Яблоневый дворик - Даути Луиза (читать книги регистрация .txt, .fb2) 📗

Снова «бум-бум-бум» — и снова звонок. Гай обошел кровать и направился к двери. Когда он взялся за ручку, я сказала:

— Это полиция.

Мой бедный Гай. Он взглянул на меня дикими глазами, выскочил из комнаты и помчался вниз. Только тут я поняла, что мои слова о полиции навели его на мысли об Адаме, о том, что с ним случилось несчастье, по-тому-то он бегом бежал по ступенькам. Я села на кровати, обхватив голову руками. Я никуда не побежала, потому что знала, что Адам тут ни при чем: они пришли за мной.

Адам, Керри, мои дети… Что скажет им Гай? Это попадет в газеты, он не сумеет скрыть.

Снизу доносились топот и голоса людей, наполнявших дом, возмущенные, требовательные возгласы Гая.

Мой дом. Я привела их в свой дом, в свое убежище. Сейчас все выйдет наружу. По лестнице застучали мужские шаги. Я неподвижно сидела на краю кровати, не попытавшись даже накинуть халат. Я представляла себе, как утром Гай по телефону скажет Керри: «Дорогая, ты не поверишь, но мама арестована».

«За что?!»

Этот же вопрос будут задавать все остальные.

Часть третья. ДНК

15

ДНК меня создала. ДНК меня уничтожила. ДНК — это Бог.

Когда люди говорят о ДНК, они, как правило, имеют в виду наследственность. Человеку интересно, почему у него, к примеру, карие, как у отца, глаза. Мы, генетики, отдаем себе отчет, насколько скромны наши познания. Почему под влиянием окружающей среды существенный генетический признак проявляется всего лишь в виде тенденции, а на одну доказуемую гипотезу приходится десять необъяснимых? Геном похож на огромное мутное озеро, а мы, так называемые ученые, — на слепых водолазов, которые медленно плывут под водой, выковыривают из донного ила то одно, то другое, крутят в руках, пытаясь очистить от грязи неуклюжими пальцами в резиновых перчатках и не понимая, что же именно нашли: бесполезный камешек, жемчужину или старую пуговицу. Но есть несколько областей, в которых значение ДНК не подвергается сомнению, например судебно-медицинская экспертиза. ДНК — одно из немногих открытий человечества, делающее ложь бессмысленной.

* * *

Первой, но далеко не последней ошибкой, которую я совершила, была попытка лгать полицейским, которые приехали меня арестовать. Чтобы решиться на ложь, надо либо не иметь мозгов, либо обладать крайней степенью самоуверенности: ни то, ни другое ко мне не относилось, но я просто запаниковала. Когда меня, ошеломленную, с подступившей к горлу тошнотой — следствие мгновенно упавшего уровня сахара в крови — привезли в участок, мне сразу задали вопрос:

— Миссис Кармайкл, где вы были вчера во второй половине дня?

— Отвозила в приемный пункт старые вещи.

* * *

С этого момента мои отношения со следователями покатились под откос. Они показали мне видео с камер наблюдения: моя машина едет по Нортхолт-роуд. Я сказала: «Мне захотелось покататься». Автомобиль изъяли. Позже в нем найдут твою ДНК и засохшую каплю крови Джорджа Крэддока, упавшую на коврик у пассажирского сиденья с твоего носка.

* * *

Потом я начну говорить правду, точнее — часть правды. Тебя арестовали, но я придерживалась версии, о которой мы договорились: ты — просто знакомый, и я доверилась тебе потому, что была в отчаянии. Раз ты велел мне так говорить, значит, на то были причины. Ты знал, что делаешь. Ты — агент спецслужб. В конце концов, ты тоже знаешь про ДНК — мозги у тебя есть. Ты кто угодно, только не самоуверенный болван.

* * *

Не знаю уж, что обо мне подумают, но даже после того как меня посвятили в подробности смерти Крэддока, я не испугалась. Все это казалось настолько нелепым… Нет, не то, что человек умер, — как раз это я понимала, — и не то, что в его смерти обвиняли тебя; нет, абсурд ситуации заключался в том, что меня сочли причастной к убийству. Конечно, когда станут известны все факты, обвинения будут сняты — в этом я не сомневалась. Возможно, именно убежденность в собственной невиновности и заставила меня сосредоточиться на твоей защите.

