Неповиновение (Disobedience) (ЛП) - Алдерман Наоми (читать книги без регистрации TXT) 📗

Я подумала: я не могу здесь оставаться. Но и уехать я не могу. Не могу, если хочу деньги Хартога и вещи своего отца.

Эсти сказала что-то, из-за чего Довид засмеялся. Я и забыла, какой у него глубокий смех. Я не понимала, как это возможно: Эсти и Довид смеются вместе. Я снова подняла трубку и начала слушать гудок телефона.

Я подумала: мне не нужны его чертовы деньги и мешок безделушек. Единственное, что я хотела – подсвечники, а их я не нашла. Поэтому, в Нью-Йорк. В мою настоящую жизнь. В ту жизнь, которую я хочу. Я могу уехать и никогда не вернуться, я могу уехать завтра, вернуться на работу, на мою работу, которую люблю, которая у меня хорошо получается, которая вознаграждает меня за вложенный труд. Я могу позвонить Скотту, сказать ему, что я возвращаюсь в офис на следующей неделе, попрошу провести остаток своего «отпуска по семейным обстоятельствам» когда-нибудь позже, в теплом, солнечном месте.

Я набрала номер, и на черном телефоне, стоящем на деревянном столе, высветился британский номер. Телефон звенел. И звенел. И направил меня в голосовую почту. Я посмотрела на время. В Нью-Йорке одиннадцать часов. Скотт не должен быть сейчас не в офисе, да и не думаю, что его секретарша не подняла бы телефон в его отсутствие. Я набрала снова.

В этот раз Скотт ответил спустя два гудка, рваным голосом и тяжело дыша, будто ему пришлось бежать к телефону.

- Привет, - сказала я, - это я.

- Я знаю, - сказал он. Пауза.

И за эту паузу, прежде чем он хоть что-то сказал, я все поняла. Я поняла, но не хотела признавать это.

Я спросила:

- Ну, как дела? – Что означало «Что не так?», только мне не пришлось это произносить.

- Слушай, Ронни, у меня есть только минута, ладно?

Я ничего не говорила.

- Ронни?

Он никогда не называет меня Ронни, только когда пьяный.

- Да, я здесь. Ничего, у меня тоже есть всего минута.

- Слушай, Ронни, - сказал он, как будто я не только и делала, что слушала. – Мы должны все закончить между нами.

Я изобразила звонкий и бодрый тон.

- Все и так кончено, Скотт. Или ты уже забыл, как бросил меня?

- Нет, я имею в виду, закончить насовсем. Послушай, - он вдохнул и сделал паузу, - дело в Шерил. В ту ночь, когда я приехал к тебе, она меня отследила. Чтобы посмотреть, куда я иду. Она поехала за мной на машине в халате.

Я представила Шерил, которую я никогда не встречала, которая существует для меня только как идеальная картинка, стоящая на столе. Я представила, как она в халате и тапочках ведет машину. Дикость.

- Если это не прекратится сейчас, она говорит, что хочет развод, и я… Ронни, прости. Мне пришлось сказать ей, что это ты, она не отставала от меня. Мы больше не можем работать вместе. Извини. Я не, в смысле, я сделаю так, чтобы ты не… Понимаешь?

Я не понимала. Я ничего не сказала. Эта ситуация, которая была такой легкой, такой блаженно простой и свободной от осложнений, неожиданно стала неясной и запутанной.

- Да, - сказала я. – Я понимаю. Не волнуйся. Я не вернусь в офис. Я увольняюсь.

И пока Скотт бормотал что-то о том, как он переживает, и что я не должна этого делать, и пока я заверяла его, что могу, потому что мне как раз попалось более удачное предложение… Я поняла, что думаю только: «Да». Так и случается. Мы пожинаем плоды своих решений. Видишь? Все к этому и шло.

***

Я чудаковатая. Я знаю. Даже в Нью-Йорке, где все хоть немного евреи, я не очень вписываюсь. Ортодоксальный мир тесен; «бывших ортодоксов» совсем не много. Время от времени я встречала таких как я на вечеринках и мероприятиях. Люди говорят: «Ронит! Ты должна познакомиться с Трентом. Он вырос в Манси!». И вот этот Трент, выглядящий совершенно нормально, даже не скажешь, что он может прочитать Десять Заповедей на иврите или что-то такое. Я обычно избегаю этих людей. Иногда они злые. Те, которые ушли слишком быстро, которые убежали от религии, потому что считали, что она – корень всех их проблем, и теперь не знают, что делать с оставшимися. Иногда они не злые, но их истории очень трагичны: жестокость, безнадзорность, насилие – да-да, эти вещи тоже встречаются в нашей общине. Что-то заставило их отвернуться от всего, что связано с причинившим им боль местом. И все эти люди, если мы разговоримся, и разговор зайдет о религии, неизбежно поделятся своей историей побега и попросят меня рассказать свою. Как я выбралась? Это просто. Почему? А вот это не очень.

Когда люди только знакомятся со мной, они предполагают, что, раз мой папа был раввином, должно быть, была какая-то взрывная финальная сцена. Люди, которые знают меня чуть лучше, думают, что дело в моей довольно беспорядочной сексуальной жизни. Но, я прямо признаю, никто так и не услышал мою историю целиком. Так что, думаю, у меня все же есть что-то общее с папой.

Вот что случилось: ничего. Ничего и все сразу. Серия ссор насчет этого и того, начиная сэндвичей с яйцом и заканчивая подростковыми журналами, которые я приносила домой, и длиной моих юбок. Не думаю, что он когда-либо знал или хотя бы подозревал насчет нас с Эсти; его мозг не так работал. Но при всем этом Эсти изменила мои отношения с папой. С ней я начала кое о чем сомневаться. И сомневаясь в чем-то, я начала сомневаться во всем. Его ответы больше не удовлетворяли меня так, как в детстве.

Мы не ушли из жизней друг друга после вспышки ярости. Мы просто постепенно перестали разговаривать. Мы потеряли общий язык, а потом нам больше нечего было сказать.

А сейчас он мертв, и это все, чем он когда-либо будет. Тишина. Никакого последнего слова. Никаких финальных мыслей. Больше нечего толковать. Только тишина.

Я поняла, что все еще держу в руке телефон, будто ожидая, что Скотт снова появится на линии и скажет, что это была ошибка, и что моя жизнь сейчас не развалилась неожиданно и не превратилась в груду кирпичей, поскольку их никогда и не держал никакой цемент. Я положила телефон, Эсти зажгла свечи, наступил Шаббат.

***

В тот вечер я, Эсти и Довид сели и обсудили проблему. Вот так просто. Ну, не совсем, но что-то близкое к простоте, что-то по соседству с простотой. Вот как все было. Я объяснила свою ситуацию. Чтобы уехать, мне придется остаться. Чтобы иметь возможность несколько месяцев платить по счетам, пока я не найду новую работу, чтобы не сталкиваться со Скоттом и его бытовым несчастьем, в котором я виновата, мне придется взять чек Хартога и выполнить его просьбу. Они кивали и говорили, что, конечно, я могу остаться на сколько угодно.

После этого наступила пауза, и она затянулась; я смотрела на пол, а они – на меня. По-доброму, наверное. Они смотрели на меня с состраданием. Я сказала:

- Эсти, тебе стоит уехать со мной в Нью-Йорк. Или просто уехать, куда-нибудь, но если хочешь, я могу тебе помочь.

Я сказала не совсем так. Я осторожно ходила вокруг да около. Это было совсем на меня не похоже. Но наконец я это сказала.

- Иногда, - сказала она, - я ни о чем другом и не думаю. – Она посмотрела на меня. – Я раньше мечтала, как приеду, найду тебя, знаешь. Однажды утром заявлюсь на твой порог с сумками и скажу: «Вот и я». Я раньше много об этом мечтала. – Я набрала дыхание и приготовилась что-то сказать, но она продолжила: - Хотя, забавно, но я никогда не мечтала, что ты приедешь ко мне. Почему-то в моих мыслях я всегда приезжала и искала тебя. Разве это не странно?

Я совсем не думала, что это странно.

Она сказала:

- Я думаю об этом. – И Довид кивнул, как будто он тоже думал о том, чтобы уехать.

Я сказала:

- Ты не можешь оставаться здесь. Не сейчас, после всего, что случилось. Слухи не прекратятся, Эсти. Может, ты думаешь, что сможешь их игнорировать, но это не так. Рано или поздно они разотрут тебя на мелкие кусочки. Ты должна уехать куда-то, где никто не будет шептаться.

- Возможно, - ответила она. – Может, есть и другой путь. Я еще не до конца его продумала. Мы с Довидом должны его обсудить. Оставайся на неделю. Возьмешь деньги Хартога. Синагога заработала эти деньги через твоего отца; они все равно принадлежат тебе.