Дива - Алексеев Сергей Трофимович (книги бесплатно .txt) 📗
— А ты картошку выкопала? — спросил Зарубин то, что первое пришло в голову, глядя на её руки.
Натаха прервала череду последовательности своих слов и действий — вопрос выбил из колеи.
— Нет ещё... Родичи садят гектар! Все голода боятся.
Он понимал, что говорит цинично, даже подло по отношению к женщине, но поделать с собой ничего не мог.
— Вот и садись на велик, крути педали и копай.
— Я тебе совсем не нравлюсь? — со скрытой слезой в голосе спросила Натаха после долгой паузы. — А мне показалось...
— Как женщина ты прекрасна, — кривясь от грубости своих слов, признался Зарубин. — Ты такая аппетитная, с удовольствием бы тебя трахнул. Но этого так мало...
Он знал: скажи в этой ситуации словами другими, останешься непонятым.
— Нет, ты просто бесполый, как снежный человек. — Натаха съёжилась. —- И холодный... А может, ты гомосек?
Это уже был явный вызов, и никакие тут хитросплетения слов были не нужны. Зарубин прикрыл её одеялом — подальше от соблазна.
— Сегодня я встретил женщину, — признался он. — Такую необыкновенную...
— Какую? — вполне миролюбиво спросила Натаха.
— Как парное молоко, — он вспомнил Фефелова.
— Дива Никитична, — сразу и точно определила она. — Всем приезжим головы кружит. И никому не даёт!
— Чего не даёт?
— Ничего не даёт!
Она обиженно попыхтела, затем полежала, съёжившись в комок, и осторожно подкатилась к боку. Прижалась, притиснулась — тело было ледяное, в пупырышках и не вызывало ярких сексуальных чувств.
— Я только погреюсь, — попросила она. — У тебя там и впрямь вода холодная. Знала бы — не полезла...
Зарубин купился на её дрожащий шёпот, обнял, прижал к себе и в тот же миг понял, что сделал это зря: Натаха обвила, заплела, сострунила его руками и ногами.
— Не отдам тебя Диве, — зашептала, как лешачиха, куда-то в самое сердце. — Ты мне сразу понравился, ты мой. Я сама — дива лесная! Я молодая ведьма!..
Он запоздало осознал свою ошибку, но исправлять её теперь требовалось в полном соответствии с правилами лечащего врача или закоренелого холостяка: не навреди, но скажи правду. Если бы он почувствовал волну искренних чувств, вряд бы устоял, однако в самом начале уловил фальшь не только в голосе; её телесный жар и трепет странным образом не возбуждали и не вызывали ответных чувств. Зато вздымалась волна сильнейшей плотской страсти, тем паче Натаха вздумала показать, что всё умеет и погрузилась под одеяло. Зарубин едва успел взлететь с сексодрома, и в тот же миг на улице ударил хлёсткий выстрел, дружно заголосили собаки.
— Что это? — испугалась Натаха, отбрасывая одеяло.
— Это не судьба, — обречённо сказал он и натянул брюки.
А сам в тот миг подумал: с такой женщиной можно прожить всю жизнь, возможно, даже испытать минуты счастья. Но так он думал о каждой, что оказывалась в его постели, однако сорокалетнее воздержание от отношений брачных, супружеских, говорило о многом. Все, даже близкие друзья уверяли: об эгоизме. Он же по юношеской наивности всё ещё хотел влюбиться...
— Да ты тоже бесполый, как кукла! — вначале с остервенением отозвалась Натаха. — И Дива Никитична твоя — ведьма! Успела присушить, гадина...
Зарубин от этого имени ощутил прилив тёплой, умиротворённой волны и чувство, будто после долгих скитаний вернулся домой. Она это узрела и, будучи ночной кукушкой, отчаянно вздумала перекуковать дневную: принесла из ванной свои вещички и стала одеваться в его присутствии. И делала это, надо сказать, более изящно, чем раздевалась. И всё тут было предусмотрено у студентки Молочного института, даже старомодные, однако же не исчезающие из эротических фильмов чулки на подтяжках. Зарубин наблюдал за этим, своим циничным умом комментировал про себя, а сам изнывал от плотской страсти, пока Натаха наконец не упаковала свои прелести в одежды.
— Что же мне делать? — невыносимо горестно для мужского сердца спросила она. — Так одиноко и беспросветно...
— Крутить педали, — нарочито грубо сказал Зарубин, чтобы исторгнуть из себя остаточный дым сексуальных чувств. — Родители ждут.
— На улице темно, а у меня нет света, — виновато призналась она.
В это время ударил следующий выстрел, и послышались голоса:
— Митроха сбежал!
— В реку прыгнул! Держи!..
Потом протяжно заревел сам медведь. Причём в своей клетке. И там же раздался дикий хохот.
Зарубин выскочил на гульбище — Натаха не отставала, держась за рукав, как испуганный подросток. По базе бегали егеря с карабинами, собаки, мельтешили лучи фонариков и только кукла, привязанная к дереву, стояла неподвижно, скорбно уронив островерхую мохнатую голову: постепенно стравливался воздух. Весь переполох происходил в районе зверинца, по крайней мере, все бежали туда и там же горели прожектора.
Медвежий рёв и хохот ещё продолжались, когда Зарубин пришёл к зверинцу. Митроха сидел в своей клетке, а смеялся Борута, катаясь по решётчатому полу, рядом кого-то обливали водой, и весь народ, поднятый по тревоге, суетился вдоль берега.
— Козлы! Недоумки! — клял егерей Костыль. — И говорите, вологодский конвой шутить не любит?
Оказывается, егерь-конвойник сжалился над птиценосым пленником в клетке и, когда сборщики грибов ушли спать, в очередной раз повёл его в туалет. И только сердобольный открыл клетку, как эта драная ворона, эта тварь вонючая внезапно натянула на голову охранника загаженные штаны и выскочила наружу. Да ещё пыталась освободить Боруту! Ослеплённый, выпачканный охранник всё же дал сигнал тревоги, но догнать задержанного не смог — тот бросился к реке, прыгнул в воду и уплыл без штанов.
Это так оправдывался униженный, оскорблённый и почти плачущий егерь, пока его отмывали. Знал бы он, что имеет дело с телезвездой, не сходящей с экрана, если в передачах речь идёт о чём-нибудь сверхъестественном. Зато Недоеденный напоминал свирепого секача, грозился всех уволить, но и клял себя, что не послушал учёного. Борута просмеялся и теперь как-то хитро помалкивал, завесившись космами и посверкивая глазами — словно в щёлку подсматривал из другого мира. Ему выставили дополнительную охрану, повесили на клетку ещё один замок, собак посадили в вольер, с тем и разошлись.
Криптозоолог умел держать слово!
Вся эта канитель и суета пролетели мимо, и уже когда они с Натахой возвращались назад, вдруг из толпы прибалтов выделилась девица в джинсовом костюмчике.
— Натаха, я здесь...
Та обрадовалась, кинулась навстречу.
— Как у тебя?..
— Никак, — был тусклый ответ. — А у тебя?
Дочка Баешников была прирождённой актрисой и умела держать лицо. И присутствия Зарубина ничуть не стеснялась, говорила таким шёпотом, что хоть уши затыкай:
— Так, полежали в обнимку... Такой горячий мужчина! А энергия от него!..
Долгое время Зарубин считал девушек и вообще всю женскую половину целомудренной частью человечества, которую надо завоёвывать, получая раны и проливая кровь. Когда отец заставлял его заниматься боксом, всё время об этом твердил, причём убеждал, что не умеющему за себя постоять достанется и соответствующая, никому не нужная девушка. Мол, красивые женщины обожают героев, гусаров, украшенных шрамами и проломленными носами в том числе. Первая, ещё школьная любовь Зарубина, предпочла студента пединститута, вторая, обретённая уже в Молочном институте, будучи на практике, встретилась с каким-то председателем колхоза, вышла замуж и перевелась на заочное отделение. Третьего фиаско он ждать не стал — оставил свою возлюбленную до того, как она в нём разочаровалась.
И только на четвёртом десятке своей жизни он наконец-то узнал, что женщины ищут и «снимают» мужчин точно так же, как это делают мужчины, но только изящнее и изощрённее, с артистическим творческим подходом. А нравы теперь таковы, что не рыцари бьются за принцесс, а те сами устраивают поединки, дабы овладеть мужчиной.
В башню они вернулись втроём, причём девушки попутно откуда-то прихватили свои велосипеды. И обе почти в голос попросили пересидеть тёмное время, чтобы уехать с рассветом. Зарубин не собирался противиться, напротив, посчитал, что теперь никакого искушения быть не может, помог завести велики на гульбище, напоил девиц яблочным соком — обоих мучила жажда, и указал на диван в передней комнате.
