Вспять: Хроника перевернувшегося времени - Слаповский Алексей Иванович (полная версия книги TXT) 📗
Пошел к дочери, постучал раз, другой.
— Ты не спишь?
Услышав голос отца, Анастасия удивилась, открыла ему и вернулась в постель, где так и лежала со вчерашнего дня.
— Не заболела? — спросил Перевощиков.
— Нет.
— С Анатолием поссорились?
— Нет. Я с ним ничего общего теперь не имею.
— Почему вдруг? И это просто физически невозможно, дочура: то, что у вас было, должно повториться.
— Не обязательно. Я хоть двадцать раз могу с ним оказаться ночью, но это ничего не значит. После того, что он сделал. Кстати, этого тоже раньше не было, но ведь произошло!
— Что произошло, объясни?
И Анастасия все рассказала отцу, плача, жалея себя и с благодарностью видя разгорающийся гнев в глазах Петра Сергеевича.
Перевощиков распалился, загорелся и, даже не позвонив предварительно, отправился к прокурору, с которым находился в таких же хороших отношениях, как и Столпцов.
*****
Он не ожидал, конечно, застать у него Игоря Анатольевича, но, застав, даже обрадовался и, протянув Оптову руку, обратился прямиком к Столпцову:
— Ты что это своему сыну позволяешь?
— Ачто? И почему не здороваемся, интересно, сват?
— Черт тебе сват. Игорь Анатольевич. Твой сын мою дочь изнасиловал.
И Перевощиков положил на стол прокурора заявление, которое дочь написала под его диктовку, хотя долго перед этим отнекивалась и отказывалась. Оно было составлено таким языком, какой, по мнению Перевощикова, должен быть в юридических документах. А именно: «В прокуратуру г. Рупьевска. Оптову В. А. Заявление. Я, Перевощикова Анастасия Петровна (дата рождения, паспортные данные, место жительства), находясь на отдыхе в районе р. Шашни у села Гуляй (1,5 км к северу от указанного населенного пункта) вместе с Анатолием Игоревичем Столпцовым, куда он меня привез под предлогом отдыха, была подвергнута с его стороны сексуальному насилию с причинением физического и морального ущерба. Требую возбудить уголовное преследование Перевощикова А. И. Подпись».
Анастасия, когда отец диктовал ей это послание, не могла удержаться от смеха, он сердился, она, подавляя неуместное веселье, дописала до конца, не относясь при этом всерьез к тому, что делала.
Если бы всерьез, никогда бы не написала.
Виктор Александрович перечитал заявление два раза. Спросил, кивая в сторону Столпцова:
— Можно ознакомить?
— Естественно, — произнес Перевощиков.
Игорь Анатольевич взял листок и тоже прочел два раза, словно не веря своим глазам.
— Ты не шутишь, Петр? — спросил он Перевощикова.
— Это у нас теперь шутками называется?
— Нет, но явно же какое-то недоразумение. Анастасия на что-то обиделась, взбрыкнула…
— Взбрыкивает. Игорь, лошадь, да и то дурная, а у меня дочь еще пока, слава богу, не дура.
— Постой. Какое насилие, если они фактически муж и жена?
— С каких это пор?
— А свадьбу не мы с тобой сами устраивали? Загс, церковь, этого что, не было? Ты скажешь, что потом все пропало, а я тебе скажу: никуда не пропало, надо привыкать жить по новым правилам, будущее ушло в прошлое, теперь будем считаться с фактами, а не с календарем и, тем более, какими-то бумажками. Этого заявления, кстати, завтра не будет, другое писать придется.
— И напишем! А по новым правилам — это как? Это значит, можно насиловать? Между прочим, в юридическом смысле все равно, муж изнасиловал или посторонний, я правильно говорю, Виктор Александрович?
— Ну, не все равно, но, если есть фактор несогласия, тогда может быть, — осторожно ответил Оптов.
— А убивать можно? — спросил Игорь Анатольевич, переходя в наступление. — Я, между прочим, не чай пришел пить к прокурору, — показал Столпцов на стол, где чая, действительно, не было, а был коньяк. — Сына моего убили, это что, семечки?
— Слышал, знаю. Но это тут при чем? Тем более, он живой.
— А при том, что убил бывший кавалер твоей Насти. Микенов Илья! И убил из-за нее, все знают. При ее попустительстве и, можно сказать, участии!
