Русское психо - Лимонов Эдуард Вениаминович (читать книги полностью .TXT) 📗
Возможно это древние отношения человека и пространства заставляли меня благоговейно вглядываться в «Атлас железных дорог СССР», даже когда поезд предсказуемо двигался по рельсовому пути из Москвы в Красноярск. Можно посмотреть Вашу карту? — втягивались соседи по купе. А какая уже станция? А сколько уже проехали? Ведь на каждой станции может ожидать Вас Его Величество Всемогущий Случай. Ведь случай ожидает нас не только во времени, но и в пространстве.
Хороша карта Горного Алтая, безлюдная, скудная населёнными пунктами. На ней так мало деревень, что обозначены даже пасеки и избы. Названия многих деревень — алтайские (что то же самое, что калмыцкие) и монгольские. Девственная приятная дикость края видна и на карте — сухой, аскетической и слава Богу, с низким уровнем цивилизации. По Алтаю я ездил на переднем сидении УАЗика рядом с шофёром, карта местности на коленях, т. е. служил штурманом. Напечатанная мелко цифрами высота перевалов оборачивалась кипящим радиатором и сногсшибательными дикими видами гор, едва заметный штрих ручья — бурным горным потоком, въехав в который, мы залили мотор. Карта принимала облик трепещущей нервной опасной жизни. Из карты выли волки и выезжали хмурые, с непонятными намерениями охотники с карабинами за плечами. По карте вкось бежал жирный заяц, над картой висел орёл.
Я намеренно пропустил здесь Америку и Францию, карты которых, когда-то далёкие, стали обжитыми городами Нью-Йорком и Парижем и лицами друзей. И низкий Ла Манш с высоким многоэтажным паромом, уходящим по серой воде в серую Англию. А начал я скромно... сидел и грезил под абажуром в квартире Вишневских, четырнадцати лет отроду.
Первая карта в моей жизни висела на стене в комнате на Поперечной улице дом 22, квартира 6, где все мы — молодые мои родители и я — ребёнок, жили в 50-х годах. Это была карта СССР, но нижний край её, где уже был не СССР, а жёлтый Китай, приходился как раз против моего носа. Дело в том, что к этому единственному свободному отрезку стены меня ставили на колени в наказание за разнообразные поступки, которые я совершал. (Одно время, помню, родители даже обсуждали введение более сурового наказания за особо тяжкие мои прегрешения: ставить меня коленями на горох, по примеру предков, но за отсутствием дефицитного гороха в те голодные послевоенные годы наказание не могло быть осуществлено). Вскоре, впрочем, родители купили письменный стол, и ставить меня стало некуда. Китай и Казахстан вместе с Кореей и Дальним Востоком закрыли столом.
В четвёртом или пятом классе школы я заинтересовался, помню, отцовским учебником военной топографии, приложением к нему служила подробная, чуть ли не сто метров в квадратном сантиметре полевая карта. На карте я обнаружил и край пригородного Харькову местечка Песочин. Схематические строения этого местечка были расположены на жёлтом как Китай фоне. Мне было совершенно логически неумолимо ясно, что Песочин и должен быть жёлтым как песок. Полевая карта была столь подробной, что там были нанесены ямы и изгороди. Больше всего меня, однако, поражала не сама карта, а надпись «Секретно» в правом верхнем углу карты. Я никому не рассказал об отцовской карте. Я умел хранить советскую тайну.
На поверхности карты Средней Азии (я пользовался «Атласом железных дорог СССР) вблизи границы Узбекистана с Таджикистаном есть мушиные точки станций Денау и Сары-Асия. Первое звучит как германское название: Денау, Браунау, Дахау, второе фонетически вполне подходит для столицы Чингиз-Хана. За мушиными точками на карте скрыта реальность выжженных солнцем азиатских железнодорожных станций. Запах разогретых маслянистых шпал, гравия, запах гниющих сочных фруктов. А всё заглушает острый волнующий запах молодого чеснока в мешках. По станции бродят стаи азиатских цыган в шёлковых и тюлевых расшитых узорами нарядах. Шехерезады и Гарун-аль-Рашиды в голубом и алом перемешаны со вполне советскими хмурыми ментами в мешковатых и помятых формах. Подошедший поезд оцепляют менты, но Азия берёт поезд штурмом, впрыгивая в окна и сражаясь с ментами оцепления. Разодраны тюли цыганских матрон. Вопли, кровь на перроне. В одном из вагонов просто и скромно везут покойника в гробу, и он пряно разлагается среди народных масс. Ошеломляющая мысль вдруг приходит мне в голову, когда я отправляю в рот порцию зелёной пасты, это местный табак, от него искры сыпятся из глаз и прыгает температура, ошеломляющая мысль: „Это ведь почти Индия…“ Индия здесь и на самом деле — рукой подать, в каких-нибудь сотнях километров. Индия — которую учили и не выучили в школах. Гудящая пчёлами над тысячелетним древним мёдом — миллиардная, тёмная, потная, пчелиная Индия. Полуостров Индостан, — прилепившийся диким ульём к телу Евразии.
