Я помню музыку Прованса - Юон Анн-Гаэль (читать книги бесплатно полностью без регистрации .TXT, .FB2) 📗
Однажды вечером Гастон вернулся домой поздно. Лежа в нашей супружеской постели, я притворяюсь спящей, чтобы не пришлось с ним разговаривать. Накануне мама безуспешно пыталась скрыть синяк под глазом – говорит, упала на кухне. Отец все больше закрывается в своем молчании. А Гастон каждый вечер приходит навеселе. Я боюсь его.
Тяжелыми пьяными шагами он входит в спальню, натыкаясь на мебель и распространяя запах спиртного. Грубым голосом выкрикивает мое имя. Я скорей встаю, в страхе, что он перебудит весь дом. Только я подошла, как он рявкнул:
– Быстро налей мне, не то получишь!
Я пытаюсь его урезонить, прошу разуться и лечь в постель. Он замахивается на меня, но так пьян, что попадает по стене. Глядит, ничего не понимая, на ушибленную руку и вдруг заливается слезами. Он бормочет что-то непонятное. Извинения? Исповедь? Я прислушиваюсь. От того, что он говорит, я цепенею. Рыдая, он признается в неукротимой, мучительной и всепоглощающей любви. Умоляет меня его простить.
Смысл его слов доходит до меня урывками. Гастон влюблен в отца? Меня бьет дрожь. Это невозможно. Знает ли кто-нибудь? И главное, не моя ли в этом вина?
Как мне стыдно, до сих пор стыдно. Я по-прежнему убеждена, что в этом несчастье виновата я одна. Из-за меня сбежал Жан, это я разрушила наш с Гастоном брак, а потом разбила маме сердце. Но что мне было делать? Я до сих пор не знаю.
Гастон наконец засыпает, а моя голова пухнет от вопросов. Что за жизнь у меня будет, если я останусь? Имею ли я право мечтать о чем-то большем, чем эта безрадостная постель, в которую я ложусь каждый вечер? И что станет с мамой, если я уйду? Кто ее защитит? Переживет ли она…
Хотя я всей душой ненавижу Гастона, его признания вызывают у меня жалость. Эгоизм и жестокость отца принесли много горя, наверняка Гастон страдает в этом браке не меньше меня. Мой гнев обращается на отца. Он настолько наивен, что ничего не понял? Или принудил меня к замужеству, зная обо всем?
Ах, моя дорогая! Сейчас, на закате моей жизни, я должна смириться с тем, что никогда не получу ответов на эти вопросы. И все же мое унижение, ярость и горе никуда не делись. Этот брак разрушил мои мечты. Я до сих пор не могу удержаться от проклятий, когда вижу портрет отца.
В тот вечер я поняла, что самое грустное еще впереди.
47
Зербино бежит по тропинке, подняв морду и принюхиваясь.
Далеко сзади шагают рядом старик Флавио и Антуан. Зербино впивает ароматы леса. Земля, листья, перегной. Кора и камни. Он чует муравьев, зайца – в нескольких километрах отсюда, но не запах черных грибов.
Пес возвращается к хозяину, прислушивается к его словам и к его беспокойству. Куда делась медовая девушка? Антуан достает из кармана несколько кусочков печенья, машинально бросает псу и отрывисто произносит:
– Продам участок.
Старик Флавио останавливается. Ветер поднимает полы его куртки.
– Антуан…
– Я ходил к Шаретье. Показал ему документы на землю и свидетельство о том, что Эмиль был моим дедом.
– Он поверил?
– Пришлось. А еще я ему сказал, что убью первого, кто сюда сунется.
С ветки дуба за ними наблюдает белка. Зербино заинтересованно поднимает уши.
– А что Люсьена? – обеспокоенно спрашивает старик.
– Она ничего не знает.
Антуан вынимает руки из карманов и свистит. Пора возвращаться. Зря прогулялись. Участок, разоренный мародерами, еще не скоро даст урожай. Зербино идет рядом с ними, подлаживаясь под шаг хозяина. Вернувшись домой, пес отряхивается, пьет воду и запрыгивает на диван. Антуан откупоривает бутылку анисовки.
– За будущее, Флавио! – Тост произносится без огонька. – За мое будущее в Марселе, подальше от этих стервятников.
– Значит, готово дело? Начались трудности, и сдулся? А ты что думал, трюфель дается первому встречному?
Он продолжает, не давая Антуану ответить:
– Я считал тебя умнее! Думал, ты понимаешь – в этом деле нужны смелость, терпение, воля. Значит, я ошибался.