— Ты не городи лишнего, Игорь! Какое еще участие?
— А что он живой, — продолжал Столпцов, — так и твоя Настя сегодня цела и невредима, будто ничего не было. Можно экспертизу назначать, ничего не найдут.
— Но было же! — гневно возразил Перевощиков.
— И убийство было! — парировал Столпцов.
После этого они замолчали, а Оптов, пользуясь моментом, быстро достал из стола третью рюмку, налил, пододвинул, и оба махом глотнули коньяк, не глядя друг на друга.
— Вы прямо как эти, — сказал прокурор. — Ну, у Гоголя. «Как поссорились…» — кто там поссорился? Иван Петрович с Петром Ивановичем? Или как?
Перевощиков и Столпцов не помогли: оба не помнили.
— Тоже друзья были, а потом…
— Что значит — тоже? — тут же уцепился Перевощиков. — Никогда мы друзьями не были! А если я закрывал глаза на то, что там на ГОПе творится…
— А что творится? Что творится? — удивился Столпцов. — Чего это там такое творится, о чем ты раньше не знал? А касса, из которой мы Милозвереву деньги отстегиваем, у нас не общая?
— Всё, закончили, даже слышать не хочу! — поднял руки прокурор, ибо то, что он слышал, подлежало служебному реагированию, реагировать же Оптов не мог, поскольку и сам участвовал в кое-каких общих делах, как и вся городская элита.
Тут оба, и Перевощиков, и Столпцов, встали, показывая этим, что собираются уходить. Но вместе выйти было невозможно — придется о чем-то по пути разговаривать.
Перевощиков, человек большого административного опыта, тут же нашел способ выйти первым:
— Ну, вы тут продолжайте отдыхать, а мне некогда. Надеюсь. Виктор Александрович, заявление без внимания не останется. Что оно исчезнет, я и без господина Столпцова знаю, но кто вам мешает его запомнить? Вызовите обвиняемого, побеседуйте — ну, не мне вас учить. До свидания.
И удалился.
Столпцов, не садясь, проворчал:
— Некогда ему. Что он будет делать, в кабинете торчать, в окно глядеть? Сейчас что ни делай, никакого толку, завтра будет то же, что было. А идею мы отличную придумали, Виктор Александрович.
Прокурор то ли забыл, то ли сделал вид:
— Какую?
— Микенова выпороть.
— Я подумаю.
— И думать нечего. Конечно, способ экстремальный, даже дикий на первый взгляд, так и ситуация экстремальная!
И Столпцов вышел, успев заметить в окно, что машина Перевощикова отъехала от прокуратуры.
А Оптов взял бутылку, в которой оставалось чуть меньше половины, и выпил жадно, как воду. И сердито, со стуком, поставил бутылку на стол, что, наверное, означало на языке жестов: черт знает что творится!
А вечером произошло неизбежное. Трое подростков, чучел. Проня и Сопля, собрались прокатиться в Придонск, стырив у родителей денег (все равно завтра деньги вернутся). Дожидаясь автобуса, зашли в кафе «Встреча», чтобы чего-нибудь съесть и запить газировкой. Но худой и высокий Чучел, который считал, что выглядит на все шестнадцать, вдруг раздухарился и потребовал не газировки, а пива. Конечно. Люда и Надя послали его подальше, причем довольно вежливо, сказав, что пускай пиво приходит пить, когда ему исполнится восемнадцать.
— А если нам никогда теперь не исполнится, что же, и пива не попробовать? — мрачно спросил быковатый, приземистый Проня.
— Вот именно! — захихикал и заерзал маленький, задирчивый и вредный Сопля.
Девушки позвали на помощь Рафика, тот велел наглецам убираться. Дальнобойщики вступились:
— Ты, в самом деле. Раф, — сказали они сначала по-доброму, — пойми мальцов: им теперь ни пивка, ни баб не попробовать.
И, кстати, ошибались: пробовали все трое пиво, и не раз, и вино пробовали, и водку, а Проня и баб пробовал, вернее, одну, сорокалетнюю соседку-алкоголичку Сурепнову, причем в присутствии ее спящего на той же постели пьяного мужа.
— Пусть они пробуют, где хотят, кроме тут! — ответил Рафик. — А я отвечать за ними перед родителями и полицией не хочу! Я законность соблюдаю!