Хорс, Сурков, Охапкин, Разуков, Бурыгин, Аронов, Бахур и мент Вадим смотрят на меня. Что скажет командир? Командир пошёл бы в Индию…
Автохтонные племена разглядывают бледнолицых безморщинистых европейцев… Карта стягивается с краёв ландшафта к центру и завязывается в два мушиных пятнышка, станции Денау и Сары-Асия…
Его Величество Террор
1. Вынужденная самозащита бедных
Четверо основных лидеров RAF — то есть «Роте Арми Фраксион» были убиты в high security prison в 1977 году. Ульрика Майнхофф якобы повесилась, а Ганс Баадер, Гудрун Энслин и парень по имени Распе погибли от огнестрельных ранений чуть ли не на следующий день после штурма самолёта в Антибах. Самолёт захватила смешанная команда палестинцев и RAFовцев, и они как раз потребовали освобождения из немецкой тюрьмы этих четверых ребят. Штурмом руководили израильтяне. После смерти Баадера на подошвах его ботинок был найден песок, такой же как в аэропорту в Антибах. То есть его, получается, доставили туда, может быть, готовили к обмену. Но так как был штурм, во время которого все нападающие были убиты, то, естественно, обмен не понадобился. Затем правительство Германии приняло злобное решение обезопасить себя впредь от подобных проблем. Узники были убиты. По версии правительства они застрелились, используя оружие, которое они сумели каким-то образом пронести в камеры.
В 1977 году я был безработным в Нью-Йорке и записывал «Дневник Неудачника». В этой странной книге нашлось место для моего негодования и сочувствия погибшим немецким товарищам. Спустя 25 лет меня самого обвиняют в терроризме и создании незаконных вооружённых формирований. И сижу я в самой настоящей high security prison, более high не бывает. Так как это тюрьма ФСБ, и судить меня собираются закрытым судом. Потому нормально, что я думаю о террористах. Ульрика Майнхофф была в Германии очень известной журналистской, символической фигурой левого движения, если я не ошибаюсь, происходила по прямой линии от немецкого философа Гегеля. Родилась в 1934 году и окончила Мюнстерский Университет. (В 1534 году, за 400 лет до рождения Ульрики, в Мюнстере вспыхнула революция секты анабаптистов, и год с лишним просуществовало коммунистическое общество, с общностью имущества и жён. Я писал о Мюнстерской коммуне в книге «Другая Россия».) Гудрун Энслин также происходила из известной немецкой культурной семьи, одним из её предков был поэт Гельдерлин. Что до Ганса Баадера, то он мой ровесник, возможно, чуть старше, кажется, рождения 1942 года, отец его погиб на восточном фронте. Баадер по воспоминаниям был таким революционным плейбоем, красивым, драчливым, со множеством девушек. Распе, кажется, Кристоф-Иоганн, мне известен меньше. Как бы там ни было, интересно, отчего все эти люди попали в террористы. Ключевые фигуры RAF. Баадер сошёлся с Гудрун Энслин возможно даже из расчёта, она была из состоятельной семьи, а ему постоянно не хватало денег. На фотографиях она выглядит такой себе длинноносой худенькой немецкой девушкой, ничего особенного. Принадлежа к левым кругам, все они там встречались и разделяли волнения того времени. В середине 60-х Европа и Америка переживали молодёжные революции нравов, одежды, культуры. Ветер дул с Востока. В 1966 году началась по знаку Мао культурная революция в Китае. Великий Кормчий выбрал молодёжь союзником в борьбе с новой коммунистической бюрократией и отдал приказ: «Огонь по штабам!» Студенты и учащиеся громили Высшие органы Компартии Китая, её министерства и учреждения. Одновременно ветер с Запада принёс в Европу родившееся в то же самое время в Калифорнии движение хиппи. В Берлине появились первые коммуны. Молодёжь не хотела более жить по старому и усиленно эксперементирова с жизнью, семьёй, политикой и нравами. В мае 1968 года во Франции вспыхнула студенческая революция, быстро, впрочем, затухшая, по причине недостатка политической воли у самих студентов и сильнейшей ответной волны реакции, охватившей французское общество. Реакция началась не только во Франции. В 1969 году во время Демократической конвенции в Чикаго полиция применила против студентов грубую полицейскую силу. А ещё раньше «дело Мэнсона» дискредитировало движение хиппи. «Пражская весна» 1968 года — тоже восстание молодёжи — закончилась вторжением Советских танков. В Берлине в 1968 году во время демонстрации протеста полицией был убит студент-теолог Онезорг. Фотография его трупа (он приехал из провинции, где у него оставалась беременная жена) обошла все газеты. Усы, бородка, длинные волосы, Онезорг был похож на Христа.
