Дождь будет - Можаев Борис Андреевич (книга читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
– Сколько же вы зарабатываете? – спросила девица из музея.
– А вот считайте, – вступился Николай Иванович. – Платим им по шестнадцать копеек за куль. Кулей восемь соткете за день-то?
– Чаво там восемь! – укоризненно ответил старик. – Кулей шесть осилим со старухой вдвоем.
– Вдвоем?! – отозвалась бодро хозяйка. – Да я одна боле натку. С места не сойтить, натку. Нук-те!
Она села за этот примитивный станок и ловко начала петлять плоской билой.
– Хватит уж резвиться-то! – остановил ее председатель.
– А не тревожьте ж меня, ради бога! Дайте уточину доткать, – она кокетливо избоченилась и, глядя на гостей через плечо, просительно затараторила: – Ай, с барыни десятоцку да с вас по пятацку!.. – и, довольная своей прибауткой, весело рассмеялась.
– Один момент! – поднял руку Спартак Ласточкин. – Вот в такой позе мы вас и спроектируем на бумагу. Музей любит радостный современный труд. Как раз то, что надо.
Он раскрыл фотоаппарат и засуетился вокруг старухи.
– Рублей тридцать зарабатывают в месяц на двоих – и то хлеб, – сказал Николай Иванович. – Дело-то верное. Но вот беда – не финансируют нас под кули. Непланово! Осенью нам нужно заготовить сто тонн мочала. Значит, требуется тысяч семьдесят рублей. Но банк не дает нам взаймы под это дело. Ведь выплатим через три-четыре месяца. Где же нам занимать деньги? Дело требует оборота. А если мы не закупим с осени мочало, значит, – труба.
– А знаете что? – участливо посмотрел на него Ласточкин, взяв Николая Ивановича под руку. – Мы вас посадим на скамью рядом с Евсеичем. На фоне станка… А? Маленькое производственное совещание. Жанр!
– Нет! – Николай Иванович отступил к порогу. – Вы меня извините, но больше не могу с вами. Некогда.
Он протянул руку девице из музея:
– Спасибо за участие!
Она цепко обхватила его пятерню:
– Спасибо вам! Вы нам клад открыли. Мы еще что-нибудь поищем из инвентаря. Ведь это настоящий рогожный промысел… Колоссально!
Николаю Ивановичу вдруг стало не по себе: «Мотаюсь я бог знает с кем», – досадливо подумал он. И жаль стало времени, потраченного на эту девицу в клетчатых штанах и на этого упитанного тугощекого корреспондента. И себя стало жаль: «Лезу я со своей нуждой ко всякому встречному-поперечному. Ну, кому это нужно?»
Он поспешно вышел во двор и впервые за сегодняшнее утро почувствовал жару. Воздух был томительно-душный и недвижный. Небо затянуло какой-то белесой сквозной поволокой, словно тюлевой занавеской задернуло. Сквозь эту кисейную муть солнце выглядело красным, как раскаленная сковорода. Николай Иванович лопатками, плечами, бритой головой почуял эту влажную тяжесть жары. «Эка парит! Дождю не миновать», – подумал он.
Куры и те сидели в тени возле завалинки, раскинув крылья, тяжело и часто дыша, словно и они поджидали дождя.
А на бревнах, на самом солнцепеке, задрав локти кверху, положив кулаки под голову, спал Севка. Глаза он прикрыл козырьком кепки и так храпел, что стоявший неподалеку от бревен теленок тревожно поводил ушами, готовый в любую минуту дать стрекача.
Николай Иванович ткнул Севку в бок:
– Эй, сурок! Интересно, что ты ночью делал?
– А! – Севка приподнялся на локте и ошалело глядел на Николая Ивановича.
– Походя спишь, говорю. Чем ночью занимался?
– Звезды считал.
– Ага. Сквозь девичий подол.
Севка хмыкнул и спрыгнул с бревен:
– Куда поедем?
– Подальше от этих чертей. Жми в Пантюхино.
Пантюхино было самым дальним селом колхоза «Счастливый путь». Чтобы попасть в него на машине в летнее время, надо было сделать дугу километров в шестьдесят. А напрямую – лугами да лесами, хоть и половины того расстояния не было, не проедешь даже и посуху. Дорога, накатанная в луговую пору, обрывалась на низком берегу извилистой речушки Пасмурки. Далее езды не было – болотистая пойма, покрытая кочками и ольхой, тянулась до самого Пантюхина. Старые мостки иэопрели, гати затянуло. И остался только длинный дощатый настил для пешеходов, называемый почему-то «лавой».
