Небесные жены луговых мари - Осокин Денис (читаем бесплатно книги полностью .txt) 📗

ушкозя и тяпай — два друга. а оканай им обоим нравится. бесстыдница-оканай перед двумя в молочаях разляжется — у речушки пюзи — над низким обрывом в котором у ласточек дом — а они ее молочаями мажут — белым соком любовной клейкой травы — пахнущим и густым. оканай им все разрешает — только нельзя совать. измажут ее друзья млечными стеблями — на сове и на подмышках косички десять раз заплетут и расплетут обратно — вылижут оканай — все издергаются. после этого оканай их по штанам пощелкает — и они крикнут. ну всё. то что делается у ушкози и тяпая в штанах оканай совсем не интересно. ну оканай — ну может быть сегодня?.. — шепчут ребята. нет и нет — а то и этого не будет.. — оканай сердится. недавно они так опять играли: сначала тяпай кусал оканай за розовую грудь — потом ушкозя положил на сову оканай большую висвис-ромашку. оканай мурлыкала — и с ромашкой играла — пальцами надавливала на нее. а потом ушкозя уселся у лежащей оканай за плечами — голову оканай затылком себе на штаны положил — ласково начал с ушами играть — как и прежде — и внезапно схватил оканай за плечи и к себе прижал — а ушкозя сдернул с себя штаны и на оканай навалился. оканай и дралась — и ругалась — и пела. а взвинченный ушкозя чиркнул несколько раз — и кончился. тоже самое и тяпай — слишком долго их оканай мучила. ох и смеялась выгнувшись рыжая оканай — ох и смеялась. ох и терла ушибленную сову. у обоих друзей их радуги вынула — посмотрела — сказала: вот вы значит какие? отдохнули ребята — и все трое еще по несколько раз за ту встречу крикнули. наполнили оканай как ведро. оканай — ты на нас не сердишься? — спрашивал тяпай у подруги. а она еще больше хохочет. этого ведь давно и хотела оканай — этого и ждала.

среди сосен бегает окачи — среди скрипа и посвистов близкого лета — играют солнечные тени — пахнет смолой — пахнет прогретой упавшей хвоей. она разулась — и бегает взад-вперед — по высокой сосновой роще продуваемой ветром. хорошо что сосны далеко растут друг от друга — и ветви их сильные высоко над головой. сосновая роща — не еловая. в еловую темную рощу прибежишь от горя. в сосновую светлую танцующую — от радости. окачи маленькая-маленькая. белочка окачи — в родинках всё тело. сосны танцуют — окачи танцует. сосны любят — окачи любит. вчера в старом юледуре прошел кугече — большой поминальный день. окачи вместе со всеми ходила на кладбище — угощать умерших родных. своей любимой бабушке увати окачи положила подаренную отцом конфету — щедро плеснула дорогой наливки купленной в туреке от русских. а бабушка шепнула из-под земли: ты беременна — окачи. так и скажи мужу. и еще кое-что прибавила — отчего у окачи до сих горят уши — и крутит внизу живота. (велела мужу окачи передать чтоб от радости с внучкой поделал что-то — несколько даже раз.) нынче утром муж окачи все выполнил как того вчера пожелала мертвая бабушка увати. постарался. прости меня бабушка.. — говорила закрыв глаза окачи. — отвернись — не смотри на нас.

олика три слова любит: шыже — шыма — и шудо: осень — ласковый — и трава. хорошо бы из них сделать песню.. — так думает. — из одних этих слов — но чтобы всем обо всём сразу понятно было. любимыми словами играет олика так и так — не выходит песня — только музыка есть — ее олика ведь тоже сама придумала — на пикане — на дягиле свистит. вот олика замуж собралась — за кугаша. вот улыбается — на собаку кугаша смотрит. вот в холодном озере стоит — моет живот и плечи. а вот умерла — не тех ягод поела. осень нежно шевелит траву — и роняет березовые звонкие листья — ломкие паутины на головы односельчан. олику хоронят в свадебном наряде — в лубяную колоду рядом с телом из приданого кое-что кладут — и белую нитку привязывают к пальцу — как раз олики в рост — чтоб иногда выбиралась из могилы. карты неслышно плачут — а бабушки крепко стянули лица. о непридуманной песне из трех оликиных слов никто не успел узнать. удивляются до сих пор весьшургинские наши — оттого что осенью и весной — когда мертвых в гости зовут — и столы для них накрывают — олика приходит и ничего не говорит — никому ни о чем не рассказывает. вот живые сидят за столами — а невидимые гости-мертвые им на уши разное шепчут: о том как им там приходится — кто чего кому велел передать. а олика ничего не говорит — и на вопросы не отвечает — ни родителям ни кугашу. мертвые-то еду ведь не могут взять — и рюмки с самогоном поднять сил у них нету. зато хорошо всегда нюхают эту еду и самогон. а нанюхаются — говорят нам о том что еда была вкусная а самогон крепкий. а потом летают пьяные по деревне — и песни поют. кто какие любил — те и дальше любит. и нам это хорошо слышно. как на куженерской ярмарке — в воздухе шум стоит, голоса с голосами плетутся — разрываются — гаснут. и плачут если совсем напились — но больше тянут веселые песни пьяными языками. тут-то и слышно олику. можно по деревне ходить и навострить уши — можно можно ее поймать. очень необычная ее песня — больше всех нам нравится — в песне всего три слова — шыже шыма и шудо — осень ласковый и трава.

