Дикие ночи - Коллар Сирил (электронную книгу бесплатно без регистрации .txt) 📗
Маленький, приземистый сорокалетний тип, одетый в кожу, ждет меня перед кафе на авеню Ледрю-Роллен. Мы поднимаемся к нему в квартиру, он предлагает выпить, наливает мне виски. Мне он кажется вполне симпатичным. Потом он достает большой чемодан из лозы, открывает его и выкладывает на кровать массу специальных приспособлений из кожи и пластика. Я шучу:
— Да их тут на огромные тыщи!
Он предлагает мне испробовать на себе некоторые из его игрушек, я соглашаюсь, и он подвешивает меня на крюк, связав по рукам и ногам кожаными ремнями. Какое-то время я вишу спокойно, потом начинаю терять сознание, меня тошнит, и я прошу моего случайного партнера освободить меня. Он успокаивает, говорит, что в первый раз всегда так бывает.
— Не беспокойся, я же врач!
Мы спускаемся в подземный гараж, я ложусь на пыльный, закапанный машинным маслом бетонный пол, а он становится надо мной и писает.
Врачи посоветовали мне лечь в клинику Пеплие и выжечь лазером мои лиловые нарывы. Я жду своей очереди, иду в туалет и читаю надписи на стенах: «Мне нравятся сестрички, у которых под халатом купальники, я от них завожусь, как бык. Прихожу сюда и кончаю, как лошадь». Ниже другая надпись-вопрос: «А где пятна?»
Дерматолог вводит мне обезболивающее под кожу вокруг каждого нарыва и надевает зеленые очки, чтобы защитить глаза от луча лазера. Потом протягивает мне такие же и нажимает на педаль. Луч лазера обжигает мне кожу с сухим, почти металлическим скрипом. Оперирует робот.
Я не помню, чтобы отец когда-нибудь целовал маму, обнимал ее, держал за руку. Не помню ни одного жеста — ни резкого ни ласкового — по отношению к себе. Может быть, они и были, но я ничего не запомнил.
Именно это заставило меня сделать из собственного тела ширму, препятствие любому внешнему воздействию.
Придя после полуночи к Лоре, я совершенно точно знаю, что есть жесты, которые мне недоступны. Еду по уснувшему городу, плохо пригнанные ставни скрипят и хлопают по стенам домов. Я звоню; в ответ раздается бешеный лай собак, Лора открывает мне дверь, но не смотрит в глаза, она почему-то уставилась в пол. В коридоре горит синий свет, мы почти ничего не видим. Лайка смотрит на меня своими разными глазами — один глаз у нее карий, другой голубой. Морис радостно царапает меня лапой, он явно счастлив меня видеть. Я иду следом за Лорой, которая возвращается в кровать.
Этим вечером мы не сразу начинаем заниматься любовью. Сидим за кухонным столом и пьем оршад, кажущийся белесым в сумерках, смотрим сверху на предместье в ночи: Медон, Булонь, Исси-ле-Мулино, сотни маленьких оранжевых и белых точек.
Я страдаю от собственной ущербности, от того, что не могу дать Лоре так необходимую ей нежность, мешаю ей проявлять собственные чувства. Мне нужна была настоящая женщина, а Лора еще ребенок.
Лора возражает: она все это знает, но ей кажется, что наша плотская любовь будет долговечной, она выстоит под ударами ревности, победит вирус, отсутствие будущего. Я испытываю внезапное восхищение этой женщиной-ребенком: она способна в свои двадцать лет отказаться от абсолютной любви и принять только то, что я даю ей.
Я думаю о том вопросе, который задал себе когда-то, встретив Лору: «Сколько мужчин уже заставили ее испытать оргазм?» Оказалось, что я был первым, хотя и не испытываю по этому поводу абсолютно никакой гордости. Так было записано свыше в нашу книгу Судеб.
Если я ласкаю себя сам, то думаю о Лоре, о наших общих фантазиях, рожденных объятиями. Лора не знает обо мне худшего, она представления не имеет о моих ночах, зато я знаю, что она точно знает, что только я могу заставить ее испытать настоящий оргазм и именно потому, что существуют эти дикие ночи, часть меня.
Чуть позже мы занимаемся любовью, и все получается как в первый раз: любовники находят друг друга и удивляются ласкам друг друга.