Николай Иванович ехал в Пантюхино с надеждой – просидеть там до дождя. А дождь хлынет – и Басманов не страшен. Тогда можно и в правление возвращаться.
– В объезд поедем или через луга? – спросил Севка.
– Давай через луга. Кабы дождь не пошел. Засядем на дороге-то. А по траве и дождь не страшен.
Севка хоть и был отчаянный гуляка и пьяница, но машину водил осторожно. По ровному летит сломя голову, но стоит подойти ухабу, как он замирал перед ним, словно лягавая перед куропаткой. Так и потянется весь, готов лбом продавить смотровое стекло, и съедет в любой ухаб машина, по-собачьи на брюхе сползет.
– Ты бы еще сам под колесо лег, – подзадоривал его Николай Иванович. – Не то вдруг засядет.
– Ну уж это – отойди проць! Как говорят в Пантюхине, – отвечал обычно Севка.
Николай Иванович хоть и был почти вдвое старше Севки, но относился к нему по-приятельски. Вместе обсуждали и председательские нужды, и Севкины любовные похождения, и водку пили вместе. На немыслимо скверных сельских дорогах проходило у них полжизни. И немудрено, что роль председателя и роль шофера делились у них поровну на двоих. На двоих, кроме «Волги», был у них еще «газик» и полный набор шанцевого инструмента. Они не столько ездили по этим дорогам, сколько копались, вытаскивая свой «газик». Стало быть, и работа была у них одна на двоих.
Оба они представляли тот тип русского человека, которого не удивишь плохими дорогами и в душевное расстройство не приведешь. Скорее наоборот – они принимали эту виртуозную езду по колесниками и колдобинам как особый вид охоты или развлечения: «Ну и ну… Выкрутились! По этому поводу и выпить не грех».
Зато какие богатые возможности проявить смекалку, изобретательность! Сели в лесной луже – часа два рубят лес, сооружают нечто вроде крепостного ряжа, потом суют вагу под дифер и, кряхтя, вывешивают машину. «Ах, славно поплотничали!» Или где-нибудь в поле лягут на бугор прочно, «всем животом», и долго ведут подкоп под машину; копают по всем правилам саперного мастерства, копают, лежа на боку, словно под огнем противника. И потом уж, где-нибудь в заезжей чайной вспоминают с удовольствием: «Хорошо покопали!» – «Хорошо! Только земля холодная… зараза!»
Они ехали по лугам, по травянистой, похожей на две параллельных тропы дороге. Петляли мимо дубовых и липовых рощиц, мимо серебристых зарослей канареечника и осоки на болотах, и вдоль затейливых изогнутых озер-стариц с прибрежными желтыми пятнами кувшинок, с темно-синей щетиной камыша. На высоких берегах, почти над каждым озером стояли длинные шеренги покрытых травой шалашей, дымились костры, чернели закопченные котлы на треногах. Это были все станы дальних, погоревских. Свои колхозники шалашей не строили – ночевать ездили домой, а обед варили – котлы вешали прямо на оглобли. Свяжут оглобли чересседельником, поднимут повыше да подопрут дугой, на чересседельник вешают крючки с котлами. По этим высоко поднятым оглоблям Николай Иванович еще издали безошибочно узнавал – свои стоят или погоревские.
И председательскую «Волгу» узнавали еще издали; бабы опускали грабли наземь, и все, словно по команде, приставляли руки козырьком ко лбу; а мужики застывали с вилами в руках – зубья кверху, как с винтовками «на караул»; а те, что стояли на стогах, как на трибунах опускали руки по швам. Все напряженно ждали, заедет сам или мимо пронесет.
От ближних станов бросились наперерез «Волге» двое верховых. Они скакали по высокой, по брюхо лошадям, траве, так что конских ног не видно было, отчего казалось, что они плывут, только локтями отчаянно махали и каждый придерживал рукой кепку на голове.
– Останови! – тронул Севку за плечо Николай Иванович.
Когда верховые вылетели на дорогу, в ногах у лошадей оказались еще две косматых собаки. Они с хриплым лаем завертелись возле машины, подпрыгивая и злобно заглядывая в стекла кабины. Николай Иванович высунулся в дверцу:
