Ящик водки. Том 1 - Кох Альфред Рейнгольдович (список книг TXT) 📗
— Слушай, а ты, наверно, сравниваешь себя со Штольцем! А?
— С которым? У Гончарова он не так выпечен, как у Михалкова… Я с каким себя должен сравнивать, с гончаровским или с михалковским?
— О, какие ты тонкости… Ну, с каким-нибудь сравни.
— Когда я работаю, я Штольц, а когда сплю или ленюсь — Обломов. С чем это сравнить? Вот, к примеру, лев. Он двадцать часов в сутки спит, а четыре часа в сутки так охотится, что хватает и ему, и потомству.
— Да ни хрена он не охотится, это львицы его охотятся. Я только что из Африки, специально там выяснял.
— Да какая разница, кто именно!
— Да фактически никакой. Кроме той, что охотятся львицы, а лев спит, потом ему приносят еду, ему надо покушать, потом он должен оприходовать пятерых самок, опять покушать и спать дальше.
— Ну, все равно: за четыре часа — пятерых! Это не выходит за рамки моей концепции. Другой вон и за месяц пятерых не покроет.
— Ну да. Пока Обломов на диване лежал, Штольц и его невесту покрыл. Так про Штольца. Вот смотри. Ты тут строишь капитализм, проводишь приватизацию, отнимаешь фирмы у тех, кто плохо работает… И это все на фоне развалившихся колхозов, сонных райцентров, неубранного урожая. Да ты фактически ходульный образ немца, который обустраивает Россию! Учишь людей умываться, сморкаться, чистить ногти, работать, не пить. Ты — немецкий топор, который обустраивает русское тесто! (Лесков, правда, писал, что «немецкий топор застрянет в русском тесте».)
— Нет (смеется)… Мне бы самому топор какой-нибудь, чтобы мое тесто привести в порядок…
Кому нужна Россия?
— Алик! Мне кажется, впервые ты показал себя как властитель дум, когда в 97-м дал в Штатах интервью. Я процитирую опубликованную расшифровку: «Не вижу света в конце туннеля. Прогноз будущего России: сырьевой придаток. Безусловная эмиграция всех, кто умеет думать… Далее — распад страны на десяток маленьких государств. Мировое хозяйство развивалось без СССР, оно самодостаточно. Оно обойдется без России, у них там все есть. Да поймите же, Россия никому не нужна. Кроме самих русских, ее никто не спасет.
Ну какие, какие такие гигантские ресурсы имеет Россия?! Нефть? Да пожалуйста, существенно теплее и дешевле ее добывать в Персидском заливе. И сколько хочешь. Никель? Пожалуйста, в Канаде. Алюминий? В Америке. Уголь? В Австралии. Лес? В Бразилии.
Этот многострадальный народ страдает по собственной вине. Давайте не забудем — их никто не оккупировал. Никто не покорял. Их никто не загонял в тюрьмы. Они сами на себя стучали, сами себя сажали в тюрьму и сами себя расстреливали.
Россия должна расстаться с образом великой державы. Если Россия займет место в ряду Бразилии, Индии или Китая, то у нее есть шанс занять место в мировом хозяйстве. Если же она будет надувать щеки и изображать Верхнюю Вольту с ракетами, это будет смешно и рано или поздно лопнет». Конец цитаты. Значит, говоришь, Россия погибла? Пора сливать воду? Или просто ты сгоряча, в полемике, утрировал факты? Тем более у тебя было плохое настроение, ты остался без работы и выпил, видимо… Помнишь?
— Нет, я был не пьяный. Я был с работой, но — под следствием. Просто, понимаешь, надо иметь в виду обстановку, в которой я давал это интервью. Надо понимать, где и когда это было сказано и где тогда оказалась Россия. Это была осень 98-го года. Это был Примаков — премьер-министр, который самолеты разворачивает. Это был абсолютно исчезнувший с радаров Ельцин, это было полновластие «семьи», и это была цена восемь долларов за баррель. Восемь! Назовите мне, пожалуйста, страну с такими данными и с полным отсутствием репутации на Западе. У нас была репутация полных типа кидал, шансы на получение инвестиций были действительно нулевые. Скажите мне, какие может видеть перспективы здравомыслящий, спокойный, честный — прежде всего перед самим собой — человек?