Во время допросов мной владела единственная мысль: как я могу тебе помочь? Даже если докажут, что ты виновен в смерти этого человека, я ни за что не поверю, что ты убил его намеренно. Значит, я должна тебе помочь.

Я придерживалась нашей версии. Вела себя так, как ты велел мне тогда в машине. Рассказала о нападении Крэддока. О том, что обратилась за советом к тебе, потому что не знала, что мне делать. Что мы консультировались у Кевина. Что в тот роковой день я встретила тебя возле метро и отвезла к дому Крэддока — ты собирался серьезно с ним поговорить. Женщина-детектив в сером костюме посмотрела на меня и спросила:

— Как бы вы охарактеризовали ваши отношения?

— Как дружеские, — сказала я.

— Просто дружеские?

Мне даже удалось пожать плечами.

— Я очень хорошо к нему отношусь. Он помог мне в трудную минуту. Дал совет, — произнесла я, глядя в стол.

* * *

Она ушла, но вскоре вернулась. Сказала, что ты дал показания, что мы с тобой любовники, познакомились, когда я выступала перед постоянным комитетом в Палате общин. Это был удачный ход, но она не упомянула ни одной подробности. Она ничего не сказала о сексе в часовне или в неработающем туалете. Так я поняла, что это просто выстрел наугад. Она не упомянула Яблоневый дворик.

У них на нас ничего не было: ни биллинга телефонных разговоров, ни переписки по электронной почте. Правда, на моем компьютере, который они изъяли на следующий день после ареста, хранились мои неотправленные письма к тебе, но если бы они их нашли, то уже предъявили бы мне. Только один человек, кроме нас, знал о нашем романе, и этот человек был мертв.

Я посмотрела женщине-детективу в лицо.

— Не представляю, зачем ему такое говорить. Потому что это неправда.

* * *

Чтобы меня сломать, привлекли инспектора Кливленда — здоровяка с фигурой регбиста, с прямыми каштановыми волосами и светлыми глазами, вполне симпатичного, если бы не кривоватые зубы, — за такими, как он, еще в школе устанавливается репутация парня простого, но справедливого. С коллегами-мужчинами он пьет пиво, а о подчиненных заботится как родной отец. Несмотря на габариты, кажется добряком. Кливленд — из тех детективов, перед которыми слабые испуганные женщины пытаются заискивать в надежде на помощь.

Он сидел в кресле, подавшись вперед и положив скрещенные руки на стол, отчего пиджак встопорщился на плечах. Глядя прямо на меня своими светлыми глазами, спросил, как я себя чувствую.

Затем сказал, что ему очень жаль, что все так произошло, и ознакомил меня с заявлением Кевина. Тот рассказал о нашей встрече, подчеркнув, что уже тогда предположил, что нас с тобой объединяет нечто большее, чем дружба. (Ключевое слово здесь, конечно, предположил.)

Показания Кевина отличались большой точностью. В них содержалось множество подробностей изнасилования. Инспектор Кливленд вместе со мной прошелся по всем пунктам, любезно попросив подтвердить каждый из них. Затем сам кое-что сообщил мне.

Оказывается, Крэддок был разведен. У него был ребенок. Его жена подавала жалобу на домашнее насилие, которую потом отозвала. Она уехала в Америку, забрав с собой ребенка. В компьютере Крэддока обнаружились горы порнографии, включая ссылки на соответствующие сайты. Обо всем этом инспектор Кливленд рассказывал каким-то извиняющимся тоном. Ему не хотелось меня огорчать, но работа есть работа.

Он почти околдовал меня. Так и подмывало воскликнуть: да, вы правы, это я подговорила любовника пробить череп моему насильнику, мы вместе спланировали убийство. Думаю, инспектор Кливленд ждал от меня именно этого. Я немного всплакнула, когда мы добрались до того места в показаниях Кевина, где речь шла о болезни моего сына. Инспектор Кливленд сказал, что понимает, как тяжело мне пришлось. Так же прекрасно он понимает, какую ярость и страх я испытала после того, что сделал со мной Джордж Крэддок. А потом еще это преследование… Каждому захотелось бы как следует проучить негодяя. В конце концов, сказал инспектор Кливленд, если бы кто-то проделал такое с его женой, он бы за себя не поручился.