Севастополь: Женщины. Война. Любовь - Копыленко Татьяна (бесплатные книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Она нужна раненым, она нужна обороне.
Не то сейчас время для чувств.
Вот победим, тогда – может быть…
… а может быть, и нет.
Маша еще плотнее закуталась в пальто, словно отстраняясь, словно возводя дополнительную преграду между собой и внешним миром. Миром, который сейчас она была не готова принимать во всей его полноте.
За ее спиной послышалось вежливое покашливание. Маша охнула и замерла.
Этого не может быть.
Этого не может быть!
Она зажмурилась, глубоко вдохнула, открыла глаза и медленно повернулась: на нее ласково смотрели веселые, родные синие глаза.
– Миша… – выдохнула она ставшее родным имя, привстала на цыпочки и обняла высокого широкоплечего моряка, прижалась к нему, расслабляясь, оттаивая в тепле горячих, сильных рук.
– А я уже и в библиотеке был, и в госпитале… Там сказали, что если ты не на укреплениях, то можешь быть здесь… – Михаил наклонил голову, уткнулся носом ей в макушку и счастливо вздохнул.
Она пахла… цветами?
Он вздохнул еще раз. Да, точно, нежными чайными розами. Среди запахов войны он вдруг почувствовал, что на какое-то время вернулся в радостное предвоенное время – эта девочка, тонкая, русокосая, с ясными глазами цвета летней травы, пахла чайными розами, солнцем, счастьем…
Стоя рядом с ней, обнимая ее, моряк отдыхал душой, он чувствовал, как сила вливается в него, как его наполняет спокойная уверенность в том, что все будет хорошо.
Что она – его судьба.
Его любовь.
Его жизнь.
Его спасение.
– Ты замерзла совсем, Машенька, ты дрожишь. Пойдем, тебя нужно согреть, – он мягко расцепил ее руки и заглянул Маше в глаза.
– Нет, мне не холодно. И мне уже пора в госпиталь. Я там нужна. Понимаешь? – из Машиных глаз тихо покатились слезы.
Как она хотела остаться здесь, хотела остаться с ним, никогда не покидать нежного и надежного кольца его сильных рук! Но – шла война, там были раненые, она не могла их подвести, не могла не вернуться.
– Ну что ты, хорошая моя, что ты… – Михаил осторожно вытер слезы с ее прозрачных щек. – Конечно, ты нужна в госпитале, а мы с тобой еще встретимся. Только не плачь. Ты мне сердце надрываешь. Посмотри на меня, улыбнись, солнце мое, – он взял ее лицо в ладони, приподнял, заглянул ей в глаза и сам улыбнулся так солнечно, что у Маши согрелось сердце.
Она смотрела на этого парня, изменившегося за время войны, возмужавшего… Лицо стало серьезнее, старше, взгляд тверже, но смотрел он на нее так же нежно, как раньше, и так же тепло ей улыбался.
И Машин мир обрел гармонию.
И Маша приняла его во всей полноте.
Ну и что, что война.
Она хочет быть счастливой.
Она хочет быть любимой.
Она хочет любить.
Она будет любить.
И она улыбнулась ему, вложив в улыбку все свое тепло: ей всем сердцем хотелось, чтобы ее улыбка согрела его так же, как он согрел ее.
– Ну вот, видишь, даже погода стала лучше, вон, смотри – солнышко вышло. – Михаил показал ей на небо, солнце и правда вышло из-за тучи, и стало светлее. – Пойдем, я тебя провожу.
Они взялись за руки и пошли к госпиталю. Девушка и моряк тогда еще не знали, что за все долгие месяцы осады Севастополя они встретятся еще только один раз.
Время шло…
Время шло в сражениях…
Врагу не удалось взять «сходу» крепость-Севастополь. Приморская армия, громя врага, двигалась к Севастополю и встала на его защиту вместе с севастопольцами. Фашисты бомбили город не переставая, ожесточенные бои не прекращались. Город не сдавался.
Но в ноябре 1941 года наши войска оставили Керчь – и Севастополь оказался в глубоком тылу врага. Фашисты атаковали одновременно по всему фронту, но город боролся.
Флот, армия, жители Севастополя – их оставалось все меньше, но казалось, они стали еще тверже, сплоченнее, роднее. Севастопольский плацдарм, небольшой по размеру, но великий по духу, объединял сыновей и дочерей многих национальностей и народностей Советского Союза.
Маша продолжала работать в госпитале – работы там прибавилось, раненых было много и становилось еще больше. Она уже редко бывала дома – все чаще она оставалась в госпитале, чтобы в любое время быть на месте, в любой момент оказать помощь. Маша принесла с собой немного самых необходимых вещей, и еще – кортик отца. Кортик она держала под подушкой своего спального места, а когда выходила в город, всегда брала с собой.
Как-то само собой внутри у нее сложилось спокойное, твердое и естественное ощущение, что биться она будет до самого конца. Когда Маша смотрела на своих коллег – медсестер, врачей или женщин, работающих на строительстве укреплений, на расчистке города после очередной бомбежки, всех севастопольских женщин – она видела, что до конца будут биться все.
И это было само собой разумеющимся.
Без пафоса.
Без истерик.
Другого было не дано.
Другого никто не хотел.
