Фонтан - Хэй Дэвид Скотт (читать хорошую книгу полностью .TXT, .FB2) 📗
Дакворт проверяет, как это звучит, бормоча под нос:
— Тимоти О’Доннелл.
Художник.
Да, все стало на свои места. Книги, лекции, доклады на международных конференциях, карьера, посвященная изучению этого творения. Возможно, штатная должность университетского профессора — в каком-нибудь другом мегаполисе. Но сначала Джаспер П. Дакворт проведет большую историческую конференцию в… скажем, в Швеции. Он будет страстно анализировать, разбирать, декон-струировать только для того, чтобы прямо у всех на глазах встроить это эпохальное произведение искусства в историю эпохальных произведений. Он откажется от мечты стать драматургом (самой давней своей мечты) ради этого особого предначертания. Он сожжет лежащее в кармане пиджака, у сердца, письмо от организаторов Конкурса драматургов имени Джули Харрис. В нем — три читательских отзыва на представленную им пьесу (под названием «Пьеса»).
1. «Немотивированное насилие. И почему мужчина говорил с акцентом?» Оценка 30 из 100. (Акцент был поддельный. Вы вообще читали «Пьесу»?)
2. «Характер главного героя не прописан и неприятен». 60 из 100. (Его цель — противостоять ужасам окружающего мира. Он — американский герой. Вы читали?)
3. «Читать можно. Честолюбие намного перевешивает талант. Ничего особенного». 71 из 100. (Мне сорок девять, ничего особенного.)
Да, позже, возможно годы спустя, они скажут: «Я там был.
Я был на Даквортовской конференции.
И юный Тимоти О’Доннелл там тоже был.
Они явно были близки.
Как отец и сын.
Связь между ними была прямо-таки осязаемой».
«Дакворт, — будут думать они, — да, странное имя для человека, который был богом в постели», и взгляды их будут туманить упоительные воспоминания о невероятных оргазмах, омрачаемые острой болью в сердце, оттого что Дакворт с Тимми и «Без названия № 9» уехали в далекие края.
«Не „Без названия". „Без наклона", — возможно, настоит Тимоти. — Как в пинболе».
Таково будет желание Тимми, в конце концов, он же Художник. Пойдут вечеринки с дресс-кодом. Все будут бредить Даквортом и Тимми. Бесконечные папарацци, фотовспышки, предложения сняться для обложки, но Дакворт воображает, что скоро устанет от этого. Их пути разойдутся. Задушевный прощальный разговор на набережной Темзы, потом дружеские объятия с похлопыванием по спине — и Дакворт заставит себя не оглядываться, даже когда услышит, что шаги Тимми на мгновение затихли. О, Дакворта будут осаждать другие художники, чтобы узнать его мнение, получить благословение. Но он сделается затворником. Исчезнет. Появятся десятки статей, будут выдвинуты десятки гипотез о том, где он может сейчас находиться.
Расцветут пышным цветом сплетни.
Слухи.
Он пишет картины в какой-то хижине в Монтане. Сочиняет новую пьесу.
Его видели в Тибете. В Японии. На юге Франции. В Стокгольме.
Он поселится с двумя шведками. Близняшками Ингой и Гретхен.
И выкинет из своего имени инициал.
Дакворт задается вопросом, не вручить ли сейчас Тимми наградную розетку. Или сертификат. С золотой печатью, сделанной из настоящей фольги. Который позволит приставать к маме с просьбой вставить работу в рамку. Может, даже в специальную раму с этим, как его, антибликовым стеклом. Тимми, наверное, чувствует ее, думает Дакворт, эту победу.
Тимми пукает и говорит:
— Есть у вас в этой дурацкой конторе какая-нибудь жрачка? Хотя бы тосты с сыром?
Фотограф Уэйлон хлопает Дакворта по плечу.
— Паренек интересуется, можешь ли ты заказать сюда тосты с сыром из соседнего ресторана.
— Тимми, — говорит Дакворт. — Тосты скоро получишь. Но сначала скажи, как ты назовешь свой шедевр… э-э… арт-объект?
— «Рагнарёк», — сообщает Тимми. Он залпом выдувает полчашки воды из фонтанчика наверху, остальное выплескивает себе на лицо, поднимает свой арт-объект над головой, как Кубок Стэнли, орет: — «Рагнарёк-н-ролл»! — и устремляется прочь из комнаты прямо в музейный зал, а его желтые косы полощутся, как химиотрассы низко летящего реактивного самолета [9].
