В долине Маленьких Зайчиков - Рытхэу Юрий Сергеевич (книги онлайн полные версии .txt) 📗
– Нет, – ответил Коравье.
– Тогда пошел вон из моей яранги! – сердито крикнул Мивит и добавил русское ругательство.
Коравье вышел и побрел дальше по стойбищу. Праву просил немедленно известить, если что произойдет… Никто раньше в стойбище не пил дурной веселящей воды… Что делать? Вон яранга Арэнкава. Рядом живет Рунмын, дальше – Инэнли… Инэнли! Друг детства… Правда, он обвинил Коравье в измене родному стойбищу. Как войти в ярангу друга, который считает тебя врагом и предателем? Как пересилить собственную гордость? Коравье убеждал себя пойти к Инэнли, однако ноги отказывались повиноваться, и ему стоило большого труда сделать несколько шагов, которые отделяли его от яранги Инэнли.
Друг встретил Коравье настороженно, но без той ненависти, которая кипела в его словах, когда они встретились в последний раз.
Он заметно похудел. Скулы выпирали. В глубине зрачков таилась озабоченность. Казалось, с последней их встречи прошло несколько лет.
– Будешь разговаривать со мной? – спросил Коравье.
– Могу поговорить, если ты согласен слушать и меня, – ответил Инэнли. – Эй, женщины! Принесите гостю угощение! – крикнул он тоном заправского хозяина.
Из полога выскочила Анкана, жена его брата. Значит, Инэтэгын скончался и Инэнли обрел его жену… Вышла и мать Инэнли, тощая, полуслепая старуха. Женщины занялись костром. Когда пламя поднялось и стало лизать дно закопченного чайника, Инэнли нарушил молчание.
– Расскажи, как жил, – попросил он Коравье. – Скажи мне всю правду, которую ты узнал.
Инэнли сделал знак рукой, чтобы женщины ушли, но Коравье остановил его:
– Новости, которые я тебе сообщу, могут выслушать и женщины, ибо мир, откуда я пришел, не делит людей на мужчин и женщин.
У Инэнли от этих слов чуть глаза на лоб не вылезли:
– Что ты говоришь!
– Советская власть считает мужчин и женщин одинаковыми в своих правах, – поправился Коравье. – Ты слушай, потом будешь спрашивать, – с неудовольствием заметил он.
Никогда за всю свою жизнь Коравье не пришлось столько говорить. Он начал с того дня, когда они с Росмунтой и новорожденным сыном, еще не имеющим имени, были изгнаны из стойбища. Он описал первые дни жизни в тундре, когда голод стоял у порога их жилища. В то время никто из старых друзей не навестил его. А когда заболела Росмунта и Коравье уже думал, что никто им не поможет, пришло избавление в виде трактора, а потом вертолета.
– Мне помог человек, которым нас всю жизнь пугали! – взволнованно сказал Коравье. – Русский!.. Помнишь, что говорил мудрейший: буду думать за вас. Ваше дело пасти оленей, есть и спать… Но такая жизнь недостойна человека. Собака будет довольна – она не имеет мыслей, а человеку надо думать… Как бы ты себя чувствовал, Инэнли, если бы в одно утро проснулся младенцем, несмышленышем? – спросил Коравье.
Инэнли пожал плечами: трудно представить себя в таком положении, когда исполнилась сокровеннейшая мечта – женитьба.
– А я будто заново родился, – признался Коравье. – Мир оказался не таким, каким я привык его представлять. Я научился различать следы человеческой речи на бумаге. Приблизился к людям, которых называют коммунистами. Они ведут людей по пути жизни. Совсем не так, как Локэ, а советуясь с ними. Наши соплеменники ушли далеко от нас – давай вместе их догонять!.. Посмотри мне в глаза, Инэнли, и если ты увидишь в них неправду, можешь убить меня…
Инэнли молчал. Он знал, что Коравье не лжет. Совсем рядом, на расстоянии человеческого взора, если взобраться на вершину горы, строился, гремел, жил другой мир, от которого жители стойбища пытались отгородиться. Люди, которым верил Инэнли, обманули его. Сначала скрываясь, тайно, а потом открыто, они стали сноситься со строителями дороги. Арэнкав и Мивит таскали из общего стада оленей, привозили себе чай, сахар, хлеб и дурную веселящую воду. Они пили ее целыми днями, потом орали песни и дрались. Шаман Эльгар уже давно лежит в своей яранге со сломанным ребром, и никому до него нет дела… А тут еще Инэтэгын перед смертью сказал брату: не отворачивайся от пришельцев – я чувствую, они не хотят нам зла…
Скоро нужно откочевывать на зимние пастбища, и никто не знает, куда направить стадо. Люди, назвавшие себя старейшинами, больше беспокоятся о собственном брюхе. Пастухи все чаще в разговорах вспоминают покойного Локэ. Но произносится и имя Коравье…
На следующий день в яранге Инэнли собрались уважаемые люди стойбища. Не было только Арэнкава, Мивита и Эльгара. Пришло много женщин: они прослышали о равенстве и, несмотря на протесты мужей, явились.
