй не чувствовал холода. Крадучись, будто вор, и пошатываясь как пьяный, он шел к Рурико.
В коридоре свет был погашен. Лишь электрические лампочки на лестнице слабо освещали первый и второй этажи. Сёхэй испытывал стыд оттого, что оказался таким малодушным и не сдержал данного Рурико слова. Ведь единственное, чем он мог перед ней гордиться, была его твердая воля. Он должен был действовать искренне и в открытую, как я подобает мужчине, ибо только таким путем мог заслужить ее доверие и любовь. Все это Сёда прекрасно понимал и тем не менее собирался нарушить свое обещание. Страсть заглушила в нем голос совести.
Комната Рурико находилась на первом этаже рядом с комнатой Минако. Напротив была гостиная.
По мере приближения к комнате Рурико сердце Сёхэя билось все учащенней. Он был взволнован, как юноша, впервые поцеловавший свою возлюбленную, и, стараясь подавить в себе волнение, на цыпочках подкрадывался к заветной двери. Возле нее стоял какой-то мужчина, и, завидев его, Сёда едва не вскрикнул. По спине пробежал неприятный холодок. Сёда неподвижно застыл посреди коридора, будто пораженный электрическим током. Мужчина у двери даже не шевельнулся, хотя наверняка заметил Сёду, и стоял неподвижно, как вырезанная на двери деревянная кукла.
Сёда хотел было закричать, но здравый смысл зрелого мужчины подсказал ему, что делать этого не следует. И все же его обуяла ревность. Ведь под дверью его жены стоял мужчина! Сёда продолжал" идти по коридору.
Мужчина не двигался с места. Это производило удручающее впечатление. Но Сёхэй, поборов страх, приблизился к нему, схватил за грудь и тихо произнес:
– Кто ты?
Незнакомец по-идиотски улыбнулся, и Сёхэй узнал своего сына Кацухико. В этот момент надменный и самоуверенный Сёда почувствовал себя так, словно его ударили чем-то тяжелым по голове. В душе боролись самые противоречивые чувства. Его сын был омерзителен, но еще более гадким казался Сёда самому себе.
– Эй, что ты тут делаешь? – с тихим стоном спросил Сёхэй, обращаясь скорее к себе, чем к сыну.
Кацухико в два часа ночи торчал под дверью у Рурико, вместо того чтобы спать в своей комнате, устроенной и чисто японском стиле и расположенной на противоположном конце дома. Это внушало Сёхэю отвратительное н невыносимое для него подозрение.
– Что ты здесь делаешь? – повторил он. – Да еще в такое позднее время!
Всегда снисходительный к своему слабоумному сыну, отец почувствовал к нему острую ненависть.
– Что ты здесь делаешь, говори же!… – И Сёхэй, сверля сына глазами, толкнул его в плечо.
Но Кацухико все с тем же идиотским видом продолжал беззвучно смеяться, словно издевался над отцом, совершившим постыдный поступок. Боясь разбудить Рурико или Минако, спавшую в соседней комнате, Сёда тем не менее не мог совладать с собой, и голос его становился все громче и резче.
Настойчивость и громкий голос отца, видимо, подействовали на юношу, и он, краснея, ответил:
– Я пришел к сестре!
– К сестре… – словно эхо повторил Сёда, готовый от стыда провалиться сквозь землю.
Он чувствовал, как в нем опять поднимается маленькая, но очень противная ревность. Словно угадав мысли отца, Кацухико стал снова смеяться.
– Зачем же это тебе среди ночи понадобилась сестра? – продолжал допытываться Сёда, стараясь подавить неприятное чувство.
– А просто так, – с безучастным видом ответил юноша, словно ничего необычного в его позднем приходе не было. – Мне захотелось увидеть ее лицо.
– Увидеть ее лицо!…
Сёхэю вдруг стало так стыдно, что он захотел обеими руками закрыть собственное лицо. Не в силах продолжать свои расспросы, он решил принять какие-то меры, чтобы в будущем избежать беды, и, преодолевая отвращение и стыд, сказал:
– Эй, Кацухико! Нельзя ходить по ночам к сестре. Если и впредь будешь здесь появляться, я не прощу тебе этого!
Сёхэй пристально посмотрел на сына. Но у Кацухико на лице было его обычное идиотское выражение.
– Сестра говорила, что можно приходить! – возразил он.
Сёду будто снова ударили по голове. – Когда говорила? – совершенно забывшись, громко спросил он.
– Когда? Она всегда так говорит! Говорит, что я могу караулить у ее двери.
– Значит, ты не первый раз здесь стоишь? Вот дурак!
В Сёхэе вспыхнула жгучая ревность к сыну и в то же время шевельнулось неприятное чувство к Рурико.
– Вздор! Не могла Рурико такое сказать! Я спрошу у нее.
Отстранив сына, Сёхэй толкнул дверь, по она не поддалась. В ту же минуту скрипнула другая дверь.
Из комнаты вышла в белом халате Минако и подбежала к отцу.
– Что здесь за шум? Прошу вас, отец, идите к себе, умоляю! Если услышит сестра, всем нам будет стыдно.
Волнение Минако заставило Сёхэя умолкнуть, только Кацухико продолжал смеяться.
Разбуженная громкими голосами, Рурико оказалась невольной свидетельницей этой непристойной сцены, но продолжала лежать в постели, натянув еще выше белоснежное пуховое одеяло. Лишь насмешливая улыбка появилась на ее лице.
Сёхэй вернулся в свою спальню и провел бессонную, мучительную ночь.
Куда девались его самоуверенность, беспечность, покой. Он, как влюбленный при неожиданном появлении соперника, испытывал тревогу.
Соперник! И кто? Его собственный сын! Эта мысль была невыносима даже для Сёхэя, который больше всего в жизни ценил деньги.
Будь Кацухико нормальным человеком, имеющим понятие о нравственности, Сёхэй пристыдил бы его, упрекнул в недостойном поведении. (Впрочем, неизвестно, хватило бы или не хватило у Сёхэя духу упрекать сына в безнравственности!) Но Кацухико находился под властью слепого инстинкта и безудержного желания, и ему было безразлично, чья жена Рурико. Для него имела значение лишь ее красота. Вдобавок он владел огромной физической силой, поэтому становился весьма опасен.
Теперь Сёхэй с досадой вспоминал о том, что однажды, когда он решил просить руки Рурико для Кацухико, он как-то в шутку сказал об этом сыну. И поскольку новость была для Кацухико из ряда вон выходящей, он крепко ее запомнил, хотя хорошей памятью не отличался. Сёхэй был в полной растерянности. Голова у него отяжелела.
«Надо услать Кацухико из дому! – думал Сёхэй. – Пусть поживет в Хаяме на даче! Придумаю что-нибудь и ушлю его из Токио…»
Устав от непривычных для него мучительных переживаний, Сёхэй потерял способность соображать и к четырем часам забылся беспокойным сном.
Проснулся он в десятом часу. Утро выдалось ясное. Через прозрачные занавески яркое солнце пробивалось в комнату, заливая ее радостным светом. Бодрящая свежесть утра вытеснила из головы Сёхэя неприятные воспоминания прошедшей ночи. С трудом подняв с постели свое грузное тело и надев туфли, Сёхэй вышел на веранду подышать чистым утренним воздухом. Глядя на свой огромный сад, он с наслаждением потянулся и зевнул.
