Лахезис - Дубов Юлий Анатольевич (серии книг читать бесплатно txt, fb2) 📗

Ну я и поехал. Поднялся на пятый этаж, позвонил. За дверью мужской голос:

— Кто там?

Я как только этот голос услышал, меня так затрясло, что я еле-еле из себя выдавил, что это я, от прежнего хозяина, за синей папкой. Дверь открылась. И стоит на пороге тот же самый мужик, которого я тогда видел в кожаном кресле, который мне сказал, что он в этом доме тоже жить будет. Тот самый, что совсем недавно ко мне в тюрьму приходил, представлялся адвокатом — не случайно он мне таким знакомым показался. А одет он точно так же, как и когда я его увидел в первый раз — в джинсах, в черной футболке с американским орлом и в кожаных тапочках. И лет ему на вид ровно столько же, сколько тогда, а ведь это сильно поболе двадцати лет тому назад было, наша первая встреча.

Смотрит он на меня и с трудом удерживается от того, чтобы не расхохотаться, — уж больно я смешно выглядел в тот момент, с раскрытым от изумления ртом.

— Здравствуй, — говорит, — Квазимодо, с освобождением тебя. Я же говорил, что все хорошо закончится. — И протягивает мне синюю папку.

— Ты же приличный человек, Квазимодо, — говорит, — ты в чужих бумагах копаться не приучен. Но вот именно эту папочку я бы тебе очень советовал пролистать. Кое-что интересное узнаешь. Пригодится в жизни.

Я папку взял молча и смотрю на него как заколдованный. А он, прежде чем дверь захлопнуть, говорит мне:

— Я же тебе рассказал тогда, что я в этом самом доме буду жить. Так что нечему тут удивляться. — И захлопнул дверь.

Тут его и прорвало. Все время, пока я лифта ждал, слышал, как он за дверью хохочет.

Квазимодо. Камень восьмой

Мы с Фролычем со временем стали большими начальниками: он был вторым секретарем в райкоме партии, а я — в райкоме комсомола, но зато первым. Это мы так здорово продвинулись, потому что из-за женитьбы Фролыча перевелись на вечерний и начали трудовую жизнь. Конечно, без тестя Фролыча и связей Николая Федоровича тут не обошлось, но они Фролычу объяснили, при каких условиях смогут ему наиболее эффективно посодействовать, так сказать, изобразили траекторию с наименьшим сопротивлением окружающей среды, вот Фролыч этой траектории и придерживался неукоснительно, а я ее просто скопировал и двигался у Фролыча в фарватере. Вернее сказать, на буксире, потому что он меня ни на минуту не забывал и тащил за собой.

По тем временам находились мы хоть и не на самом верху служебной лестницы, там все места были членами Политбюро заняты, но, скажем так, первый лестничный пролет преодолели вполне успешно. Машины у нас были персональные с водителями, приличный заработок, квартиры — у Фролыча побольше, потому что должность повыше, а кроме того, Людка в тот момент в очередной раз была беременна, поэтому Фролыч подсуетился и выбил еще дополнительную площадь, хотя с ребенком опять ничего не вышло, но и мне было грех жаловаться: двухкомнатная улучшенной планировки, с паркетом, холлом, раздельным санузлом и большой кухней. А нам еще и тридцати не было — вот и прикиньте, какие перед нами открывались сияющие горизонты.

В это самое время Фролыч мне сказал, что у него есть идея, которую он усиленно обдумывает. Идея такая, чтобы с партийной работы свалить и двигать куда-нибудь в науку. Потому что если нацелиться в какой-нибудь отраслевой НИИ — Минобороны или Минрадиопрома, например, то с должности второго секретаря райкома прямая дорога сразу на директорскую должность. Надо только поторопиться с защитой кандидатской — у Фролыча уже был практически готовый кирпич с внушительным названием «Общесистемные и методологические основы разработки концепции…», вот черт, забыл как дальше, но это и неважно. А став директором НИИ, Фролыч быстро сляпает докторскую и будет уже готовиться в членкоры.

Вера Семеновна, кстати, эту идею, насчет продвижения по академической линии, очень приветствовала, потому что хотя партийные начальники и были людьми ее круга, но числились они в этом круге не на самом почетном месте. Военные, ученые и министры какие-нибудь, директора заводов на худой конец были предпочтительнее. К Николаю Федоровичу это, понятное дело, не относилось, он был вне конкуренции.

Про меня Фролыч тоже подумал и решил, что я с моей комсомольской биографией вполне в этом самом НИИ сгожусь на должность начальника отдела. На худой конец — на заведующего лабораторией. Ну и дальше — по уже протоптанной им дорожке.