Дакворт, не склонный ни к импульсам, ни к действию, не может уразуметь, о чем орет Тимми, но понимает, что мальчик покинул комнату и вынес свое Искусство на просторы, заполненные глазеющими туристами, а потому бросается в погоню, зовя за собой своего подчиненного — фотографа:
— Уэйлон! [10]
Уэйлон прекращает рефлексировать и издает нечто похожее на истеричный смешок. Но тут из зала, где исчезли Дакворт и Тимми, до него доносится восклицание Тимми:
— Человек за бортом!
Фотограф соображает: эти двое сейчас на третьем этаже, на балконе, нависающем над вестибюлем. До него доходит, что он НЕ СНЯЛ произведение Тимми и, если не как человек, то как профессионал, он тоже обязан броситься в погоню.
Тимми шныряет среди туристов и сотрудников музея; все они объяты апатией сторонних наблюдателей. Все, кроме детей, тычущих пальцем в него, и подростков, тычущих пальцем в смартфоны.
— Стой, Тимми! Стой! — вопит Дакворт. — Из любви к Искусству! Прошу, остановись!
Тимми несется вперед, его лицо овевают воздушные струи, он на ходу скидывает ботинки и переобувается в коньки. Теперь он хоккеист американской университетской команды. Они только что разгромили русского медведя, и теперь Тимми ищет на трибунах отца, вздымая над головой свой самодельный олимпийский Кубок Стэнли. (Воздержимся от критики спортивных познаний Тимми, это не наше дело.)
Уэйлон легко обгоняет Дакворта: такое ощущение, что толпа расступается перед ним, тогда как Дакворту, похоже, по пути достается немало тычков. Уэйлон щелкает автоматическим затвором и увеличивает масштаб, а ведь такая съемка, как известно любому фотографу и первого, и второго типа, требует особенной устойчивости.
Тимми останавливается, на мгновение замирает на месте, оборачивается и демонстрирует свой трофей. Тимми, как вы видите, больше интересуют трофеи, а не медали.
— США! США! США!
Уэйлон опускается на колено.
Делает восемь снимков.
Не в фокусе. Передержка.
Уэйлон настраивается. Делает еще два снимка. Тут Тимми опять разворачивается и срывается с места.
Мимо Уэйлона пробегает Дакворт.
— Тимми, пожалуйста, остановись! У Тимми только пятки сверкают.
— Вы верите в чудеса? — орет он.
Уэйлон снова щелкает. Точнее, щелкает его колено. Теперь он не может бежать, только хромает. А Дакворт блокирует сектор обстрела, и Тимми как раз поднимает свой шедевр над головой.
Наконец-то четкий снимок.
И вдруг наступает ТЕМНОТА.
— В музее нельзя снимать, сэр.
Какой-то парень-латинос с высоким армейским ежиком, в мешковатых брюках и плохо сидящей футболке поло закрывает объектив рукой. А другая рука по-гангстерски размахивает перед Уэйлоном рацией. На бейджике у парня значится: «Эктор».
Фотограф улыбается:
— Конечно, без проблем.
Он поднимает камеру над головой, включает автоматическую съемку. Огибает Эктора и с риском для жизни героически съезжает по перилам лестницы. Соскакивает и скользит на коленях, словно Элвис (с его «помпадуром» {3} и всем прочим), направляет объектив вверх, фокусируясь на ограждении. Он не может упустить этот кадр.
Тимми останавливается у ограждения. Опирается на него. Игра поменялась, и Тимми орет:
— Уга-чака, уга-чака! Принесем в жертву девственницу!
— Нет, Тимми, — кричит Дакворт. — Лучше меня!
Но Тимми, ребенок, отнюдь не сидящий на риталине, переключает каналы со скоростью пулемета. Он достает сигарную зажигалку и поджигает карандаш. Запал загорается.
В этот момент Дакворт догоняет паренька, перегибается через перила, чтобы поймать шедевр, а Тимми О’Доннелл из Лейк-Фореста, штат Иллинойс, становится внебрачным сыном Томаса Фериби и Роберта Оппенгеймера {4}. Его арт-объект называется «Маленький мальчик». С его помощью можно летать.
