След сломанного крыла - Бадани Седжал (читать книги полностью без сокращений бесплатно TXT) 📗

Марин не идет на уступки:

— Это не означает, что она в него села.

Я ловлю мамин взгляд, стараясь безмолвно поддержать ее, не вступая в пререкания с сестрой. Мы давным-давно выучили все па этого танца, в котором на цыпочках обходим Марин с ее бескомпромиссными высказываниями. Это молчаливое соглашение мы заключили, когда моя старшая сестра вернулась в город. Мы никогда не позволим Марин разрушить хрупкую семью, которая у нас осталась. Потеряв из-за нашего общего прошлого Соню, моя мать не хочет потерять еще одну дочь.

— Ну, в крайнем случае у нас будет прекрасный, хотя и запоздалый праздничный обед в честь дня рождения Марин. Элоиза снова превзошла саму себя.

Я вручаю Эрику бутылку вина:

— Милый, почему бы тебе не налить нам понемножку?

С легкостью, порожденной практикой, он вытаскивает пробку из бутылки и разливает темно-алую жидкость. Наблюдая, как наполняются хрустальные бокалы, я вспоминаю наши с Соней детские игры. Изображала ли я владелицу ресторана, хозяйку гостиницы или просто знатную даму, я всегда знала, что в бокалы, которыми мы чокаемся, налит виноградный сок.

— За нас, — говорила я.

Соня никогда не возражала мне и всегда была рядом, под боком. И поэтому я полагала, что она вечно будет находиться здесь, в ожидании какой-нибудь игры, которую я затею. Когда мы повзрослели, она стала моим двойником — второй половинкой, которая делала целой меня саму. Ее тьма — к моему свету, ее печаль — к моей радости.

Я видела, как низко клонится голова матери, как мучительно она ждет Соню, как тяжело у нее на сердце. Когда Соня уехала, в нашей жизни поселилась пустота. Мама редко упоминала о ней, почти поверив, что если мы не будем произносить ее имени, то получится, словно она на самом деле и не уезжала. Я пыталась заглушить одиночество замужеством — жизнью с Эриком, обустройством дома, общением с мамой и папой, — но ничто не могло заполнить пустоту, оставшуюся после нее.

Я поняла кое-что очень важное в день, когда уехала Соня: ты не можешь удержать того, кто внутренне уже расстался с тобой. Вне зависимости от того, что мне было нужно в тот момент, Соня поставила на первое место себя, я же оказалась на последнем. Какое-то время я сильно переживала, но затем боль унялась, и я позабыла, что мне ее не хватает. Только сейчас, при мысли о ее возвращении, я снова остро ощутила пустоту в своей жизни. Но я не должна показывать свое волнение. Вдруг она не появится, вдруг снова разочарует нас?

— Она приехала! — Джия выбегает из соседней комнаты, в руках у нее учебник математики, который Марин купила в магазине учебной литературы. Джия — вылитая Марин, единственная разница между ними — пара дюймов, на которые дочь уже переросла мать. В пятнадцать лет этот ребенок выглядит как вполне созревшая женщина. — Она расплачивается с водителем.

Я делаю выдох, который прежде бессознательно задерживала, и, всплеснув руками, смотрю на маму. Она оборачивается. Отвлекшись на разговор, мама пропустила приезд Сони. Слезы блестят у нее в глазах, и она быстро смаргивает их. Мама выпрямляется во весь свой невысокий рост — чуть выше пяти футов, быстро направляется к двери, но медлит, прежде чем открыть ее. Мы стоим позади нее и ждем, когда она наберется храбрости встретить свою потерянную дочь.

— Мама? — я накрываю своей рукой материнскую, лежащую на ручке двери. — Ну же, Соня ждет.

— Конечно.

Она издает короткий смешок, полный недоверия, и, закусив губу, быстро открывает дверь.

— Соня!

Волосы сестры длиннее, чем я помнила, и я никогда не видела ее такой худой. Ее джинсы и толстый свитер выглядят странно рядом с моим нарядным платьем, глаза и рот окружены сетью морщинок. Соне двадцать семь лет, она на три года моложе меня, но ее улыбка будто принадлежит кому-то, кто гораздо старше.

— Соня, боже мой! Как давно мы не виделись!

Соня колеблется, не зная, как реагировать на радушный прием. Она подходит к нашей матери и как-то автоматически обнимает ее. Руки Сони быстро сжимаются вокруг мамы, а потом она опускает их.