Чтоб не показалось, что по протоптанной дорожке двигаться так уж легко, я расскажу, как мы только-только перевелись на вечерний и пошли устраиваться на самую нашу первую работу в конструкторское бюро «Рубин».

Я, кстати, никогда не мог понять, почему всякие секретные почтовые ящики всегда называют то «Алмаз», то «Топаз», то еще как-то ласково. И чем ласковее название, тем секретнее предприятие. У меня на учете состояла организация КБ «Ромашка», так чтобы к ним на комсомольское собрание приехать, заявку надо было за четыре дня подавать. Это мне-то, первому секретарю.

Но это так, к слову.

Так вот, мы сперва подались с Фролычем в «Рубин», потому что там бронь была от армии даже на молодых специалистов, отпахали полтора года, стали кандидатами в члены партии и, по наущению Людкиного отца, свалили трудиться на обычную швейную фабрику. К тому времени мы уже дипломы получили, и капал кандидатский стаж, — таких молодых и дипломированных, я думаю, ни на одной швейной фабрике в стране не было, поэтому Фролыча через какое-то время назначили секретарем комитета комсомола фабрики, а меня при нем заместителем — ну про это я позже немного расскажу, как нас Николай Федорович отметил и зачислил в свой личный кадровый резерв, уже не как блатных, а как настоящих перспективных товарищей. Как только вышел стаж, нас приняли в партию и тут же Фролыча забрали в райком партии инструктором, а меня — тоже инструктором, но в райком комсомола. Вот тут и начался наш настоящий карьерный рост.

Ну так я про «Рубин». Надо понимать, что я Людкиному отцу никаким родственником не приходился. За зятя — за Фролыча то есть — он попросить мог, и всем это было понятно, а кто я ему? Никто. И хоть Фролыч с Людкой на него здорово наседали, и отказать им было никак невозможно, но за Фролыча он просил по первой категории, а за меня — так, постольку-поскольку. Да ему и не шибко удобно было за меня просить, потому что, хоть я по всем документам был русским, но это ровно до тех пор, пока кадровики не начнут копать.

Заполнили мы с Фролычем анкеты в комнате с зарешеченными окнами рядом с проходной, сдали их тетке-кадровичке и стали ждать, пока нас проверят. Недели через три звонит мне Фролыч и кричит в трубку, что все склеилось, и в понедельник можно уже выходить на работу. И что завтра же надо бежать в институт и подавать заявление о переводе на вечерний. Ну мы заявления подали и в понедельник с утра пошли в «Рубин».

Вот тут и оказалось, что все склеилось только у Фролыча, а у меня ничего не склеилось, и я теперь подвис между небом и землей, потому что с дневного уже ушел, и реально мне светит армия. «А для тебя, родная, есть почта полевая…» Моя изуродованная внешность никаким препятствием для службы в армии, как мне еще в школе сказали на военкоматской комиссии, не является, а про аффектогенную амнезию — я уже объяснял выше — решено было раз и навсегда забыть и не заикаться даже. Когда Людкин отец Фролычу сказал, что все склеилось, он, оказывается, вовсе не меня имел в виду. Фролыч весь покраснел, велел мне сидеть и не дергаться, а сам побежал на улицу к телефону-автомату. Вернулся через десять минут, сел рядом со мной в проходной — меня ведь даже внутрь не пропустили, и начал меня успокаивать. Прошел примерно час, вахтер кричит: «Гражданин Шилкин, получите разовый пропуск в отдел кадров». И пошли мы с Фролычем. Кадровик нас встретил на лестнице, буркнул что-то и побежал по коридору, а мы за ним. Прибежали в приемную директора. Кадровик махнул рукой и исчез за дерматиновой дверью с табличкой, а мы с Фролычем остались ждать. Через какое-то время выходят двое — кадровик и директор. Директор с нами за руку поздоровался и говорит: «Так в чем вопрос?» А кадровик — он ниже ростом был — встал на цыпочки и начал директору что-то шептать на ухо. И я так понял, что это он про меня шепчет, потому что он во время этого своего шептания с меня глаз не спускал, да и директор пару раз на меня взглянул. А потом директор как-то так рукой сделал и говорит: «Да я в курсе, в курсе». Но кадровик не унялся и снова начал шептать. И рукой размахивать, будто рубит что-то. Директор послушал его еще немного и опять говорит: «Да я в курсе, в курсе». Повернулся и пошел обратно за дерматиновую дверь, а мы все остались в приемной. Кадровик постоял, подумал и как рявкнет: «Следуйте за мной». Морда красная, злая…