Туарег - Васкес-Фигероа Альберто (версия книг .txt) 📗
Другие.
Он никогда не испытывал сомнений, отдавая приказ о проведении теракта в одном из кафе, где собирались французы. Его не останавливал тот факт, что подобный приказ приведет к гибели многих невинных людей. Он также никогда не колебался, стреляя из пулемета в десантников и легионеров. Смерть с ранней юности была его спутницей и оставалась ей, когда в первые годы своего президентства ему пришлось отправить на виселицу не одну дюжину пособников французов. Поэтому он был не вправе пугаться смерти четырнадцати тюремщиков. Но ведь этих самых тюремщиков он знал всех до единого, знал их имена и вкусы, вдобавок ему было известно, что им перерезали горло в их собственных постелях.
Абдуль эль-Кебир медленно пересек двор, подошел к широкому окну барака, приставил руки к стеклу, чтобы не отсвечивало, и вгляделся внутрь.
Они были всего лишь неопределенными предметами, лежавшими на койках в ряд, накрытыми грязными простынями. Не было видно даже пятен крови, впитавшейся в толстые тюфяки.
Ни звука дыхания, ни похрапывания, ни сонного бормотания, ни поскребывания ногтями по коже, высушенной солнцем и песком.
Только тишина да еще стук бьющихся о стекло мух, словно те насытились кровью и стремились вырваться на свет и свежий воздух.
Пройдя десять метров, он толкнул дверь в пристройку капитана. Поток солнечного света впервые хлынул в захламленное пыльное помещение и постепенно добрался до широкой кровати в его глубине. Лежавшее на ней щуплое и страшно худое тело тоже было накрыто простыней, правда очень белой.
Он притворил дверь и медленно обошел каждый угол небольшого форта. Ни в сторожевых будках, ни возле ворот он больше не обнаружил ни одного трупа, словно туарег, следуя некоему ритуалу, предпочел перетащить их на кровати, чтобы затем накрыть.
Абдуль эль-Кебир вернулся в камеру, собрал письма, фотографии своих детей и потрепанный экземпляр Корана, который был у него с тех пор, как он себя помнил, и сложил вместе с одеждой в парусиновую сумку.
Затем сел и стал ждать под навесом, рядом с колодцем; солнце уже падало отвесно и устрашающе, стирая с земли все тени.
От удушающего зноя он осоловел, погрузившись в беспокойный сон, от которого внезапно очнулся: разбудила его все та же тишина – безмолвие и тоскливое ощущение пустоты. Мужчина обливался потом и испытывал чуть ли не боль в ушах, словно его вдруг поместили в абсолютную пустоту. Он даже тихо прошептал несколько слов – только чтобы услышать себя самого и убедиться в том, что на земле еще существуют звуки.
Могла ли где-то тишина быть более безмолвной, чем в этом огромном пантеоне, в который в один безветренный день превратился старый форт, затерявшийся в Сахаре?
Никому, казалось, было неведомо, зачем его возвели здесь, посреди равнины, вдали от известных колодцев и караванных путей, в стороне от оазисов и границ, в сердце самой абсолютной пустоты.
Существование крохотного и бесполезного форта Герифиэс было оправдано только с той точки зрения, что разведывательные дозоры должны располагать базой снабжения и местом для отдыха. А для этого в одинаковой степени подходил что этот, что любой другой пункт на пятистах квадратных километрах вокруг.
Вырыли колодец, возвели невысокие зубчатые стены, завезли раздолбанную мебель, наверняка списанную за ненадобностью из каких-нибудь казарм, где она стояла прежде, и приговорили несколько человек охранять кусок пустыни, к которой, как гласила молва, ни разу не приблизился ни один путник.
Согласно тому же преданию, гарнизон Французского легиона целых три месяца не подозревал о том, что они уже не колониальные войска, а побежденные иностранцы.
Шесть безымянных могил располагались по ту сторону задней стены. Когда-то на каждой из них имелись даже крест и табличка с именем, однако несколько лет назад повару пришлось пустить кресты на дрова, и Абдуль эль-Кебир не раз задавался вопросом, кто такие были эти христиане, встретившие свою смерть здесь, вдали от родины, и что за необычная история подвигла их вступить в Легион и закончить свои дни в безлюдном пространстве бескрайней Сахары.
