Дуxless: Повесть о ненастоящем человеке - Минаев Сергей Сергеевич (лучшие бесплатные книги TXT) 📗

– Так… это… быстро спать. На хер эту политику, завтра на работу, время пять утра. Все, договорились до негров, идиоты. Все, пока, спокойной ночи.

Мишка гасит свет на кухне, в коридоре, и я в полной темноте бреду в дальнюю комнату и падаю на кровать. Я лежу и смотрю, как свет фар въезжающего во двор автомобиля оставляет на потолке комнаты причудливые узоры. Меня «вертолетит» и хочется продолжения разговора.

– Миш, а Миш, – громко говорю я.

– Ну, чего тебе, угомонись наконец.

– Скажи, а здесь когда-нибудь хорошо будет? – Я спрашиваю его и жду какого-нибудь теплого и мудрого напутствия на ночь…

– Ага, – слышу я приглушенный голос. – Вот завтра придут матросы, и всем будет хорошо.

– Мишка, вот за что я тебя люблю, так это за точность формулировок!

Я лежу и думаю: «Действительно, при таком похуизме скоро придут матросы, и всем будет хорошо. Точно придут. Не факт, что они будут подпоясаны портупеями с деревянными коробами „парабеллумов“, но вооружены они будут точно. Словом и делом. Они придут и принесут нам жизнеутверждающую систему координат: земля – крестьянам, фабрики – рабочим, лагеря – интеллигенции… Они же принесут и правильные понятия – наказания без вины не бывает! Ничего страшного в этом, по сути, нет, зато желудочные колики от пережоров в дорогих кабаках пройдут. Перловка еще никому не вредила. Так же, как и работа на свежем воздухе…»

– Да, Миш? – только и могу вымолвить я.

Но Мишка уже храпит и не слышит моего почти немого вопроса. А мне так хочется поделиться с ним своими размышлениями о завтрашнем дне страны. Я лежу и вонзаю в вязкую темень комнаты свои безапелляционные, отточенные формулировки четким, хорошо поставленным голосом. Хотя, с другой стороны, мне понятно, что под воздействием марихуаны из меня извергаются звуки, похожие на испорченную магнитофонную пленку, со всеми присущими подобному состоянию «храоуууууу ыиэээ ффсзззз». И скорее всего я уже тоже сплю и все это мне снится. Я проваливаюсь все глубже между диванных подушек, и меня, словно камень, тянет вниз чувство ужасной недосказанности. Последнее и самое горькое, что мне приходит в голову, – это то, что матросы уже приходили в 1917-м, и лучше от этого мало кому стало. И посему наш диалог снова загоняется в тупик. И мне так хочется сказать это Мишке, и мне так интересно, что он ответит (а он обязательно придумает что-то). Но я так и не успеваю ему ничего больше сказать и окончательно засыпаю. Наверное, ответ на этот вопрос я получу когда-нибудь потом…

…Я спал, и мне снился президент Владимир Владимирович Путин, который летел над страной и закрывал ее своими неестественно огромными перепончатыми каучуковыми крыльями, защищал ее от всех бед, невзгод, козней опальных олигархов, мирового терроризма и понижения цен на нефть. Он парил высоко в небе и подставлял свою круглую голову в маске летучей мыши палящим лучам утреннего солнца, восходящего где-то там, далеко, над Японией. Его крылья простирались над всей Россией, от Мурманска до Владивостока. Растянутые на десятки тысяч километров, они напоминали мантию, ниспадавшую вдоль государственных границ. Я стоял на балконе Мишкиной квартиры, такой маленький по сравнению с президентом, и восхищенно наблюдал за его полетом, задрав голову. Так получилось, что в этот предрассветный час я и только я один видел, как президент оберегает нашу Родину. Нас было двое этим утром. Я и президент Путин.

И я ощущал такую сопричастность этому действу, что всю мою душу наполняла трепетная дымка духовности. Последним взмахом крыла он укрыл Курильские острова, и мне стало удивительно спокойно и уютно. И мне нестерпимо захотелось чем-то, пусть самым малым, помочь президенту. И я закричал с балкона в небо:

– Господин президент! Владимир Владимирович! Вы меня слышите? Я очень хочу вам помочь в вашем труде. Как мне это сделать?

Путин затормозил в небе и медленно обернулся. Его лицо, несмотря на все расстояние между нами, было видно до мельчайших черточек. Оно выражало изумление. Президент был очень удивлен, что кто-то не спит, когда он работает, оберегая сон страны.

