И умереть некогда - Виалар Поль (книги без сокращений .txt) 📗
Они вошли во двор. «Бьюик» стоял на своем месте.
— Все-таки это хорошая машина, — сказала она.
— Но ты даже не садилась в нее. Ты же не захотела поехать…
— Тебе не понравился наш скромный ужин? Ты не предпочел бы его любому ужину в любом роскошном отеле, в любом, самом фешенебельном, ресторане мира?
— Конечно… конечно…
— В общем ведь не обязательно ехать в машине, можно и так понять, какие у нее сиденья.
Она открыла дверцу, залезла в машину. Он сел рядом, и она принялась восторгаться удобством и мягкостью подушек.
— Так все равно ничего не поймешь, это чувствуется на ходу, в дороге.
Он расхваливал этот видавший виды «бьюик», как никогда не хвалил ни один из своих «кадиллаков» или «паккардов», в которых всегда находил дефекты — то подлокотник былслишком низок, то какая-то деталь плохо привинчена.
— Да… да, — повторяла она, — это, конечно, великолепная машина.
— И скорость менять не надо. И стекла опускаются автоматически, смотри!
Он нажал кнопку, и стекла опустились, потом поднялись.
— Если бы ворота не были закрыты и если бы не нужно было будить привратницу, чтобы их открыть, я бы прокатил тебя сейчас.
— Нет, нет, — сказала она, — пойдем лучше отдохнем.
Она сама не понимала почему, но у нее вдруг сдавило горло, ей стало не по себе. Да, этот «бьюик» комфортабелен, красив, но ей было жаль старенькой «ведетты», — вот так же завтра, если у них появится собственный дом, она будет скучать по своей квартире, где они начали новую жизнь и где познали счастье. Она смутно чувствовала, что вместе с «ведеттой», вместе с этой квартирой что-то уйдет, оборвется.
Они снова предались любви, и это было чудесно. Гюстав опять был с ней, и она говорила себе, что для счастья ей надо лишь, чтобы он находился рядом — вот так, как сейчас, чтобы он осторожно, нежно учил ее искусству быть счастливой. Проснувшись утром, вся еще во власти пережитого наслаждения, тепла и блаженства, она протянула сначала руку, потом ногу, чтобы дотронуться до него. Но постель была холодна и пуста: он встал так, что она даже не слышала, и, должно быть, давно ушел.
Прошло то время, когда можно было прохлаждаться, — теперь надо браться за дело и прежде всего — за ЕКВСЛ. Вот когда он все там наладит, можно будет заняться и СКОПАЛом. Всему свое время. Приятно было думать, что на пустом месте — с помощью, правда, денег Беллони, гамбуржца, О'Балли, Фридберга и Фритша, которые сами по себе отступили для него на задний план и теперь существовали лишь в виде цифр на чеках и контрактах, — он создаст нечто грандиозное, что возникнет прямо из-под земли, причем сразу в десяти, двадцати пунктах Европы, этакая Вавилонская башня для туристов, куда они будут стекаться, и никто не будет требовать у них «кошелек или жизнь» с пистолетом в руке, — нет, денежки будут вытягивать вполне законными и даже приятными способами. Стоило немного подумать, как приоткрывались все сокрытые тут возможности. Ставка делалась на людей признанных, богатых, известных, — и только на них, но за ними потянутся другие — из снобизма, из желания подражать миллиардерам, укрепить свое положение, приобщиться к более крупным делам, подняться на ступеньку повыше. К их услугам будут самолеты — основное средство передвижения, — оборудованные с таким комфортом и даже роскошью, что люди сразу почувствуют свое привилегированное положение по сравнению с обычными смертными; но все это были пустяки, Гюстав прекрасно это понимал, — его куда больше волновало то, что повлечет за собой такая затея — десятки разнообразных компаний, вроде СКОПАЛа, объединяющих рестораны, отели, роскошные магазины, игорные дома… При удачи и известной смелости можно создать такую сеть, которая оплетет своими ячейками, своею паутиной все вокруг и не даст прибылям уплыть в чужие руки, направив весь поток в руки тех, кто стоит у истоков дела. Гюстав не сомневался в том, что именно это имели в виду Джонсон и Фридберг. Они привлекли к участию в своей затее других людей, потому что не могли осуществить ее своими силами, но уже сейчас угадывалось, что они очень быстро постараются избавиться от компаньонов, и притом любой ценой. И Гюстав подумал: «Я связан с ними всего два месяца, но зовись я еще Жильбер Ребель, — я бы их сам спихнул».
