Записки районного хирурга - Правдин Дмитрий (онлайн книги бесплатно полные .TXT) 📗
— Дмитрий Андреевич, что остановились? Никогда прежде холецистэктомию под новокаином не выполняли? — словно читая мои мысли, спросила ассистентка.
— Вы знаете, да. Никогда! Даже не знаю, с чего начать.
— Обезбольте эту связку и введите в эти точки раствор новокаина, — подсказала Любовь Андреевна.
Через двадцать минут я удалил желчный пузырь под местной анестезией! Не знаю, чем бы закончилось дело, если бы не моя наставница.
— Бабушка, вам не больно? Как себя чувствуете? — поинтересовался я у пациентки, зашивая операционную рану.
— Все хорошо, милок! Не больно!
Выйдя из операционной, я столкнулся с группкой небритых мужиков.
— Доктор, ну как прошла операция? Жить будет? — спросил самый старший, теребя в руках шапку-ушанку.
— Думаю, будет! А вы кто?
— Да мы тут все родственники, вот не знаем, к чему готовиться.
— К тому, что она должна поправиться!
— А это, чего у неё?
Я рассказал собравшимся об операции. Судя по количеству родственников, бабушка была основой разветвленной семьи, все желающие справиться об ее здоровье не вместились в коридор и ожидали на улице. Следом вышла Любовь Андреевна:
— Пахомыч, чего это вы тут устроили? Жива Ниловна, все в порядке, доктор молодец! А теперь давайте на улицу, здесь хирургия.
— Спасибо, Андреевна! — расплылся в улыбке Пахомыч. — Пошли, ребята, вечером забежим.
— Любовь Андреевна, огромное вам спасибо за помощь! — обратился я к старшей, когда все посетители покинули помещение. — Не знаю, что бы я без вас делал. А вы на фронте научились местной анестезии?
— И на фронте, и после войны. У нас анестезиологи всего лет десять как появились, а до этого мы сами наркоз давали, или второй хирург, или я. А вообще местную анестезию широко применяем, у нас даже кесарево сечение под местной делается.
— И как?
— Нормально, детишки здоровые рождаются, наркозом не травленные. Правда, молодые врачи не хотят, отходят, одна доктор и осталась, что под местной оперирует.
— Да, у вас тут хорошую школу можно пройти по изучению местной анестезии.
— Так изучайте, дело нужное, анестезиолог-то не всегда под рукой.
Мне относительно повезло: пока Виталя проверял капканы, я обходился новокаином. Кроме бабушки с холециститом, прооперировал еще двоих парней с аппендицитом и одного деда с ущемленной грыжей, причем пришлось удалить часть кишечника; зашил несколько ран. Видимо, судьба благоволила ко мне, так как более серьезную патологию оставила на потом.
Любовь Андреевна всегда помогала мне, я не переставал удивляться ее эрудиции, при желании она могла бы и сама оперировать. Она щедро делилась со мной опытом более чем полувековой работы операционной сестрой. Даже если не было операции, я постоянно и подробно расспрашивал ее, и ни разу она не отказалась меня учить.
Жил я там вполне сносно: спал возле печки, каждый день ходил в баню через дорогу, кормили меня сытно, работа была интересной — в общем, все бы ничего, но на третий день моего пребывания сломался рентген.
Вместо рентгенаппарата постановили использовать флюорограф.
Наверное, каждый из нас хоть раз в жизни, да сталкивался с флюорографом. Помните, когда делают флюорографию, то просят зайти во внутрь специальной камеры и говорят: «Вдохните и не дышите»? Аппарат снимает грудную клетку. Картинки получаются маленькие, и их потом смотрят под специальным увеличительным стеклом. До командировки я никогда не думал, что на флюорографе можно снимать весь организм.
Переломы и ушибы бывали каждый день. Поликлиника находилась в квартале от больницы, народу было немного, и к обеду я обычно принимал всех; но теперь прием проходил в два этапа. Дело в том, что флюорограф заряжается не одним снимком, а длинной катушкой, рассчитанной на несколько десятков исследований; поэтому, пока она не закончится, ее не вынимают.
