Сарафанное радио и другие рассказы от первого лица - Нестерова Наталья Владимировна
Ну, виновата! Водится такое за мной — любовь к хлесткой фразе, к афоризму, красному словцу. Наболтаю, потом сама вспомнить не могу. А подруги страдают. Надежда не первая.
Подруге Юле запала в голову моя вульгарно-феминистская фраза, что, мол, у мужчин мозги распределены по двум местам: часть в голове находится, часть (пардон) — в мошонке. Идеальный мужчина — у которого равновесие двух полюсов. И Юля все терзалась от перекосов — у ее жениха то одна часть мозга доминировала, то другая…
Раз виновата, то исправлюсь! Как могу, выправлю личную жизнь моей подружки.
Начала я издалека:
— Наденька! Давай ты напряжешься и представишь себе, что мужчины тоже люди, человеки! Этакая боковая ветвь развития, не исключено, что тупиковая… Последнее уточнение забудь! — велела я тут же.
— Конечно, люди, — вяло согласилась Надя.
Ты не понимаешь! Из всей нашей женской компании, отбросим скромность, я — единственная, кто относится к мужчинам правильно! Потому что с детства дружу с мальчиками, юношами, мужчинами! Из рогатки научилась стрелять раньше, чем на спицах вязать. А муж у меня! Без академии женских наук такого не приручишь! Воспитываю двух сыновей, наплевала на карьеру. Вот увидишь, мои мальчики, когда вырастут, станут потрясающими личностями. Девушки по обочинам их пути будут от восхищения падать, в штабеля укладываться… Извини, отвлеклась на личное. На чем мы остановились? Итак, ты не относишься к Никите как к нормальному здоровому человеку…
— Почему же! — перебила Надя. — Он очень! Он более чем! У него такие нежные руки… когда он меня обнял…
— Вот именно! — в свою очередь заглушила я воспоминания о нежных руках и объятиях. — Никита для тебя — полубожество, сверхчеловек, супермен. А он между тем потратился на шампанское, цветы и закуски! Еще и свечи наличествовали! Свечи — это точно любовь! Чтобы их купить, надо было в хозяйственный магазин прийти и в очереди простоять. Вопрос: что ты сделала с его чувствами в их материальном воплощении? Надругалась! Пустила коту под хвост!
Надежда совершила очередную попытку разрыдаться, но я на нее гаркнула. Она видела, что у меня имеется какое-то решение, выход из тупика, поэтому быстро замолкла.
— Повторяй за мной! — требовала я. — Никита — простой хороший живой человек!
— Никита простой хороший живой человек, — послушно повторяла Надя и от себя мечтательно-тоскливо добавляла. — Изумительный!
— У него с головой все в порядке и чувство юмора наличествует.
— У него прекрасная голова и великолепное чувство юмора, — редактировала мои слова Надя.
На ее отсебятину я внимания не обращала и еще несколько минут «кодировала» подругу на предмет человеческой полноценности Никиты. Когда мне показалось, что сеанс внушения удался, я предложила простое и гениальное решение проблемы:
— Ты должна ему все честно рассказать! Про свою любовь, про трусы доярки, про меня с идиотскими афоризмами! Объяснить человеческим языком, почему трусливо сбежала, когда более всего мечтала остаться.
— Как это ВСЕ рассказать? — возмутилась Надежда. — Ты с ума сошла! Кто же в подобном признается?
— Опять двадцать пять! — в досаде всплеснула я руками. — Ты же секунду назад была согласна с тем, что Никита — нормальный, психически здоровый человек!
— Я и сейчас так считаю!
— Неправда! Ты его держишь за супермена с легкими проблемами адекватного восприятия действительности. Вот скажи, — потребовала я и ткнула себя пальцем в грудь, — я человек?
— Да, — кивнула Надежда.
— И Никита тоже человек?
— Тоже.
— Тогда почему передо мной ты можешь исповедоваться, а перед ним нет?
— Какие могут быть сравнения? У вас ничего общего! Кроме…
— Ну-ну! — подбодрила я.
— Кроме того, что я вас обоих люблю.
— Уже теплее. Продолжай.
— Нет, не могу, — покачала головой Надя. — Как представлю, что я ему признаюсь, хочется повеситься.
— Это ты всегда успеешь.
— А что если, — слегка встрепенулась Надя, — ты поговоришь с Никитой, объяснишь мое странное поведение?