И он рассмеялся. Рассмеялся во весь голос. Времена изменились, и он уже по-иному смотрел на вещи.
— Чему вы смеетесь, Гюстав?
Это был Джонсон. Он зашел в гараж, но Гюстав, всецело занятый своими мыслями, не слышал его шагов.
— Просто так. Не скажу, чтоб я был недоволен собой.
— Еще бы. Кто бы мог сказать всего пять дней назад, что шофер, который меня возит, станет сегодня тем, чем он стал!
— Да, такие вещи во Франции действительно не часто встретишь.
— А мы все-таки умеем оценить человека.
— Особенно если он вам нужен.
И они оба рассмеялись, но уже другим смехом. А ведь и в самом деле, подумал Джонсон, как быстро этот Рабо пошел в гору; и ему вспомнился их разговор с Фридбергом — все-таки правильно тот его оценил.
— Ну, мы не из филантропов.
— Еще бы! Я тоже.
Они снова рассмеялись, — Джонсон впервые в жизни смеялся, вторя кому-то, это было неожиданно.
— Ну вот, Гюстав, теперь вы занимаете прекрасное положение.
— Так-то оно так, но директорское жалованье я начну получать, лишь когда будет окончательно создана компания.
— Пока будете получать жалованье генерального секретаря.
— Премного благодарен.
— Послушайте, но ведь это же триста тысяч в месяц!..
— Ровно столько, сколько и положено генеральному секретарю. А ведь я, по-моему, помог вам выбраться из сложного переплета.
— И Фридберг и я — мы оба признаем это. Но откровенно-то говоря, не так уж много у вас будет дел. Всю работу я возьму на себя.
— А разве по контракту я не отвечаю за все перед учредителями?
— Конечно, но…
— Дорогой мистер Джонсон, у меня много недостатков, но есть и достоинства. И прежде всего, я человек щепетильный.
— Но поскольку делать все буду я…
— От моего имени?
— От нашего общего.
— В таком случае вы, надеюсь, не станете возражать, если я буду следить за ходом событий… достаточно пристально. Раз я за что-то отвечаю, то и должен отвечать.
— Конечно, конечно… вы будете в курсе всего.
— Прекрасно. Причем повседневно. До того, как будут приниматься решения. Я ведь материально ответствен за все перед…
— Прежде всего, перед Фридбергом и мною.
— Несомненно! И с той минуты, как я приступаю к своим обязанностям.
— За триста тысяч франков в месяц.
— Не так-то просто мне будет их получать, сидя в тюрьме!
— Знаете ли, Гюстав, у вас довольно странные шутки!
— Согласен. И это в самом деле лишь шутка. Тем не менее, дорогой мистер Джонсон, вы не должны на меня обижаться, если я хочу быть в курсе того, за что берусь… того, что вы заставите меня взять на себя.
— Само собой разумеется.
— Мне достаточно услышать подтверждение из ваших уст и получить ваше согласие.
— Но… мне же придется разъезжать… заключать сделки… принимать решения…
— Для этого существует телеграф, а пока я ведь еду с вами в Италию.
«Ну, нет, — думал Гюстав, — я не позволю, чтоб из меня делали малого ребенка!..» М-да, Джонсон понятия не имел о том, с кем он связался. Если Жильбера звали теперь Гюстав и не Ребель, а Рабо, это еще не значит, что он позволит принизить себя, — один нисколько ведь не хуже другого. Джонсон склонился бы перед Ребелем, не рассуждая, при одном звуке этого имени. Но Рабо ничем не отличается от Ребеля, — только что не имеет той репутации. Так почему же все должно быть иначе?
— Милый Джонсон, — сказал он ледяным тоном, — я благодарю вас за то, что вы мне обещали, благодарю за то, что поняли меня: отныне я знаю, что вы ничего не станете делать, не известив меня об этом. А потом — мне интересно знать, как пойдут дела, мне хочется следить за ходом событий не просто со стороны… не как набитому соломой чучелу…