— Марин? Рада видеть тебя.

Они обнимаются, лишь слегка касаясь друг друга. Годы разлуки разделяют их больше, чем разница в возрасте.

— Триша? — говорит она со смехом, и в ее глазах наконец появляется какое-то чувство. Соня направляется ко мне с распростертыми объятиями. Я хватаю ее за руку, мою маленькую сестренку, и крепко прижимаю к себе.

— Я скучала по тебе, — почти неслышно шепчет она мне в волосы.

У меня сжимается горло, слова не находят выхода. Она здесь после стольких лет, проведенных мной в тоске и ожидании. А сейчас я чувствую, как моя опустошенность волшебным образом исчезает и ее присутствие наполняет меня. Когда мы были детьми, я воспринимала ее как нечто само собой разумеющееся. Теперь я знаю, что никогда не буду так думать о ней. Мои слезы капают на ее плечо, а мы всё стоим, не в силах оторваться друг от друга. Я кладу ладонь ей на затылок, как мать, поддерживающая малое дитя. Я прижимаю ее к себе, уверенная в одном: если я буду держать ее достаточно крепко, она никогда больше нас не покинет. Полная отчаяния и облегчения, я шепчу ей в ответ:

— С возвращением, сестренка.

* * *

Для посторонних глаз мы выглядим как нормальная семья. Мы передаем друг другу кушанья, наполняем тарелки. Обед заканчивается бутылочкой вина, в то время как Соня потчует нас рассказами о своих путешествиях. Где только она не побывала — от Аляски до России, — во всех местах, какие только можно себе вообразить. Она рассказывает Джии о поездках верхом на слоне в Таиланде и о полетах на кукурузнике над ледниками Аляски.

— Где же ты жила? — Джия явно увлечена. — Должно быть, переезжать с места на место очень тяжело.

— Оно того стоило, — говорит Соня. Она избегает наших испытующих взглядов. Повертев в руках льняную салфетку, она складывает ее в идеальный квадрат. — Ради фотографий.

— Тебе уже давно следовало приехать домой, — мамин голос звучит тихо и все же заглушает нашу болтовню. — Твои путешествия завели тебя слишком далеко, — она иммигрировала из Индии в Америку больше четверти века назад, но до сих пор говорит с легким акцентом.

— Такая у меня работа, — спокойно произносит Соня.

— А когда ты не работала? Где ты жила тогда? — Мама вытирает рот салфеткой.

За столом возникает ощутимое напряжение. Соня бросает на меня неуверенный взгляд. Внезапно я снова вижу перед собой маленькую девочку, съежившуюся от страха, но уверенную в том, что покрывало на нашей кровати защитит ее. Девочку, которая смеется лишь для того, чтобы не заплакать.

— Сейчас, по крайней мере, она дома, — говорю я. — Это главное, не так ли? — не дожидаясь ответа, я зову: — Элоиза!

Ее голова показывается в дверном проеме.

— Пожалуйста, принеси нам десерт.

Она приготовила гулаб джамбу. В детстве Соня очень любила эти жареные пшеничные шарики, пропитанные сахарным сиропом, и обычно съедала по крайней мере полдюжины, пока мама их готовила.

Я начинаю убирать со стола. Эрик немедленно встает с места, чтобы помочь, как и Радж, муж Марин. Радж весь обед молчал. Он обычно говорит очень мало, предоставляя Марин направлять разговор туда, куда она пожелает.

— Давайте за десертом обсудим завтрашний визит к папе, — я осторожно складываю тонкие китайские тарелки в стопку и передаю Эрику, чтобы он отнес их на кухню. — В часы посещения к нему могут пройти только два члена семьи за раз, но я уверена, что доктор сделает исключение ради особого случая.

— Как он? — Соня смотрит на свои сложенные руки. Оба мужчины и Джия на кухне, за столом остались только мы: три сестры и наша мать.

Прежде чем я успеваю ответить, Марин говорит:

— Он в коме, — ее голос лишен эмоций. — Доктор говорит, что его состояние очень плохо.

Я вздрагиваю, представив себе отца на больничной койке: он лежит под капельницами, проткнутый трубками, которые позволяют ему жить. Каждое утро я еду навестить его, и с каждым разом мне все тяжелее. Но, поскольку я любимая дочь, вернуть отцу любовь, которую он дарил мне, — мой долг, и я выполняю его с благодарностью.