Ладно, если рука сломана: клиент встал, засунул в камеру верхнюю конечность, сняли; а если нога? Мимо такого зрелища просто так не пройдешь. Однажды к нам доставили мужика: на ногу чурка упала, похоже на перелом костей стопы. Вот группа поддержки в составе четырех довольно пьяных лесорубов, корячась в самых немыслимых позах, пытается всунуть в камеру пострадавшего — на носилках! — и удержать его на весу. Объектив аппарата настроен только на верх туловища; мат-перемат! Рентгенлаборантка недовольна: «Выше поднимите! Теперь ниже!» Бах! Носилки опрокинулись, и пострадавший упал с высоты на пол! Хрясть! Похоже, еще что-то сломал. Снова мат, стон, ругань. Травмированный уложен на носилки, и его по новой начинают тянуть к объективу, при этом дозу облучения получают все.
Снимок сделан, но это только полдела, теперь нужно дождаться проявки. А кассету снимут только после обеда; вот пострадавшие и сидят вдоль стенки в коридоре. Мне приходится после обеда идти повторно на прием и смотреть под лупой снимки, у кого перелом — тому гипс или скелетное вытяжение, у кого нет — того домой. Кому не нравится — может ехать в соседний райцентр, за двести верст, но таких не находилось.
На одиннадцатый день моей командировки ко мне в палату ввалился здоровенный дядька лет сорока, рыжебородый, с ружьем за плечами.
— Ну, здорово, что ли! — прогрохотал он. — Я Виталя, анестезиолог, вот только из тайги вышел, решил сразу на работу заскочить.
От него веяло морозом и костром.
— Здорово, Дима! — представляюсь я. — А я уж заждался.
— Да, да я когда в тайгу ухожу, ничего серьезного не случается! А как выхожу, то все! Работа сама бежит! — белозубо улыбнулся Виталя. — Ладно, пойду до дому, сегодня отдохну, а завтра выйду, если что, то зови!
— А ты что, пешком?
— Обижаешь! На гужевом транспорте! — анестезиолог махнул в окно.
Сквозь замороженное стекло вырисовывалась впряженная в сани лошадь, рядом сидела большая лохматая собака.
— О, так ты на лошади?
— А то! Ей бензин не нужен! Ладно, давай, после поближе познакомимся!
Но отдохнуть Витале не удалось: не прошло и часа с его ухода, как подвезли «тяжелую» девочку десяти лет. Тупая травма живота, ударила старшая сестра, причем около десяти часов назад; похоже, разрыв селезенки. Вывозили попутным транспортом из глухой таежной деревни. На момент осмотра девочка была очень бледной, пульс нитевидный, давление не определялось, необходимо было оперировать.
Оперблок собрали за двадцать минут, анестезиолог, еще не успев сбрить бороду, встал у изголовья больной и принялся давать наркоз. Я сделал разрез и вошел в живот. Внутренние органы в буквальном смысле плавали в излившейся крови. Собрав около двух литров, я решился на реинфузию.
— Дима, а не боишься, что ДВС-синдром разовьется? — спросил Виталий. — Все же если больше шести часов от момента травмы прошло, не рекомендуют реинфузию проводить.
— Боюсь, — честно сознался я.
ДВС-синдром — диссименированное внутрисосудистое свертывание, очень серьезное осложнение, суть которого в том, что если перелить больному старую, больше шести часов находившуюся в животе кровь, то возможен сбой в свертывающей системе организма и кровотечение из всех мелких сосудов. — Но, думаю, рискнуть, тем более точно никто не знает, когда была травма, то ли пять часов назад, то ли десять. Давай перельем!
— Ну, хозяин барин! Только вся ответственность на тебе!
— На мне! Давай!
Перелили кровь, я удалил разорванную селезенку и, установив в живот дренаж, зашил переднюю брюшную стенку. Все вроде бы прошло гладко.
— Ну, вот, Виталий, девочка порозовела, пульс и давление в норме! Похоже, жизнь спасли, а?
— Не знаю, не знаю, мало времени прошло, ДВС еще может развиться.
— Да ладно, — самоуверенно заявил я. — Все уже! Если б ДВС развился, то по дренажу кровь уже бежала бы.
— Ладно, тебе видней, я поехал домой, если что, вызывай! Пока!
Я дописал историю, осмотрел девочку, она мирно посапывала в кровати, повязка и дренаж были сухими. Дав последние наставления дежурному персоналу, я отправился спать к себе в палату.