На севастопольском фронте не было тыла – это все был фронт. Почти каждый день немецкие самолеты планомерно бомбили город, жилые кварталы расстреливала тяжелая артиллерия, дома крошились в пыль, люди погибали, но Севастополь продолжал жить и бороться. После очередной бомбежки Маша терялась в догадках – цел ее дом или его уже нет.
Но город, назло смерти, назло врагу, упрямо жил.
В редкие дни затишья по Севастополю ходили трамваи. Их водили женщины – мужчины-водители ушли на фронт и в партизанские отряды.
В опустевших, затихших дворах и на пустырях женщины выращивали простые, неприхотливые овощи.
Спасаясь от бомбежек, город уходил под землю. В этом севастопольцам помог труд предыдущих поколений: в конце 19 века в городе была создана мощная система подземных коммуникаций и сооружений. И теперь, укрываясь от врага, под землю спускались госпитали, заводы, склады, школы, казармы. В Ново-Троицкой балке – в штольнях – был организован спецкомбинат, который во время обороны города выпускал оружие – мины и минометы, противотанковые ежи и гранаты, вещи, необходимые в воинском быту. В штольнях Инкермана работал еще один спецкомбинат – там женщины шили для бойцов обувь и теплую одежду.
Все для Победы.
Все для защитников Севастополя.
Несмотря на непрекращающиеся обстрелы, город убирали и заботились о нем. Женщины не только строили укрепления, но и следили за порядком в городе.
Женщины воевали.
Кто бы мог подумать, что обычная киевская студентка станет одной из легенд битвы за Севастополь. За время обороны Одессы и Севастополя Людмила Павличенко уничтожила 309 фашистов, из них – 36 гитлеровских снайперов, забравших сотни жизней наших ребят.
Маша видела эту девушку. Людмила Павличенко 250 дней и ночей воевала под Севастополем, обороняя город.
Маша восхищалась этой девушкой. Военный подвиг Людмилы превзошел по своему героизму несколько десятков снайперов-мужчин Второй мировой войны, а что касается женщин, то она стала лучшей женщиной-снайпером во всей мировой истории этого искусства.
Маша восхищалась Людмилой не только за ее выдающийся результат, но и за то, что даже глубокое личное горе не остановило эту поистине стальную девушку.
Жених и напарник Людмилы – Алексей Киценко – был смертельно ранен во время артобстрела осколком разорвавшегося рядом снаряда. Алексей сидел, обняв Людмилу за плечи. Рядом с ними разорвался снаряд, и его осколки Алексей принял на себя – он получил семь ранений, а один из осколков почти отсек ему руку, которой он обнимал свою Людмилу.
Алексей спас жизнь своей любимой.
Если бы он в тот момент ее не обнял, не прикрыл – осколок перебил бы девушке позвоночник. Людмила с трудом пережила смерть любимого человека и с новой силой начала воевать.
Как-то раз Маша увидела, как на одной из улиц Севастополя Людмилу окружили дети. Маша тогда не знала, что пройдет много лет, и Людмила Павличенко в своей книге «Героическая быль: Оборона Севастополя 1941–1942 гг.» напишет об этом времени.
«Когда я пошла воевать, я сначала испытывала одну только злость за то, что немцы нарушили нашу мирную жизнь. Но все, что я увидела потом, породило во мне чувство такой неугасимой ненависти, что ее трудно выразить чем-нибудь иным, кроме как пулей в сердце гитлеровца.
Когда я проходила по улицам Севастополя, меня часто останавливали ребятишки и спрашивали: „Сколько вчера убила?“
Я обстоятельно докладывала им. Однажды мне пришлось честно сказать, что я уже несколько дней не стреляла по врагам.
„Плохо“, – в один голос сказали ребятишки. А один, самый маленький, сурово добавил: „Очень плохо. Фашистов надо убивать каждый день“.
Он верно сказал, этот маленький севастополец. С того часа, как фашистские разбойники ворвались в нашу страну, каждый прожитый мною день был наполнен одной мыслью – разить врага…
В отбитой у врага деревне я видела труп 13-летней девочки. Ее зарезали фашисты. Мерзавцы – так они демонстрировали свое умение владеть штыком! Я видела мозги на стене дома, а рядом труп 3-летнего ребенка. Немцы жили в этом доме. Ребенок капризничал, плакал. Он помешал отдыху этих зверей. Они даже не позволили матери похоронить свое дитя. Бедная женщина сошла с ума.
Я видела расстрелянную учительницу. Тело ее лежало у обочины дороги, по которой бежали от нас фрицы. Офицер хотел изнасиловать ее. Гордая русская женщина предпочла смерть позору. Она ударила фашистскую свинью по морде. Офицер застрелил ее, затем надругался над трупом.
Они ничем не гнушаются, немецкие солдаты и офицеры. Все человеческое им чуждо. Нет слова в нашем языке, которое бы определило их подлую сущность. Что можно сказать о немце, в сумке которого я увидела отнятую у нашего ребенка куклу и игрушечные часики? Разве можно назвать его человеком, воином? Нет! Это бешеный шакал, которого надо уничтожать ради спасения наших детей.
Уничтожь фашиста! Тогда народ скажет тебе: ты действительно ненавидишь врага. Если ты еще не умеешь уничтожать врагов – научись. В этом сейчас твой святой долг перед Родиной, матерью, женой и детьми».