«Однажды мне выроют могилу рядом с ними, – все время говорил он себе. – Тогда здесь будет семь безымянных могил, и мои охранники смогут покинуть Герифиэс… Герой борьбы за независимость обретет вечный покой рядом с шестью неизвестными наемниками…»
Но все вышло по-другому, и теперь потребуется четырнадцать могил. Могил, на которых никто не позаботится написать имена, потому что никто не заинтересован в том, чтобы было известно, где лежит горстка ни на что не годных охранников.
Он вновь невольно обернулся к окну барака, и ему стоило труда свыкнуться с мыслью о том, что там, под влиянием сухой, невыносимой жары, уже начали разлагаться тела тех, кто до сегодняшней ночи наполнял это место своими голосами и своим присутствием.
Сколько раз у него возникало желание удавить кое-кого из них собственными руками! В течение его многолетнего заключения большинство охранников относились к нему с уважением, но были и такие, кто превратил его в мишень для разного рода унижений, особенно в последнее время, в связи с его возвращением.
Наказание за его бегство в одинаковой степени коснулось всего гарнизона: их на целый год лишили отпусков, – и многие выступали за то, чтобы подстроить несчастный случай и тем самым раз и навсегда с ним покончить и освободиться из заключения, уже давно ставшего общим.
Теперь его пугала мысль о новом долгом бегстве – бесконечном путешествии через пески и камни, все время под неуемным солнцем, неведомо куда, не зная, существует ли на самом деле где-то конец этой безлюдной равнины. Он с ужасом вспоминал мучительную жажду и нестерпимую боль в каждой из своих сведенных судорогой мышц – и спрашивал себя, почему он все еще сидит здесь, в тени, со своими пожитками в руках, ожидая возвращения человека-убийцы, который намеревался снова вести его по пескам и камням.
А тот неожиданно вырос рядом с ним, возникнув из ниоткуда, неслышно, хотя за ним следовали четыре груженых верблюда, которые не производили ни малейшего шума, словно заразились этим от своего хозяина или были напуганы, инстинктивно почувствовав, что попали в мавзолей.
Абдуль эль-Кебир кивком указал в сторону барака:
– Почему ты перетащил караульных на кровати? Думаешь, там им будет лучше, чем в том месте, где ты их убил? Какое это теперь может иметь значение?
Гасель мгновение смотрел на него, словно не понимая, о чем речь.
Наконец пожал плечами:
– Птица, питающаяся падалью, обнаружит труп, лежащий на воздухе, через два часа после смерти, – объяснил он. – А чтобы запах вышел наружу, потребуется три дня. К тому времени мы уже будем на пути к границе.
– Какой границе?
– Разве не все границы хороши?
– Южная и восточная – да, но если я перейду через западную, меня тут же повесят.
Гасель не ответил, поглощенный делом: он черпал воду из колодца и поил ненасытных животных, – но, когда закончил, обратил внимание на парусиновую сумку.
– Ты больше ничего не возьмешь? – поинтересовался он.
– Это все, что у меня есть…
– Негусто для того, кто был президентом страны… – проговорил он себе под нос. – Сходи на кухню и принеси сюда провизию и все сосуды, пригодные для воды, которые найдешь. – Он покачал головой: – С водой в этом путешествии у нас будут проблемы.
– В пустыне с водой всегда проблемы… Разве нет?
– Да, конечно, но там, куда мы направляемся, больше, чем где бы то ни было.
– А можно узнать, куда мы направляемся?
– Туда, куда за нами никто не сможет последовать – в «великую пустую землю» Тикдабру.
– Куда они могли направиться?
Ответа не последовало. Министр внутренних дел Али Мадани, рослый, крепкий мужчина с приглаженными волосами и крошечными глазками, которые он старался спрятать – а заодно скрыть свои намерения – за толстыми, очень темными стеклами очков, обвел взглядом лица присутствующих и, не услышав ответа на свой вопрос, настойчиво повторил:
