Над кукушкиным гнездом (др. перевод) - Кизи Кен Элтон (читать книги без сокращений TXT) 📗
Слышу, кто-то входит, это один наш черный привел жену Хардинга. Беседуют и улыбаются друг другу, когда входят. Хардинг читает книгу, черный обращается к нему:
— Дейл, смотрите, кто пришел к вам в гости. Я сказал, что сейчас не время для посещений, но она все-таки уговорила провести ее сюда.
Оставив ее рядом с Хардингом, он уходит и таинственно шепчет:
— Так не забудьте, слышите?
Она посылает черному воздушный поцелуй, потом поворачивается к Хардингу, выдвинув бедра вперед.
— Привет, Дейл.
— Дорогая, — произносит он, но не делает ни шагу в ее сторону. Оглядывается и видит, что все наблюдают.
Она одного с ним роста, в туфлях на высоком каблуке и с черной сумочкой, которую держит как книгу. Ногти у нее красные — прямо как капли крови на сумочке из блестящей черной фирменной кожи.
— Эй, Мак, — зовет Хардинг Макмерфи, который в другом конце комнаты рассматривает комиксы. — Если ты на время прервешь свои литературные изыскания, я представлю тебя своей супруге и Немезиде. Я мог бы сказать банальнее: «своей лучшей половине», но, полагаю, это будет явным намеком на наше равенство, не правда ли?
Он пытается рассмеяться, его два изящных пальца цвета слоновой кости ныряют в карман рубашки, шарят там и выдергивают из пачки последнюю сигарету. Она дрожит, когда Хардинг подносит ее к губам. Ни он, ни жена еще не приблизились друг к другу.
Макмерфи поднимается с кресла, сдергивает кепку и подходит к ним. Жена Хардинга смотрит на него, подняв бровь, и улыбается.
— Добрый день, миссис Хардинг, — говорит Макмерфи.
Она улыбается еще приветливее и кокетливо заявляет:
— Терпеть не могу «миссис Хардинг». Мак, почему бы вам не называть меня Вера?
Все трое садятся на диван, где сидел Хардинг, и он рассказывает жене о Макмерфи, о том, как Макмерфи довел Большую Сестру, а она улыбается и говорит, что это нисколько ее не удивляет. Рассказывая, Хардинг все больше воодушевляется и забывает о своих руках, которые ткут в воздухе ясную и видимую картину, вытанцовывают сцену за сценой под мелодию его голоса, как две красивые балерины в белом. Руки его могут быть чем угодно. Но вот он закончил рассказ, замечает, что жена и Макмерфи наблюдают за его руками, прячет их между коленями и смеется, а жена говорит:
— Дейл, когда ты научишься смеяться, а не пищать как мышь?
То же самое говорил ему раньше и Макмерфи, но как-то иначе: слова Макмерфи успокоили Хардинга, а ее слова заставили его еще больше нервничать.
Она просит сигарету, и пальцы Хардинга снова шарят в кармане, но он пуст.
— У нас норма, — говорит он и сводит вперед свои тонкие плечи, словно пытается спрятать наполовину выкуренную сигарету, — по одной пачке в день. Это не оставляет возможности для рыцарства, моя драгоценная Вера.
— О, Дейл, у тебя, как всегда, с гулькин нос, разве не так?
Он хитро смотрит на нее, улыбается, глаза лихорадочно блестят.
— Мы говорим в переносном смысле или ведем речь о конкретных в данный момент сигаретах? Хотя не важно, ты знаешь ответ на этот вопрос, какой бы смысл ты в него ни вложила.
— Я говорила без никакого двойного смысла, сказала, что есть, Дейл.
— Без какого-либо двойного смысла, милая. Такое отрицание в литературном языке недопустимо. Макмерфи, речь Веры по безграмотности вполне может конкурировать с вашей. Послушай, дорогая, ты должна понять, что между словами «никакой» и «какой-либо»…
— Ладно, кончай, Дейл! Пускай будет и то, и другое, как тебе лучше нравится. Я имела в виду, что тебе всегда ничего не хватает, и точка!
— Всегда чего-нибудь не хватает, моя умница.
Секунду она зло смотрит на Хардинга, потом поворачивается к Макмерфи, сидящему рядом.
— А вы, Мак? Для вас это тоже проблема — предложить женщине сигарету?
Пачка лежит у него на коленях. Он смотрит на пачку выразительным взглядом и говорит:
— Ну уж нет! Я всегда при сигаретах. Я ведь охотник. Стреляю курево при любой возможности, потому и пачка у меня держится дольше, чем у Хардинга. Он курит только свои. Так что шансов остаться без сигарет у него больше.
— Не стоит извиняться за чужие недостатки, друг мой. Это не соответствует вашему характеру и не может служить дополнением моему.
— Вот уж точно, — соглашается она. — Тебе остается лишь зажечь мне спичку.
И она так низко наклоняется к его спичке, что даже из другого конца комнаты я вижу, что у нее под блузкой.
Она начинает рассказывать о друзьях Хардинга и о том, как они ей надоели: все ходят и спрашивают Хардинга.
— Вы должны знать этот тип, Мак, — говорит она. — Такие надменные молодые люди с длинными, красиво расчесанными волосами и так изящно взмахивают своими вялыми ручками.
Хардинг интересуется, может быть, они заходят не только к нему, и она говорит, что те, кто ходит к ней, машут не вялыми ручками.
Неожиданно она встает и говорит, что ей нужно идти. Берет руку Макмерфи со словами, что будет рада еще раз с ним встретиться, и уходит из библиотеки. Макмерфи не может вымолвить ни слова. Услышав стук ее высоких каблуков, все снова поднимают голову и провожают ее взглядом по коридору, пока она не скрывается за поворотом.
— Ну, что скажете? — спрашивает Хардинг.
Макмерфи вздрагивает.
— Персы у нее — полный отвал, — это все, что он может сказать. — Больше, чем у старушки Вредчет.
— Я имел в виду не в физическом смысле, друг мой, а что вы…
— Черт побери, Хардинг! — неожиданно Макмерфи переходит на крик. — Ну не знаю я, что сказать! Чего ты хочешь от меня? Я что, брачная контора? Одно знаю точно: ни у кого нет права считать себя самым великим, но, похоже, все только и заняты тем, что всю жизнь кого-нибудь душат. Чего ты от меня хочешь: чтобы пожалел тебя, сказал, что она настоящая стерва? Но и ты вел себя с ней не как с королевой. Хватит, хрен с тобой и с твоими «что скажете?»! У меня и так забот полон рот, а ты еще свои вешаешь. Так что отвали!
Он обводит яростным взглядом всех пациентов в библиотеке.
— И вы все! Хватит ко мне приставать, черт бы вас всех побрал!
Снова напяливает кепку на голову и идет через всю комнату к своим комиксам.
Острые пораскрывали рты, смотрят друг на друга. А на них зачем кричит? Никто к нему не пристает. Никто ни о чем не просит с тех пор, как все поняли, что он старается вести себя смирно и не увеличивать срок заключения. И потом, их поразило то, как он накинулся на Хардинга, и не поймут, почему он схватил со стула книгу, сел и держит ее перед самым лицом, — то ли чтобы люди не смотрели на него, то ли чтобы самому на них не смотреть.
Вечером, за ужином, он извиняется перед Хардингом, мол, сам не знает, почему так завелся в библиотеке. Хардинг говорит, что, может, из-за его жены: она часто заводит людей. Макмерфи сидит, уставился в свой кофе, и продолжает:
— Даже не знаю. Я ведь познакомился с ней только сегодня. И, понятное дело, не из-за нее у меня плохие сны всю эту паршивую неделю.
— Как же, мистер Макмерфи, — восклицает Хардинг голосом молодого ординатора, который приходит на собрания, — вы просто обязаны рассказать нам об этих снах. Э-э, погодите, я возьму ручку и блокнот. — Хардинг хорохорится, чтобы снять неловкость после извинений Макмерфи. Берет салфетку, ложку и делает вид, будто собирается записывать. — Итак. Что именно вы видели в этих… э-э… снах?
Макмерфи даже не улыбнулся.
— Не знаю. Одни лишь лица, мне кажется… Только лица.
На следующее утро Мартини сидит за пультом управления в ванной, изображает из себя летчика-истребителя реактивного самолета. Покерщики прекратили игру и с улыбкой наблюдают за ним.
— Я земля, я земля: замечен объект 40-1600, по всей видимости, ракета противника. Немедленно приступайте к выполнению задачи. И-и-и-х-О-м-м.
Крутит циферблат, переводит рычаг вперед, на виражах отклоняется вместе с машиной. Ставит сбоку на панели стрелку на «полный», но вода через струйные насадки не поступает. Гидротерапия больше не применяется, воду отключили. Этим совсем новым оборудованием и стальным пультом никогда не пользовались. Но если не считать хрома, пульт управления и душ — такие же, как и те, что были в старой больнице пятнадцать лет назад. Струйные насадки дают возможность достать любую часть тела под каким хочешь углом, а техник в резиновом фартуке стоит в другом конце комнаты и манипулирует регуляторами на пульте, управляет, какую струю куда направить, с какой силой и какой температуры; распылитель открывается — струя мягкая, успокаивающая, распылитель сжимается — струя острая, как игла; а ты висишь на брезентовых ремнях мокрый, обвислый, сморщенный, в то время как техник забавляется своей игрушкой.
