Аут. Роман воспитания - Зотов Игорь Александрович (бесплатные книги онлайн без регистрации .TXT, .FB2) 📗
Алексей, кстати, разбирая библиотеку, откладывал некоторые тома для себя, он всерьез хотел вывезти их в Копенгаген. К концу третьего дня куча, которую он отобрал, – там были в основном исторические и философские книги, – выросла до потолка.
– И куда мы это денем? – спросила я.
– Отвезем ко мне, я буду читать. Мне, мама, много еще нужно всего прочесть, чтобы не повторять чужих ошибок.
– Каких ошибок? – спросила я удивленно.
– Чужих. Чтобы переделать эту страну, главное – не повторить чужих ошибок, а для этого нужно читать и читать. Я, например, еще не читал ни Бакунина, ни Кропоткина, – а вдруг они сказали что-то такое, что никто не услышал или не захотел услышать…
– Ты собираешься стать революционером? – спросила я насмешливо.
– Да. Знаешь, папа обещал познакомить меня с Гранатовым.
– С кем?
– С Гранатовым.
– Дурацкая фамилия! Он что – тоже революционер?
– Ты не знаешь Гранатова? Это же лучший писатель в России. Самый настоящий. Я дам тебе прочитать его книги, у меня в Дании есть…
Замечу в скобках, что я Гранатова чуть позже прочла – прочла и совершила одно крайне любопытное открытие, но оно касается его самого, а не его книг.
– Хорошо, прочту обязательно! Скажи, а зачем папе сжигать эти книги?
– О, это так здорово, мама! Как ты не понимаешь! Люди написали столько лишнего… Это все равно что сжигать одежду умерших от тифа или холеры. Это такая зараза – почти все, что написали люди за три тысячи лет! Они извели миллионы деревьев, испортили миллионы литров чистой воды – и ради чего? Чтобы написать какую-то несусветную, вредную чушь!
Алексей брызгал слюной и размахивал руками. «Да он совсем сумасшедший», – подумала я.
VIII
Михаил заказал грузовик, книги вывезли на дачу и свалили во дворе посреди лужайки, там, где мы обычно делали шашлыки во время нашего российского житья. На другой день Михаил позвонил, сказал, что мы можем, если захотим, ехать смотреть шоу – сожжение знаменитой светозаровской библиотеки. Он пригласил приятелей, которые жили в Москве, но им о предстоящем цирке не сказал, хотя обещал «грандиозное зрелище». Мы с Алексеем отправились в Жаворонки на электричке. Сын путешествовал с превеликим удовольствием, всматривался в лица, мотал головой во все стороны, охал: вот она какая, родина!
– Тебе что, правда здесь нравится? – спросила я.
– Еще как, мама! – отвечал он. – Это совсем не похоже на Америку и Европу! Ты погляди, здесь же люди все живые, не сытые, не довольные, не спящие, как там! Я твердо решил переехать сюда! Зачем вы хотите все продать? Где я тогда буду жить?
– Ну уж если ты, как говоришь, решил твердо, то скажи: на что ты собираешься здесь жить? Чем будешь зарабатывать? Ты же ничего не умеешь делать.
– Я не умею?! – почти вскричал он. – О, я еще как умею! Я пойду работать. В газету. Буду писать статьи о русичах. Буду возрождать Россию. Пойду к Гранатову, у него же есть своя газета «Граната».
– Нужно очень хорошо все обдумать: если ты уедешь из Дании, тебе перестанут платить пенсию, а в России жить очень сложно. Ты просто этого не знаешь. Ты глядишь в окно и думаешь, что все легко, а на самом деле все далеко не так, как ты думаешь. Даже если мы оставим тебе квартиру, тебе нечем будет за нее платить, пока не станешь хорошим журналистом.
– А я и так уже хороший журналист. Вернемся, я дам тебе почитать свои статьи.
– Хорошо, хорошо, вернемся, я почитаю, тогда и решим.
Алексей вдруг направился в другой конец вагона к мужичку, читавшему газету. Сел рядом, завел разговор. Я видела, как мужичок отложил чтение, повернулся к Алексею и стал что-то рассказывать. Алексей слушал внимательно, отвечал, видно было – отвечал с жаром, точно что-то доказывал. Между ними завязался спор. Было заметно, что мужичок сначала принял Алексея серьезно, но потом на лице его появилась деликатная усмешка, словно мой сын говорил глупости. Алексей, правда, выглядел много моложе своих лет, можно было списать его глупости на возраст, – подумала я. К счастью, уже следующая остановка была нашей, и я пошла за Алексеем.
