Жатва дьявола - Виалар Поль (книги хорошего качества txt) 📗
— Чем?
— Да уж не знаю, право. Ты ничего не придумаешь?
— Можно было бы…
— Что можно было бы?
Адель предоставила ему ломать голову, ждала, чтобы он сам предложил то, чего она хотела.
— Мне нужны эти деньги, — сказал он. — Тогда я выпутаюсь.
— Понятно, тебе нужны деньги, — поддакивала Адель. — Надо, чтобы Альбер дал их тебе.
— Подо что же он мог бы ссудить меня деньгами?
— Но ты же знаешь, кроме земли, у тебя нет ничего.
— Знаю, но ведь я тебе сказал…
— Слушай, он же не потребует, чтобы ты продал ему землю, а только… ну как это говорится… дал бы закладную…
— Да, да… в такой форме…
Он уже начал было писать, она его остановила:
— Ты, к примеру, так напиши: «Получил от Альбера Женета взаимообразно сто десять тысяч франков, которые и уплачу ему… ну, скажем, через полгода. Это тебе подходит — полгода? За это время ты сумеешь выкарабкаться, а если даже и не удастся, так мы договоримся с тобой. Подходит? Ну и пиши — „через полгода“, и добавь: „В гарантию уплаты отдаю ему в заклад сорок сетье своей земли…“
— Ого! — буркнул Обуан. — Сорок сетье? Это много за такую сумму.
— Речь-то идет не о деньгах, а о гарантии. Пусть Альбер не беспокоится, не опасается. Понимаешь? А то он и не согласится.
— Но все-таки! — упирался Мишель.
— Тебе нужны деньги или не нужны?
— Да ведь сорок сетье — это больше двадцати гектаров!
— А стоят они немного больше ста тысяч. Если я сказала сорок сетье, так только потому, что как раз за нашей землей, почти что рядом (только полоска Альсида там вклинилась), у тебя есть поле в сорок сетье. Альберу это понравится. Он и соблазнится. А тебе-то что беспокоиться, раз ты отдашь ему эти деньги?
— Ну что ж в конце концов, — согласился Обуан. — Значит, как ты говорила?
Адель продиктовала ему то, что она замыслила. Составляя закладную, Обуан думал, что полгода — долгий срок, вполне достаточный, чтобы обернуться, и если ему за шесть месяцев не улыбнется удача, так это уж будет просто дьявольское невезение. Деньги ему сейчас нужны до зарезу, иначе завтра, встретившись с Буано, он окажется лгуном и мошенником, а достать деньги он может только под эту закладную. Перо царапало, чуть не каждое слово приходилось подправлять; Адель нервничала и успокоилась только после того, как Обуан поставил свою подпись. Она хотела взять у него бумагу.
— Нет, — возразил Мишель. — Ты уж не обижайся, пожалуйста, но я дам ее в обмен на деньги. Не потому что я тебе не доверяю, но ведь и твой брат хозяин.
— Правильно, — сказала она. — Я просто хотела показать ему бумагу, ведь лучше всего мне сначала поговорить с ним, а ты чтоб не показывался…
— Вы с ним поговорите, и, когда все обсудите, ты вынесешь мне деньги. Ты видела бумагу, я тебе ее отдам взамен денег. Брат твой поверит тебе, я думаю?
Адель замялась. Такая форма сделки ей не нравилась, казалась рискованной.
— Да ведь он знает, что между нами было… он может подумать, будто я вздумала тебе угодить за его счет, ему в убыток. Ну, как хочешь, — сказала она, видя, что не удается убедить его. — Я попробую, а только у нас в Босе люди упрямые, ты же знаешь.
— Да ведь и я в Босе родился, — ответил Мишель.
Они вышли во двор. Обуан запер за собой дверь. Не обменявшись ни словом, они двинулись по дороге, залитой лунным светом, и быстро дошли до фермы Женетов.
— Подожди меня тут, — шепнула Адель.
Оставив Мишеля во дворе, она вошла в дом.
— Альбер!.. Альбер!.. — позвала она, встряхивая за плечо брата, спавшего на своей постели в большой комнате… — Альбер, я его поймала!
— Что такое? — бормотал он, протирая глаза.
— Он во дворе… С закладной на сорок сетье земли… мы ему даем в долг сто десять тысяч франков под эту закладную… на полгода…
— Погоди! Сто десять тысяч? Все, что у нас есть!
— Через полгода земля-то будет наша!
— Это еще неизвестно.
— Все известно. Ему нечем будет заплатить. Во всяком случае, никакого риска.
— Ты уверена?
— Ах, оставь! — с досадой воскликнула она. — Оставь! Сколько труда я положила, чтобы добиться этого.
Она почти что вырвала у него из рук кредитки, когда Альбер вынул их из бумажника и пересчитал.
— Дай сюда, — крикнула, она. — И не вылезай из дому.
Во дворе она подошла к Мишелю.
