Пока подружка в коме - Коупленд Дуглас (читать полную версию книги .TXT) 📗
А потом, только после того, как музыка достигает своего пика, появляется изображение. Слайд-шоу. Стоп-кадры: хьюстонское шоссе — пустынное, за исключением редких, неподвижных, тут и там стоящих машин; грязевой дождь, обрушивающийся на пригороды Токио; африканский вельд в огне; индийские реки — словно густое рагу, несущие к океану шелковые одеяния и бесчисленные трупы; огромные часы/термометр на здании флоридского дилера «Крайслера», они попеременно показывают ноль часов, ноль минут и 140 градусов по Фаренгейту.
За обоими пациентами наблюдает дежурная сестра. Что-то идет не так. Необычно. Неправильно. И тут она понимает: детоксикация двух организмов происходит в стереорежиме. В такт поворачиваются из стороны в сторону головы. Два тела вздрагивают одновременно, исполняя некий жутковатый танец смерти. Сестра зовет свою напарницу, которая снимает происходящее на любительскую видеокамеру, которую она брала у брата и собиралась вернуть вечером, после дежурства.
Еще через пару минут интенсивность этого синхронного танца увеличивается. Строго в такт начинают двигаться руки, вздрагивать ноги. Кривые на самописцах то взлетают вверх, то обрушиваются глубоко вниз, оставаясь при этом абсолютно идентичными друг другу.
Но вот танец заканчивается. Пациенты снова погружаются в спокойный сон — у каждого свой. Видеокассета вынимается из камеры и убирается в стол.
Этого никто не ждал.
Лоис ведет свой «бьюик» так, словно это неуклюжий прогулочный катер. Не снимая перчаток, она переключает передачи. Джордж, сидящий рядом с ней, не может сдержать слез. Причина внеплановой поездки в больницу настолько невероятна, что они даже не в силах общаться друг с другом и обходятся лишь короткими, касающимися дела фразами. («Пристегнулся?» — «Да». — «Поехали».) Их надежды умчались куда-то далеко вперед, да и чего от них можно было ожидать? Каких-то два часа назад родителям Карен и в голову не могло прийти, что им придется пережить такое потрясение. Часов в девять утра Лайнус позвонил в их дверь. Джордж, потягивавший на кухне кофе, неторопливо обдумывал, какую из азалий подрезать в первую очередь. Лоис, валяясь в постели, в полусне решала задачу — а не пора ли убрать наконец рождественские украшения. И тут — на тебе: является Лайнус. Первое, что приходит им в голову, — Карен умерла. Легкие отказали. А вместо этого на них обрушивается:
— Карен очнулась! Мистер, миссис Мак-Нил, она говорит, все нормально. Она спрашивала, как вы. И вообще, она хочет, чтобы вы к ней приехали.
Джордж и Лоис реагируют внешне почти одинаково: оба бледнеют, у обоих пересыхает во рту, встает ком в горле. Вот только волнуются они по-разному. Джордж получает самое радостное, долгожданное известие за всю свою жизнь. На Лоис же лавиной обрушивается чувство вины — за то, что она уже давно зачеркнула для себя Карен, за то, что лгала Джорджу, говоря, что время от времени навещает ее, и за то, что именно она — и никто другой — предлагала врачам «повернуть выключатель». Ведь не далее как накануне она просила в больнице: «Не надо никакого героизма. Отпустите ее на этот раз».
Неожиданно для себя Лоис оказывается в мире, где еще существует понятие надежды. Это ее не на шутку пугает, ей становится не по себе. Она вдруг ясно представляет себе, что у нее теперь не одна, а две дочери, которые ненавидят ее. У нее в голове — будто потоп: поток жидкой грязи, влекущий за собой валуны и огромные деревья. Это зрелище она видела однажды, еще в детстве, в Британской Колумбии.
Когда Лайнус сообщает им новость, Джордж тяжело опускается на табуретку под плетеной совой. Лоис растирает ему плечи и говорит Лайнусу, что они сейчас только переоденутся и сразу же приедут в больницу. Потом она идет к телефону и звонит Венди. Новости подтверждаются.
— Папа? — Джордж слышит эти слова и чуть не падает на телефонный аппарат. — Это я, Карен. Папа, ты меня слышишь?
Джордж начинает задыхаться. Лоис не на шутку боится за его сердце. А в трубке все раздается:
— Это я, я. Все так изменилось… и живот болит.