– Помочь? – Он пожал плечами. – А чем ты мне хочешь помочь?

– Ну, я не знаю… Например, врагам вашим навредить каким-нибудь образом. Давайте… Давайте я в Лимонова кину пакетиком кетчупа? Нет, тремя!.. Или хотите… я скину его портрет из окна Государственной думы?

– Спасибо, конечно. Только продукты переводить не надо, сейчас не время. Вот удвоим ВВП… – многозначительно добавил он.

– Да… Жалко… А я хотел…

– Ты вот что, – Путин нахмурил брови, – заканчивай анашу курить. Понял, нет? Да еще в Санкт-Петербурге. Нет бы в Эрмитаж сходить или там, я не знаю, в Кунсткамеру.

Город-то красивейший. Потрясающий город-то какой. Мы его отремонтировали на трехсотлетие, чтобы такие, как ты, приезжали и любовались красотами. А ты вместо этого приезжаешь и убиваешься, как полено. Ты хоть знаешь, что ты делаешь, когда куришь анашу?

– Нет, не знаю, а чего я такого делаю? – говорю я испуганным голосом.

– Куря анашу, ты помогаешь мировым террористам, которые ее выращивают специально, чтобы на вырученные от ее продажи деньги устраивать всякие террористические акты. Нефть нашу поджигают или, например, устраивают атаки на Останкинскую башню… тьфу, то есть я хотел сказать, атаки на башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке. А ты ее покупаешь, даешь им такую возможность, а сам ходишь потом с затуманенными мозгами, притупленной бдительностью и говоришь глупости.

– Ой… я даже и не знал, что все так сложно. Я же в политике-то ни бум-бум, Владимир Владимирович. Я больше теперь не буду курить анашу, обещаю. Никогда в жизни. Правда. Я раньше не понимал, а теперь понимаю. Я не буду больше, Владимир Владимирович, поверьте мне, пожалуйста! – Я даже готов был расплакаться от того, что лезу к президенту со своими глупостями в то время, когда он работает.

– Ладно, ладно. Верю.

– Спасибо вам, Владимир Владимирович!

– Не за что. Заботиться о гражданах – мой долг. Да, и вот еще что. Ты машину свою больше так не бросай посреди двора, а то «скорая помощь» к подъезду не проедет, если чего случится, понял?

– Ага. Понял.

– Ну, бывай, – сказал Путин и полетел дальше. На прощание он махнул мне крылом. Или мне это показалось? В любом случае мне бы очень хотелось, чтобы он махнул мне на прощание крылом…

СССР

В одиннадцать часов утра следующего дня мой мобильный делает последнюю попытку разбудить меня чьим-то звонком и окончательно разряжается. Тем не менее я улавливаю каким-то удивительным образом его жужжание на тумбочке и разлепляю глаза. Естественно, что пробуждение в чужой квартире – это некоторое повреждение вашей пространственно-временной ориентации. В особенности если вчера вы выкурили на двоих достаточное количество «травы». Поэтому первые несколько минут уходят у меня на самоидентификацию в пространстве.

Я встаю с постели, бреду на кухню, в углах которой висит самый отвратительный в мире запах – запах холодного табачного дыма, включаю чайник и отправляюсь в ванную. Несмотря на вчерашнее употребление каннабиатов, самочувствие в целом неплохое. Если не думать о том, что я снова не выспался и, похоже, это состояние становится хроническим, то можно даже улыбнуться самому себе в зеркало. Что, собственно, я и делаю. Умывшись, я возвращаюсь на кухню, наливаю в кружку кипяток, завариваю в нем пакетик чая, разбавляю этот стафф холодной водой из стоящего на столе графина и делаю пару глотков. Пить эту гадость мне совершенно не хочется, посему я просто полощу чаем рот, выплевываю все в раковину, ставлю туда кружку и собираюсь выйти вон. Оглядевшись по сторонам и оценив засохший на столе хлеб, пару тарелок в раковине, рассыпанный по полу табак и прочую атрибутику разгрома на Мишкиной кухне, я забираю чашку из раковины, тщательно ее мою, вытираю бумажным полотенцем и ставлю обратно в шкаф. С чувством сотрудника зондеркоманды, аккуратно затаптывающего окурок в землю посреди горящей польской деревни, я удовлетворенно хмыкаю и иду в комнату и начинаю одеваться.