Коравье снова повторил рассказ о своей жизни в колхозе.
С камня встал Рунмын и заговорил:
– Тот человек, чукча, который приезжал с тобой в прошлый раз, обещал, что нас не будут трогать, навязывать колхоз.
– Я рассказываю вам о жизни, которая намного лучше вашей. Я знаю, что вы разумные люди и не выберете худшее вместо лучшего, – ответил Коравье. – Посмотрите на меня: стал ли я хуже?
– Кто знает, – протянул Рунмын.
– Надо спросить у Росмунты, – послышался женский голос.
В чоттагине засмеялись.
Росмунта поднялась с места и храбро объявила:
– Он стал лучше!
По рукам ходили фотографии Росмунты и Коравье. Каждый сравнивал изображение с оригиналом и оставался доволен.
Коравье едва успевал отвечать на вопросы. Часто на помощь ему приходила Росмунта, особенно когда вопросы касались женских дел.
Мужчины спрашивали о колхозном стаде. Старик Чайвытэгин спросил:
– Если, к примеру, я не захочу переселиться в новый дом, сделанный из дерева, но захочу в колхоз?
– Можешь оставаться в яранге, – ответил Коравье. – Но я уверен: не пройдет и полугода, как ты запросишься в настоящий дом!
– Как же все-таки насчет равноправия? – спросила Ягнанау. – Могу я отказать своему мужу, если он мне не нравится?
Этот вопрос потонул в гуле неодобрительных выкриков мужчин.
– Если будете задавать глупые вопросы, мы вас выкинем из яранги! – пригрозил Рунмын. – Пустили – так сидите тихо! Вы еще не получили равноправия! Одни еще только разговоры.
Люди рассуждали о будущей жизни так, будто уже решили покончить с прошлым. Коравье слушал возбужденные голоса, и радость переполняла его. Он часто обменивался взглядами с Росмунтой. Общее дело сближало их еще теснее, и горячая волна нежности подступала к сердцу Коравье. Молодец Росмунта! Она настоящая жена!
После собрания жители стойбища долго не расходились. Они собирались группами и шумно спорили.
Но когда Коравье спросил, как они думают дальше жить, никто толком не ответил. Кто-то промолвил:
– Живем же…
– Пусть еще привезут подарков, – прибавил другой.
Коравье пригласил Инэнли к себе. Друг не без опаски вошел в ярко освещенный чоттагин. Горели керосиновые лампы. Шумел примус, и на нем кипел чайник.
– Откуда ветер в этом пламени? – заинтересовался примусом Инэнли.
– – Я его сюда загоняю, – со знанием дела ответила Росмунта, показывая на резервуар и насос.
Инэнли потрогал патефон, послушал пластинку о влюбленном бригадире и поиграл с Мироном.
Пока Росмунта собирала угощение, Коравье наладил приемник.
– Сейчас будем слушать чукотскую речь, – объявил он.
Когда заговорил анадырский диктор, Инэнли ничем не выдал своего удивления. Коравье был немного разочарован, но потом вспомнил, что совсем недавно сам старался выглядеть равнодушным, если ему показывали такое, во что трудно сразу поверить.
Послушали последние известия и принялись за чаепитие.
Инэнли односложно отвечал на вопросы Коравье и Росмунты и, чем радушнее его потчевали, тем становился замкнутее и неразговорчивее. Наконец Инэнли отставил чашку:
– Ты, Коравье, очень хорошо говорил, и некоторые люди даже поверили тебе. Поставь завтра сюда новый дом-школу, они пойдут туда. Но одно я не могу понять. Ты много хвалил русских. Может быть, ты видел других русских, помогающих чукчам строить новую жизнь. Тем, которых я знаю, только подавай мясо, а взамен они предлагают дурную веселящую воду. Разве они не видят, что губят Арэнкава и Мивита? Старейшины теперь ничего больше знать не хотят, кроме спирта. Пастухи бросают стада, олени разбредаются. Шаман лежит со сломанным ребром. Стойбище не знает, куда идти, рушится жизнь, построенная мудрейшим Локэ… Арэнкав и Мивит не пришли сегодня, потому что так обессилели от дурной веселящей воды, что даже глаз не могут открыть. Иначе разве они позволили бы собраться людям? Если ты умеешь говорить с русскими, скажи, чтобы не делали они худа нашему стойбищу.