– …и-и-и, понимаете, никогда больше не повторится, пока в мире царят произвол и насилие Америки над остальными странами. А они, американцы, такие жирные-жирные! Они жрут гамбургеры и смеются над нами! Вы вот кормите своих детей гамбургерами?
– У меня уже двое внуков, – отвечал мужичок, хитро на меня поглядывая. – А уж чем кормят их мои дети, я не знаю.
– А вы узнайте! Это крайне важно. Я, например, уверен, что они подкладывают туда какое-то такое вещество, которое делает вас зависимыми от гамбургеров. Наркотик… Эти американцы…
– Ну, наркотик во все гамбургеры не положишь, небось, Алексей!
– Еще как положишь, Антон Степанович! А еще, как вы думаете, почему мертвые должны хоронить своих мертвецов? Как могут мертвые сами кого-то хоронить?
– Алексей, нам выходить, – сказала я, деланно улыбаясь мужичку.
– Ах, что – уже? – отозвался сын. – Черт, а как же насчет мертвых? И я еще не рассказал Антону Степановичу главного, про викингов.
– Ничего страшного, напечатаешь потом в газете, Антон Степанович и прочтет.
– Обязательно! – воскликнул мужичок. – Прощай, Алексей! Не уступай этим янки!
– Никогда! – серьезно отвечал сын. Мы вышли.
– Мама, а как ты думаешь насчет мертвых?
– Что за чушь! – воскликнула я.
– Никакая не чушь! Это выражение: пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Я не могу его понять. Как это?
– Я тоже его слышала, но это же совсем просто объяснить: живые должны заботиться не о мертвых, а о живых…
Я никак не могла вспомнить, откуда эта фраза взялась. Какой-то философ сказал, что ли?
– Тогда, мама, он должен был так и сказать: пусть живые заботятся о живых. Так нет же, он сказал про мертвых!
– Кто сказал? – спросила я.
– Иисус, вот кто.
Я подивилась тому, что творится в голове у сына: каша какая-то, смесь дичайшая из известных изречений и детских суждений. А в общем – бред. И постаралась перевести разговор на другую тему. Но безуспешно. Алексей с маниакальным упорством остаток дня приставал ко всем с этими мертвецами.
Когда мы пришли на дачу, там уже все было готово для сожжения: куча книг валялась посреди лужайки: Толстой вперемешку с Сименоном, история Франции – с курсом английского языка… Михаил в стороне разжигал мангал. Потихоньку съезжались приятели, которых мы не видели много лет. Они были удивлены, мягко говоря.
– Ты что, собираешься все это жечь? – спросил Сережа Брагин, с которым мы учились в институте.
– А что с этим добром делать? – пожал плечами мой бывший муж. – Везти в Америку? Смешно. Продавать – тоже. Читать я это не буду. Хочешь – бери. Только сегодня бери, завтра приедут новые хозяева.
– Нет, если честно, мне свои книги девать некуда. Ну ты отдал бы их в какую-нибудь библиотеку… – сказал Брагин. – Сейчас, сам знаешь, библиотеки нищие.
– Да и черт бы с ними, с библиотеками! – воскликнул Михаил. – Мерзость это – эти ваши библиотеки. Пыльные, никому не нужные. России дело надо делать, а не книжки читать.
– Это ты, Светозаров, в Америке пожил! Чувствуется!
– Ха-ха! Сам же сказал, что своих книг девать некуда! Только не надо лицемерить, не надо. Я все это говно собирал, когда больше ничего другого делать было нельзя. Это, если хочешь, было моим диссидентством. А теперь книги если и нужны, то – прочитать и выбросить. А я, если хочешь, так со своим прошлым прощаюсь. Окончательно. И все, больше никогда я в эту вашу новую Россию ни ногой.
Что-то было неприятное в его речах, что-то для меня непонятное. Что-то явно с ним в Америке произошло. Необычным было и то, что он привез с собой очень много спиртного и пригласил какое-то немыслимое количество людей. Многих я впервые видела. А кое-кто из них, как оказалось позже, сыграл в судьбе нашего распавшегося семейства немаловажную роль. Я имею в виду этого журналиста Рогова, с которым потом связался мой старший сын. Тогда, на даче, я его никак не выделила среди прочих – помню только монументальную фигуру, слонявшуюся по участку и перебиравшую книги. Внешность его мне показалась знакомой, где-то я его видела, но все не могла понять где. Он оказался очень известным по московским масштабам журналистом. Но мне что? Я газет в жизни не читала.