Лоис берет у мужа трубку.
— Карен?
— Мама?
— Да, дочка, это я…
— Мама!
— Ты как себя чувствуешь?
— Да пошевелиться не могу. Приезжайте сюда. И еще — есть хочется.
— Джордж, перестань плакать. Карен? Мы сейчас приедем.
— А вы где живете? Там же, на Рэббит-лейн?
— Конечно, там же. Джордж, успокойся наконец! Поздороваешься ты с Карен или нет?
— Здравствуй.
— Привет, папа.
Джордж ревет в три ручья. Лоис вырывает у него трубку:
— Карен, подожди чуть-чуть. Мы скоро.
Меган дома нет. Она у Ричарда. Лоис надевает деловой костюм, цепляет какие-то украшения с жемчугом, красится, пытаясь скрыть морщины, появившиеся на лице за эти годы. Джордж облачается в свой единственный «хороший костюм», и ему не по себе при мысли о том, что купил он его на случай похорон Карен.
Приведенная в чувство валиумом, Лоис выходит из дома. Она довольна: фигуру она сохранила, волосы — в отличном состоянии. Время практически не коснулось ее.
Субботнее утро, холодное и ясное. Изо рта вырывается пар. Деревья почти облетели. Лоис опускает стекло машины и думает о Карен. Больница все ближе. Лоис всегда держала мысли о лежащей в коме дочери при себе. Лишь однажды Джордж видел, как она плачет. Случилось это лет десять назад. Они вместе смотрели вечером телевизор — новости. А там передали репортаж о том, как какой-то сумасшедший из Техаса отравил знаменитое, историческое дерево. Жители городка, где это случилось, прилагали все усилия, чтобы спасти дерево, — прокачивали огромное количество воды под его корнями, вымывая ядовитые вещества, но все напрасно. Дерево сошло с ума, потеряв счет временам года. Оно сбросило листья, потом — по осени — на нем появились почки, а к зиме — и новая листва. В конце концов листья пожухли и опали в последний раз, и дерево погибло. У Лоис перехватило дыхание, пока она смотрела этот репортаж. Она ушла на кухню, оперлась на стол и попыталась взять себя в руки, но безуспешно. Разрыдавшись в голос, она сползла на пол, вымочив слезами всю правую руку. В кухне было темно, от линолеума тянуло холодом. Вошел Джордж, сказал: «Ну все, все, дорогая». И обнял ее. Так они и сидели еще долго на темной кухне, а в гостиной далеким фоном что-то вещал телевизор. Красный свет.
Лоис думает о Карен — о том, как много от самой себя она видела в дочери, никогда не признаваясь в этом Карен: такая умница, такая жизнерадостная. Лоис вспоминает, каково ей было поначалу, когда Карен только-только уснула. Она ощущала себя опустошенной — как пустые пластмассовые цветочные горшки, сваленные в гараже. Лоис вспоминает о выкидышах, которые у нее были, особенно о Меган Первой. Этот младенец умер нерожденным, унеся с собой очень важную частицу Лоис. Она почувствовала себя чем-то вроде машины, от которой нет ключа.
Еще Лоис думает о Ричарде — тот еще болван был, когда Меган родилась. Потом — чуть не спился. А еще и работы меняет одну за другой. Никакой стабильности. Только недавно он стал похож на нормального, готового к семейной жизни человека, да и пить вроде перестал. Нет, он явно меняется к лучшему, пытается принимать решения, подобающие взрослому человеку. Поумнел слегка. «Нет, Джордж, — сказала она с месяц назад, — дурь у него из башки еще не вся вышла, но парень явно встал на путь исправления. По крайней мере, будем на это надеяться».
Камеры и софиты местных телеканалов выстроились частоколом на парковке и у входа в больничный холл. Грузовики и фургоны — передвижные студии и спутниковые передатчики; репортеры, приводящие их в надлежащий вид гримеры, — целый цирк, неспешный, даже занудный, но очень функциональный. Лоис и Джордж понимают причину этого переполоха и инстинктивно проезжают мимо парковки дальше — к одному из служебных входов, которым Джордж не раз пользовался за эти годы. Они пробираются по коридорам; радостно всплеснув руками, медсестра открывает им дверь. Она ведет их в новую палату Карен и повторяет:
