Остров дьявола - Шевцов Иван Михайлович (читаем книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Так они обменялись комплиментами.
Дикс уже давно почувствовал, как уходит почва из-под ног, он даже однажды с горькой иронией над самим собой проворчал: "Живу, как на корабле во время шторма". Он не догадывался, что это еще не шторм, а только его начало, что буря где-то за горизонтом, но она приближается неотвратимо. Он был похож на крысу, выползшую из трюма на палубу в предчувствии беды. Все, что он делал и должен делать, его "работа", щедро оплачиваемая американцами, теперь для него теряла всякий интерес и смысл, ее заслонял трагический лик двух людей - никому неизвестного Хусто и полковника Штейнмана, повязанных общей судьбой. При мысли о них вставал, как неотвратимый рок, жестокий вопрос, который он только что задал Веземану: "Кто следующий?" В ответ на этот вопрос Макс пригласил встретиться, и Дикс охотно согласился. Сейчас, как никогда, он нуждался в общении с человеком, которому можно было бы излить если не всю душу, то хотя бы частицу ее. Здесь, на Острове, таким человеком для него оставался загадочный соотечественник Макс Веземан.
Не дождавшись конца рабочего дня, Дикс ушел домой. В густой шапке секвой пронзительно насвистывал черный дрозд. Резкий с надрывом голос птицы звучал тревожно и призывно, словно кого-то предупреждал о грозящей опасности. Дикс вскинул вверх голову, тщетно пытаясь увидеть певца в мохнатых дебрях дерева-великана, единственный экземпляр которого каким-то чудом сохранился на Острове. "Вымирающий вид хвойных, вроде мамонта, - подумал Дикс о реликтовом дереве, подобрав с земли опавшую ветку секвойи. Он растер пальцами длинные, сантиметров в двадцать иголки, понюхал. Они пахли обыкновенной сосной, может, несколько резче и гуще, и напомнили ему далекие годы юности, янтарный берег Восточной Пруссии с ее курортами, где в прибрежных соснах тоже водились черные дрозды, хотя свист их был не такой пронзительный. Почему-то подумал: "Секвойя - мамонт, сосна - слон". Неожиданная аналогия понравилась. С грустью решил, что и слоны, и сосны могут однажды навсегда исчезнуть с лица земли, и виной тому будет не ледниковый период, а безумство человека. "Человек - безумец. Это Левитжер и Кун, и Кларсфельд, и ты, доктор Дикс, да, да, ты вместе с ними", - назидательно шептал ему внутренний голос.
Наблюдательная, хорошо изучившая своего хозяина Эльза нисколько не удивилась появлению Дикса дома до конца рабочего дня - такое случалось часто, ее поразил внешний вид хозяина, не столько озабоченный, сколько растерянный и подавленный. На ее вопрос, не заболел ли он, Дикс раздраженно приказал разыскать конюха и велел оседлать Юпитера. Из всех видов спорта он предпочитал конный - верховая езда, прогулка на лошади с маузером на ремне через плечо была его давнишней страстью. В последнее время она приобретала для него новый смысл. Не имея возможности властвовать над людьми, проявляя при этом своенравие и жестокость, он обратил эту черту своего характера на лошадь.
Не успела Эльза передать распоряжение конюху, как Дикс дал отбой, сказав, что прогулка сегодня отменяется: в окно он увидел Веземана, идущего к себе домой. Встреча с Максом теперь была для него важней всяких прогулок. Отмена прогулки еще больше удивила Эльзу и укрепила ее подозрение насчет психики хозяина.
Спустя полчаса Дикс сидел в гостиной Веземана, которому, как показалось Диксу, изменила его выдержка и хладнокровие: Макс был предельно напряжен и взволнован, должно быть в нем происходила какая-то внутренняя борьба перед принятием какого-то очень ответственного решения. Так думалось Диксу. Веземан задумал как можно естественней драматизировать их встречу и беседу, которую он начал такими словами:
- Дорогой доктор, вы знаете мое расположение к вам, поэтому я позволю себе, может, вопреки служебному долгу, быть с вами откровенным. Для вас не составляет секрета пренебрежение и высокомерие по отношению к вам, да и ко мне, Левитжера и компании. Вы это знаете. Вас терпят лишь только потому, что янки нужен ваш ум. Но их терпению наступает предел. Дело идет к развязке, трагической развязке. Я считаю своим долгом, долгом немца-земляка предупредить вас о смертельной опасности, грозящей вам.
Он сделал паузу и отвел трагический скорбный взгляд в сторону. А Диксу казалось, что взволнованно-напряженный голос Макса все еще звучит туго натянутой струной. Он сосредоточенно и нетерпеливо ждал продолжения, интуитивно чувствовал, что сейчас последует что-то главное, основное, ради чего он пришел сюда. Макс молча нажал клавишу стоящего перед ним на столике магнитофона, и в тишине гостиной раздался голос Левитжера: "Между прочим, Вашингтон обеспокоен медлительностью с "А-777". В чем дело? Преднамеренно тянет или старик исчерпал себя? Как ты думаешь? Может дать ему отставку? Вы с Кларсфельдом сможете завершить работу с "А-777"? - "Нет, он скрывает от нас технологию", - ответил голос Куна. "А если я прикажу ознакомить вас, ввести в курс дела?" - "Это только обозлит его, и он поступит наоборот. Нацист упрям и самолюбив". - "Наплевать мне на его самолюбие. После того, как он закончит работу, его можно тоже… вслед за Хусто". - "Не только можно, нужно, обязательно", - сказал Кун.
Макс нажал на клавишу, и в гостиной воцарилась зловещая тишина. На лице Дикса застыли растерянность и испуг, что совсем не привычным было для его самонадеянного нрава. Он сидел окаменело, как статуя, уставившись невидящим взглядом в дальний угол, и ни один мускул не дрогнул на его аскетическом лице. Макс выжидательно молчал. Он догадывался, что в душе Дикса и в мыслях происходит своего рода катаклизм, и не хотел мешать. Наконец Дикс, точно скинув с себя какой-то ненужный груз, встрепенулся и резко посмотрел на Веземана решительным взглядом, в котором отсутствовали сомнения и колебания.
- Спасибо, Макс. Я тронут твоим доверием, - глухо, с трудом выталкивая из пересохших уст слова, заговорил Дикс. - Вообще-то я все это предвидел, по крайней мере, должен был предвидеть. Вероломные свиньи, мерзавцы, банда гангстеров, убийцы-мафиози. Впрочем… все логично и естественно: удар судьбы, заслуженный удар. Я заслужил, видно, лучшей участи я не достоин.
- Это вы напрасно: судьба здесь не при чем, - возразил Веземан. Но Дикс перебил его предупредительным жестом руки.
- Не надо, Макс. Я хочу быть с тобой откровенным. Пусть это будет ответом на твое доверие ко мне. Выслушай меня и не перебивай, наберись терпения. Все, что я тебе скажу, можешь считать исповедью преступника, которому нет прощения, но который сам осудил себя. Я страшный человек, подлый. На моей совести чудовищные преступления, за которые мне полагалась горькая чаша Нюрнберга. Но я, как и многие мои коллеги-соотечественники, не испил ее, ушел от возмездия. Не подумай, что раскаялся. О раскаянии у меня и мысли не было. Я оставался таким же порочным, каким был во время войны, потому что то, что я делал, я не считал пороком и преступлением. Я, как солдат, как и ты, исполнял свой долг. Я изобретал оружие смерти. Разве можно назвать преступником изобретателя артиллерийского снаряда, мины, бомбы? Они не убийцы. Как не убийцы и те, кто выстреливает снаряды и мины, сбрасывает бомбы. Они просто исполняют свой долг, только и всего. Война есть война… Убийцы же те, кто начинает войны. Но в последнее время ко мне все чаще подступали сомнения, и я в эти минуты смотрел на самого себя как бы со стороны, посторонним глазом. Вот умер Хусто. Умерщвлен, преднамеренно убит. Человек ничтожный, скот. Но он не был ни в чем виновен. Его жизнь понадобилась для эксперимента. Я лишил его жизни, не спрося его согласия. А ведь он тоже был человек, христианин… Поехал умирать Карл Штейнман. Я обрек его на смерть. То есть, мы: я, Кун, Кларсфельд, Левитжер. Мы - убийцы, сообщники. И вот я задаю себе вопрос: зачем мы их убили, во имя чего? Чтобы потом нашим оружием были убиты миллионы невинных. Зачем? Прежде, во время войны, когда я работал в лаборатории в Польше, передо мной не возникал этот вопрос: зачем? Я знал, зачем, знал, что я изобретаю оружие для своей армии, для моего отечества. Теперь же у меня нет отечества. Так зачем же это оружие, зачем невинные жертвы, во имя чего?.. На моих глазах, при моем содействии мой враг Кун убивает моего соотечественника, полковника. Где логика, смысл? Нет, это нелепость, бессмыслица, с которой я не могу мириться. И не потому, что завтра тем же оружием Кун убьет меня. И это будет справедливое возмездие, по крайней мере, логичное: убийство убийцы. Я наказан. Наказан самим собой. Но я не допущу, чтобы они привели в исполнение мой смертный приговор. Я сам вынес себе приговор и сам его приведу в исполнение. Быть может я искуплю хоть маленькую частицу своей большой вины. Надеюсь, ты не станешь мне мешать и не будешь задавать мне лишних вопросов. Ты должен верить мне, как я верю тебе. Я не знаю, кто ты есть на самом деле и кому ты служишь. Но сегодня, вот сию минуту, у нас о тобой общий враг. Ты их ненавидишь так же, как и я, всех этих кунов и левитжеров. У тебя, должно быть, о ними свои счеты, у меня - свои. Мы не станем друг другу мешать, не так ли?