Задетый за живое, Антуан молчит.
– Послушай, сынок, – продолжает Флавио. – С каждым испытанием жизнь дает тебе урок. Хочешь вернуться к своей рыбе – пожалуйста. Но не делай ничего назло. Ты же умный человек… Покажи им, на что ты способен! Почему бы тебе не открыть ресторан? Ты лучший повар, которого я знаю! Вот увидишь, Шаретье и все остальные будут драться за право продавать тебе грибы!
Антуан разглядывает старика. Протертые рукава, загрубевшие руки, лицо изрезано морщинами, глаза помутнели от катаракты. Флавио знает его, как никто другой, и, хотя гордость мешает это признать, слова старика находят в нем отклик. Он молча допивает анисовку. Зербино открывает один глаз и наблюдает, как хозяин наполняет рюмки.
– А эта девушка, ты ее любишь?
Антуан со вздохом кивает.
– Я думаю о ней день и ночь. У нас ничего не получится. Точнее, у нее со мной ничего не получится.
Флавио отметает его слова взмахом загорелой руки.
– Вот еще! Человек, который хоть что-то понимал бы в любви, поверь мне, был бы миллиардером. Трюфель – величайшая тайна в этом мире, после тайны сердечной! Не пытайся понять, куда идет поезд. Прыгай в него на ходу, и пусть он тебя везет. Сегодня ты говоришь себе, что время еще есть, но однажды ты поймешь, что уже поздно. Жизнь утекает сквозь пальцы… А у тебя, я думаю, лучшее впереди.
Сегодня мой день рождения. Эти слова все крутятся и крутятся в голове. Сегодня мой день рождения и последний день, когда я сплю в этой постели.
Я вздрагиваю. Подушка пахнет лавандой, и я думаю о маме, которая каждое утро губит свои бедные руки в прачечной. Я в последний раз сплю на простынях, которые она завтра будет тереть, вполуха слушая сплетни соседок. Мама, любовь моя.
За ставнями едва рассвело. Я лежу на самом краешке кровати, как можно дальше от него. Ни одна часть моего тела не должна его касаться.
Сегодня мне исполняется двадцать один год. Пора уходить.
Я опускаю ноги на пол. Надеваю чулки, платье из толстой шерсти и безрукавку. Отворачиваюсь от стула, на котором лежит темно-синяя форма, широкий ремень, грязные кальсоны и носки, которые мама заберет через несколько часов.
Мне страшно. Я смотрю на Гастона в последний раз. Маленькие, близко посаженные глазки под закрытыми веками и запах виски из пересохшего рта.
С колотящимся сердцем я осторожно выдвигаю ящик, куда Гастон каждую пятницу кладет мое жалованье. Беру банкноты, сомневаюсь, передумываю, оставляю половину. Прячу в сумочку.
Я выхожу из спальни, не оглядываясь. Хватаю на ходу кусок хлеба и кладу в карман. Сердце выскакивает из груди. Я хочу навеки запечатлеть в памяти этот момент. И обстановку гостиной. Взгляд падает на мамины спицы, воткнутые в клубок шерсти, и к глазам подступают слезы. Я смотрю на ее вязанье и думаю о маминых нежных руках. Я боюсь за нее гораздо больше, чем за себя. Мне так хочется кинуться к ней комнату! Ну же, умоляю, поторопись, впереди долгий путь…
В конце коридора слышатся шаги. Я достаю из шкафа чемоданчик и как можно тише закрываю дверь. Живот сводит от страха. Спускаюсь по лестнице. Вдруг мне навстречу выйдет отец? Но его лысой головы нигде не видно. И больше я ее не увижу никогда.
Иду по переулку к церкви, подошвы громко стучат по булыжной мостовой. Я стараюсь не дышать. Колокола пробили семь, подошел автобус. То, что должно меня выручить, лежит в кармане. Стоя в автобусе, я смотрю в окно на удаляющуюся деревню. Церковь, где я получила первое причастие. Фонтан, в котором плескалась в детстве. Сосны. Лавандовые поля. Прачечная. Здесь мама будет топить в корыте свою печаль. Слезы капают и тихо умирают на моем шерстяном пальто.
Пока автобус везет меня в Марсель, я думаю о Батисте: он не знает, что я уже в пути. В кармане я сжимаю бумажку с его адресом. Завтра, даст Бог, я ступлю на землю Касабланки. Самостоятельная и совершеннолетняя.