Ты же знаешь: я за подруг в огонь и в воду. Но тут больно интимный момент. Обсуждать с незнакомым человеком твое нижнее белье — это слишком. Вот если бы у тебя, например, была татуировка на груди, которой ты постеснялась и удрала, тогда другое дело. Я бы сочинила душещипательную историю, как ты валялась в бессознательном состоянии, а коварные завистницы выкололи на твоих молочных железах надпись «кормилицы мои».
— Какой ужас тебе в голову лезет! Нет у меня никаких татуировок!
Следующий час я потратила на то, чтобы убедить Надежду идти с повинной к Никите. Для наглядности сама изображала кающуюся Надю и в нескольких вариантах за нее держала речь. Краткий вариант: «извини меня, дуру» — состоял из трех предложений. Средний вариант: «мне стоило больших усилий решиться на этот разговор» — тянул на три абзаца. В пространном варианте: «я пришла, чтобы открыть тебе душу» — Надина жизнь была представлена, начиная с детсадовского возраста, когда Витя Чижиков залез ей под юбку, больно укусил за попу, чем навсегда привил страх мужского коварства и привычку носить надежное хлопчатобумажное белье.
От долгого говорения у меня стал заплетаться язык. Дважды звонил муж, давал послушать, как орут наши дети, стоя в углу. За время моего отсутствия мальчики каждые десять минут совершали проступки, за которые их следовало поставить в угол. Там они вопили, потом просили прощения, выходили из углов, а через несколько минут возвращались в них снова. Совершенно ошалевший муж страстно желал моего возвращения домой и раздраженно спрашивал:
— Я не понимаю! Твою Надю изнасиловали или нет?
— Если бы! — отвечала я. — Все гораздо запутаннее.
— Вы там дурью маетесь! Лясы точите! А я тут… Картину «Иван Грозный убивает своего сына» помнишь?
— Продержись еще полчаса!
Спасение Надиной любви казалось мне в тот момент важнее всего на свете. Хотя я понимала, что сама Надя, как всякая женщина в истерике, постарается свидетелю истерики измотать все нервы.
Но вот, наконец, забрезжил успех моих усилий. Надя стала задумываться и просить повторить наиболее удачные фразы из моих-ее покаянных речей.
— Думаешь, лучше начать издалека? С детсадовского возраста? Но меня никто не кусал за попу!
— Это и заметно! — воскликнула я в сердцах.
— А что если по телефону Никите все объяснить?
— Можно, но хуже. Он не увидит твоих прекрасных глаз, полных любви и раскаяния.
— Вдруг мне не удастся изобразить любовь и раскаяние?
— Ничего не надо изображать! У тебя во взоре столько горячей страсти, что посмотришь на яйцо — оно вкрутую сварится.
— Мне только и осталось глазами яичницу жарить.
— Сама виновата!
— Да, но если бы ты не говорила про трамвай…
— Конечно, вали теперь все на меня! Вам слова сказать нельзя, что тебе, что Юльке, всякую шутку воспринимаете как руководство к действию. А когда вас учишь уму-разуму, упираетесь как ослихи!
— Тебе и Юльке хорошо! У вас мужья есть, и дети. А я Никиту, возможно, потеряла, — шмыгнула носом Надежда.
— Пока ты его только уронила. Надо быстро поднять, а то другие и прыткие украдут.
Факт существования «других и прытких» заметно подстегнул Надежду. Она попросила еще раз повторить, как лучше провести сцену объяснения. Мое терпение было на исходе, но я в который раз напрягла фантазию.
— И все-таки, — сомневалась Надя. — Мы только один раз целовались, а тут про трусы… Фу, как пошло!
Тут я решила пустить в ход тяжелую артиллерию. Для надежности еще раз напомнив подруге, что она не разбирается в мужчинах, спросила:
— Как ты думаешь, что более всего будет интересовать Никиту во время твоего покаяния?
— Верить или не верить мне?
— Глупости! Его более всего будет интересовать, слушай внимательно! КАКИЕ В ДАННЫЙ МОМЕНТ НА ТЕБЕ НАДЕТЫ ТРУСЫ?
— Логично! — впервые за вечер рассмеялась Надя. — Черные кружевные подойдут? Нет, я девушка скромная. Розовые гипюровые? Белые прозрачные?