Я где-то подхватил ветрянку, забытое ощущение детства. Госпиталь Пастера, переливания крови, сыпь на теле и лице, намазанная какой-то синей дрянью. На этом же этаже умирают от СПИДа худые изможденные люди.
Мне звонят, ко мне приходят. Омар чуть не плачет: его самый младший брат умер сегодня ночью. Он угнал грузовик, за ним гналась полиция, он разбился, врезавшись в стену. Как раз накануне он потерял свой талисман — ключ, который ему дала старая арабская женщина. Когда Омар ходил на дело, то всегда вешал его на шею, и никто его не видел, он становился НЕВИДИМЫМ.
На третий день приходит Лора. Она садится на край кровати, и я чувствую, что она боится, боится пятен на моем лице, думая о других шрамах, которые могут изуродовать меня. Она внезапно понимает, что тоже уязвима.
Лора больше даже не пытается приходить ко мне. Она говорит, что не хочет тащиться через весь Париж на метро, что собаки не могут ночевать одни.
Вот уже неделю у меня нет новостей от Лоры. Я звоню ей. Оказывается, она встретила парня, ему двадцать два, он парикмахер. Она проводит с ним все вечера и ночи. Он ласкает ее, говорит, что она очень красивая, ходит в магазин, моет посуду, гуляет с собаками. Они вместе принимают ванну. Лора говорит мне:
— Я предпочитаю не видеться с тобой. Если я тебя увижу, могу засомневаться в нем.
Отсутствие в моей жизни Лоры убивает меня, я все время об этом думаю. Иду к ней в бюро, но опаздываю: парикмахер уже забрал ее. Я звоню, набираю номер, бесконечный длинный звонок. На моем автоответчике нет ни одного сообщения от нее.
Как-то в воскресенье утром мне удается дозвониться до Лоры. Она просит:
— Отвези меня к морю!
Мы едем в Нормандию, Лора молча смотрит на серый асфальт дороги. Мои вопросы остаются без ответа, Лора только говорит:
— Никогда бы не подумала, что ты будешь так реагировать.
Проезжаем Руан, и она вдруг рассказывает смеясь:
— Знаешь, он любовью занимается, как маленький мальчик, я никогда не кончаю. Если я делаю ему минет, он кончает через тридцать секунд.
Ни в одной гостинице Трувиля нет свободных номеров. Мы переезжаем Бельгийский мост, я беру номер в «Норманди», и мы оставляем там наши вещи. Я растягиваюсь на кровати, но Лора хочет идти гулять на пляж. Я говорю ей:
— Хочу заняться с тобой любовью, хочу тебя!
— Сейчас?
— Немедленно!
— А, вот оно что, ты меня хочешь! — И она плюхается на кровать. Я торопливо раздеваю ее, становлюсь перед ней на колени. Она ласкает меня через джинсы, признается:
— Я так давно этого хочу!
Я вхожу в нее, наваливаюсь всем телом. Она кричит, очень быстро кончает и сразу же замирает, уходит в себя, не видит меня. Я осторожно замечаю:
— Я потом кончу.
— Ладно… — Лора встает, идет в ванную, как автомат. Я слышу, как она пустила воду, как будто отмываясь от наших объятий.
Мы обедаем на пляже в Трувиле. Идем сквозь вечер, возвращаемся в отель. Лора ходит кругами по комнате, потом включает телевизор и садится в кресло. Я лежу на постели один, зову ее, говорю, что хочу ее, но она равнодушно роняет:
— А я нет!
Лора все-таки ложится, наши тела соприкасаются. Мне плохо, невыносимо плохо, я не могу согласиться с ее отказом, с тем, что она меня не хочет. Лора утешает меня:
— Послушай, ничего ведь не случилось, постарайся заснуть, — и поворачивается ко мне спиной.
Я встаю, надеваю трусы, потом джинсы. Она спрашивает:
— Что ты делаешь?
— Я возвращаюсь в Париж.
— Иди сюда, ложись.
Беру со стола ремень и переворачиваю стакан с апельсиновым соком.
— Черт, черт, черт! — Я швыряю бутылку минеральной воды в стену, капли падают на Лору, она резко поднимается, смотрит на меня так, как будто я собираюсь убить ее.
— Возвращаемся в Париж!