имя у омаки означает сон — сон-женщина. омаки праздничная как калина — терпкая как эта же ягода. ярко-красные толстые губы — ярко-красные с окуневый зрачок соски — ярко-красная под животом дырка. и не любит омаки спать — шевелиться любит. под одеялом мужа за руки хватать — и его руками себя трогать. муж насмехается — но с пальцами своими дурачиться разрешает. хоть пальцы все его в трещинах — и ему ведь больно у жены в сырости. терпит терпит — а потом как омаки заколотит — как хрустнет ей сразу по всей спине. как сунет ко рту жены свой горячий заросший рот — зубы стукнутся — из губы омаки кровь пойдет. и она было вскрикнет заплачет — но тут же мужу давай помогать — давай калиновым своим квасом под мужниной толкушкой на весь дом хлюпать — до самого утра. если дети под утро во сне заорут — омаки босыми ногами вокруг них зашлепает. старший сынок проснется — испугается — спросит: что у тебя мама со ртом? омаки спохватится — кровь вытрет — прикроется ладонью — титьками в полумраке махнет над сыном — скажет ‘спи — ничего’ — и бегом к мужу. какой уж тут с омаки сон. муж не спит. и старший сын тоже. трет себя в кулаке — слушает как мать трут — аж сердце как колокол на всю семисолу бьется — того гляди перебудит всех.

про оналчу из шой-шудумари знали и в портянуре и в кугунуре и в ивансоле и в параньге и даже в мари-туреке. и русские знали в казанском и в сернуре. летом ходила она в рубахе — зимой в тулупчике. славная оналча девушка была — говорила что родная дочь самой мардеж-авы — матери ветра. оналчу и правда близ шой-шудумари на лугу после сильного ветра нашли — года два ей тогда было. выросла как родная у бортника вылипа. двадцать лет в том году исполнилось оналче — и все к ней ходили — просили у ветра что-нибудь для себя вымолить — помочь в большой беде. оналча не брала денег — помогала если могла — а могла всегда почти. ветер ведь вправду все может: принести пропажу — унести болезнь — сорвать порчу и в болото забросить — нерожающей плод надуть — горькой брошенной девушке напротив никчемный плод из живота вытряхнуть. может силу дать — может взять последнюю силу. оналча помогала — но только если люди хорошее просят. к ней и сами шли — и привозили больных на санях и телегах. помоги оналча-мята оналча-душица оналча-щавель — помоги оналча-дочка — сетренка-оналча помоги — помоги оналча филипповна (это пришли русские). нежно любили оналчу ветры-мужчины — мягко любили оналчу ветры-женщины. мардеж-ава ведь не одна — детей и родственников у нее много. и как это оналчу они решили на землю положить? видимо отец оналчи был мари. оналча никому не велела подсматривать за тем что она будет делать. но со всеми всегда одинаковое случалось. оналча уведет просящего за собой в поле — на то самое место где когда-то ее нашли. и велит человеку крепко завязать глаза — или сама завяжет если тот не мог. если родственники привезли чуть живого хворого — то несут его за оналчой до нужного места — а сами потом уйдут. стоит человек с завязанными глазами — или сидит — или лежит на земле. внезапно вдруг сильный ветер задует — и прямо ему в лицо — толкает касается тела. кому-то теплый — кому-то царапающий — кому-то ледяной как январская могила, кому-то с запахом крови — кому-то с запахом цветущей иявондо — чертовой травы — кому-то можжевеловый дымный — кому-то без всякого запаха. и всё на этом. просящий получал чего хотел раньше чем доходил до дома — а на руках принесенный немощный своими ногами обратно шел к ожидавшей его родне — и то и дело кланялся шой-шудумарьской оналче. так было до прошлого апреля. а в апреле когда снег еще не весь сошел но хорошо жарко было — из кугушени приехал мужик какой-то — рыса — и подглядел за оналчой. кугушень и стоит на реке собака — и этот-то видно был собачий человек. сказал что страх его изнутри жует — что жить из-за него не может — оналча его и повела. из деревни тогда ушел быстро. всем рассказывал потом что оналча ветру сову показывает — у просящего встав за спиной — играет с ней даже. ветер к ней ластится — проходит через больного — снимает его печаль. как слухи везде пошли — оналча исчезла. исчезла — и больше ее нигде нет. а рысу потом шой-шудумарьские убили. и место где оналча ветром людей лечила теперь плохое — там теперь видно убитый рыса живет. и называется иначе: рыса-киреметь — чертово место рысы — вместо оналчан олык — луг оналчи.