— Ну, я не аналитик, но мне казалось тогда, что опять будет совок и вся та туфта, и остаток жизни пройдет зря. Я тогда думал, что вот, десять лет дали подышать — и опять за старое… Мне один товарищ сказал тогда, что хочет сына отдать на журфак. А я ему ответил: «Зачем? Все ведь кончено, нормальных газет больше не будет, а только советские». Все, поиграли и хватит…
— Что я и сказал! Мы уже все видели, но дети-то в чем виноваты?
— Но мы ошиблись, к счастью.
— Ой, ой, ой… Я хочу ошибиться! Давай мы лучше пессимистами будем, а? Я не хочу торопить события. Вот сейчас цена 15 долларов за баррель, и все забегали, уже хотят пересматривать бюджет, потому что в бюджете нижняя граница — 18. Как они его исполнять собираются? Мы же по-прежнему воюем в Чечне, причем амбициозно, все оборонные заказы проплачены, всем зарплату повышаем. Знаешь, легко говорить про реформы, когда у тебя цена 30 долларов за баррель. А когда цена была в наше время восемь долларов за баррель?
— Это когда ты рулил?
— Да, когда мы рулили. Помнишь анекдот, как Хрущев рельсы перекладывал? Сзади убирал, а перед паровозом ставил. Понимаешь? Вот и мы тогда так… Посмотрим, насколько хороши те исполнители, которых нанял Путин для выполнения своей программы реформирования. Сейчас есть великолепная возможность быть испуганным. К тому же тогда, в 98-м году — ну, положа руку на сердце! — у нас не было никаких оснований считать, что президентом станет 48-летний человек. Путина я знаю давно.
По Питеру. Тот же самый Володя Путин. Только, может, более сдержанный, немножко больше дистанция… Но в 99-м с вероятностью 90 процентов президентом становился Примус. На этом Гусинский, кстати, обжегся, он поддержал Примакова и… сам понимаешь. Я тогда в печати выступал с текстами типа «настала пора объясниться». Я не оправдывался, я просто писал: «Ребята, а давайте отставим в сторону неприятность того, что я сказал, давайте проанализируем элемент неожиданности». И дальше начинаю говорить: «А что такого неожиданного я сказал, чего вы все не знали? Что Россия сырьевой придаток — это, извиняюсь, для вас не новость. И она не в последнее время им стала, а всегда им была. Дальше… Русские сами себя сажали». А они что думали, что марсиане их сажали, что ли?
— Ну, видимо, это такая психологическая защита. Из психиатрии известно, что человек должен иметь оправдание всем своим поступкам. Когда оправдания нет, человек просто вешается. Врачи даже советуют психбольным все на кого-то свалить. Пусть лучше латыши, китайцы, белочехи будут виноваты…
— А, понятно. И еще грузины, да?
— Ну и грузины. Пусть будет хоть такая защита. Надо человека утешить, похвалить…
— Извини, не согласен… Есть замечательное слово — покаяние. Без покаяния не бывает прощения. А без прощения не бывает очищения. Пока не покаялись…
— Алик! Я даже не знаю, кого народ больше не любит — тебя или твоего друга Чубайса.
— Кто не любит?
— Здрасьте! Как — кто? Ты про себя читал хоть одно доброе слово в прессе?
— Понимаешь, какое дело… Я не знаю, что там переживает Чубайс — он человек закрытый, мне трудно об этом судить, но я неоднократно говорил — и это не рисовка, не поза, — мне плевать, что про меня пишут. Мать звонит — ой, что написали! Я ее успокаиваю, а сам к себе прислушиваюсь: ничего не чувствую. Ты знаешь, я тебе искренне скажу: мне интересно мнение обо мне очень ограниченного числа близких людей. Для того чтобы в их глазах не упасть, я готов очень много сделать. Я готов убеждать, доказывать, оправдываться… перед людьми, которые для меня много значат. А что про меня думает абстрактная публика с еще более абстрактным журналистским сообществом — мне все равно… Допустим, в газетах пишут, что у меня совести нет. Может, репортеры так думают. Это их проблема. А среди моих деловых партнеров у меня репутация хорошая. Я слово держу, обязательства выполняю: взял в долг — так отдаю. После кризиса многие, которые считают себя порядочными, не расплачивались по абсолютно юридически корректным долгам, банкротились. А я по юридически корректным обязательствам все отдал. Понимаешь?