— Готово дело! — сообщила она.
— Быстро ты! Он, что, сразу согласился?
— На, считай, — сказала она, не отвечая на вопрос.
Обуан принялся пересчитывать при свете луны пачку кредиток, и Адель казалось, что он никогда не кончит.
— Да будет тебе, все правильно, — нетерпеливо сказала она.
— Погоди! Восемьдесят восемь… восемьдесят девять… девяносто.
— Давай закладную.
— Сто одна… сто две… сто три… сто десять… Правильно, — сказал он. — Вот расписка.
Мишель протянул бумагу, но все не отдавал ее.
— А мы о процентах-то позабыли, — сказал он.
— Ну, дашь сколько захочешь… Три процента подойдет тебе?
— Надо было бы указать…
— Да не нужно это. Лишнее. Деньги у тебя найдутся… да ведь и дали-то тебе по дружбе, ты же хорошо знаешь.
— А лучше было бы по-другому, — сказал он, отдав наконец закладную, не думая о том, какое значение могли иметь для Адель эти слова, в которые он, однако, и не вкладывал двойного смысла.
Адель сжала в кулаке закладную и, засунув ее в карман, сжала в руке так крепко, как будто у нее вот-вот отнимут бумагу, — ей все еще не верилось, что она действительно получила драгоценный документ.
— Спасибо, Адель, — сказал Обуан.
— Не за что, — ответила она.
Глава VI
Крестьянское упорство — это не пустые слова. Оно сказывалось не только в стремлении достигнуть своей личной, узкой цели, как это было у Адель, Альбера, Альсида, — цели, к которой они шли неуклонно — не так, как Мишель Обуан, избалованный легкой жизнью и преуспеянием его семьи, или Люсьенна, у которой ее мнимый взлет произошел так быстро, что она не могла сохранить хладнокровие. Это упорство направлено было и на другую цель — можно сказать, «общую», объединявшую всех крестьян Франции, хотя они это и не сознавали и не сговаривались между собой, — цель, к которой они шли в силу традиции и мудрости, передававшейся от отцов к сыновьям, — они стремились восстановить разрушенное, а затем и преуспеть всему крестьянству в целом, — ведь война оказалась, как это ни парадоксально, не только разрушительной, но и прибыльной для деревни.
Во Франции нет единого крестьянина, а есть крестьяне; в Перше, в Боcе или в Бри широко развита культура зерновых, и крестьянин этих краев зачастую нисколько не походит на бретонца, который разводит лошадей, и на садоводов Воклюза, так же как и нет типического земледельца. Однако люди, которые в нашей стране живут землей, в любой отрасли сельского хозяйства отличаются неким единством в своем поведении, в своих реакциях на внешние воздействия, и эволюция их одинакова — в рамках определенных норм и эпохи. В тысяча девятьсот четырнадцатом году крестьянина любой местности Франции отличало смирение, а в тысяча девятьсот двадцатом году эта черта у него уже отсутствовала. Иногда он бывал недоволен своим положением, иногда богател, но он уже не был пассивным.
Замечательно, что этот класс (ведь речь здесь идет именно о классе), имущественные интересы которого так пострадали (нельзя обойти молчанием опустошенные войною области), больше всех проливший своей крови в сражениях (семьсот тысяч убитых, пятьсот тысяч инвалидов), потерявший лучших своих работников, потому что война отняла у него так много молодых и трудоспособных людей, сразу же взялся за работу и очень быстро, несмотря на кровопускания, которым его подвергли, сумел восстановить свое положение. Конечно, тут сыграли роль пособия, которые выплачивали семье мобилизованного, пока он был на фронте: это были деньги неожиданные, необычные, и зачастую их частично откладывали, — так плохо еще в деревнях знали, на что их можно истратить. Каким-то чудом в конце войны сельские хозяева выплатили ипотечный долг, — для этого понадобилось найти где-то денег, а найти их можно было только в обогащении. Разумеется, крестьяне стали лучше питаться, больше тратить, и вое же в тысяча девятьсот девятнадцатом году у них появились наличные средства, каких не знала деревня в тысяча девятьсот четырнадцатом году. Бесспорно, они казались теперь богаче прежнего, но было ли это так в действительности, раз они внутренне изменились и у них разгорались аппетиты, появились новые цели? Однако материально они стали богаче, отчасти благодаря гибкости экономики, всяким льготам и развернувшемуся у крестьян духу предприимчивости; да, они стали богаче, но далеко не так, как это тогда утверждали. Они поднакопили денег, но эти сбережения им нужно было использовать на покупку нового инвентаря, которого требовали возникшие новые методы сельского хозяйства, на ремонт дома и служб, который из-за войны не делали долгие годы; крестьяне все откладывали эти необходимые расходы, но рано или поздно должны были их произвести. И все-таки они разбогатели — не зря же они бросились тогда покупать землю, а из-за этого цены на нее вскочили, да и найти продажной земли стало невозможно.
