Дневник одного тела - Пеннак Даниэль (книги .TXT) 📗
* * *
59 лет, 1 месяц, 14 дней
Среда, 24 ноября 1982 года
Чесаться – это удовольствие. И не только из-за нарастающего, подобно оргазму, наслаждения, которое заканчивается апофеозом облегчения, но и, главным образом, из-за этого чудесного ощущения, когда ты находишь с точностью до миллиметра место раздражения. Это тоже – «познание самого себя». Очень трудно объяснить другому, где вас надо почесать. В этом деле другой никогда не оправдывает ваших ожиданий. Как это часто бывает, он «не въезжает».
* * *
59 лет, 1 месяц, 15 дней
Четверг, 25 ноября 1982 года
Чесать себя до полного удовлетворения мы можем, но, сколько сам себя ни щекочи, никогда не засмеешься.
* * *
59 лет, 3 месяца, 12 дней
Суббота, 22 января 1983 года
Учу Грегуара есть то, что он терпеть не может. В данном случае это запеченный салатный цикорий, которым Брюно упорно пичкает его, чтобы «сформировать вкус». Так вот, я стал тренировать Грегуара, учить его терпеливо анализировать вкус запеченного цикория. Иными словами, проявлять интерес к этой гадости, как я делал это в свое время с Додо, моим вымышленным младшим братом, чтобы научиться глотать их самому. Когда ешь, старайся распробовать, распознать настоящий вкус . Вот увидишь, это даже интересно – понять, почему та или иная еда невкусная. (Во время подобных экзерсисов я замечаю, что начинаю говорить «курсивом» – как папа.) Ну, начали? Начали! Сначала возьми в рот совсем немножко и подробно опиши этот вкус, в частности, эту горечь, которую ненавидит большинство детей (за исключением, возможно, маленьких итальянцев, которых с раннего детства приучают к горькому). Во второй раз возьми побольше, чтобы удостовериться в правильности этого описания, и так далее (только никогда не надо брать в рот сразу много: ты думаешь, что таким образом сократишь пытку, а вместо этого тебя просто стошнит). Грегуар прикончил свою тарелку с чувством чисто интеллектуального удовлетворения. Он утверждает, что у цикория вкус ржавых гвоздей. Гвозди так гвозди, лишь бы он безропотно лопал свой цикорий, пусть даже по-прежнему считая его отравой.
Ржавые гвозди… Это напомнило мне верзил, которые в моем детстве разгрызали велосипеды на ярмарке. Рассказываю об этом Грегуару. Один из них покусился даже на автомобиль – «Рено-Жювакатр». На что Грегуар меня спрашивает: А его мама знала, что он ест машины?
* * *
60 лет
Понедельник, 10 октября 1983 года
Мой юбилей. Почему десятилетия отмечаются с таким размахом? Мона созвала все ближнее и дальнее окружение. Интересно, а на моих похоронах их будет так же много? Как говорит Тижо, праздник всегда бывает двойной, потому что каждый десяток лет – это одновременно и похороны, и рождение. Еще вчера тебе было «далеко за пятьдесят», а сегодня – «только-только шестьдесят», говорит он, поднимая бокал за мое здоровье. Для твоей новой возрастной категории ты – мальчишка. Да здравствуешь ты! Все не так уж плохо. Ну-ка, задуй свои шестьдесят свечек, парень, ты рождаешься заново на целых десять лет!
* * *
60 лет, 10 месяцев, 6 дней
Четверг, 16 августа 1984 года
В саду отеля Т. под чьими-то неспешными шагами поскрипывает гравий; сейчас около часа ночи, рядом, прижавшись ко мне, спит Мона. Этот скрип – один из самых умиротворяющих звуков моей жизни.
* * *
61 год, 7 месяцев, 2 дня
Воскресенье, 12 мая 1985 года
Вчера днем повел Грегуара на «Грейстоука» – энную версию «Тарзана». Грегуар в восторге, а меня потрясла одна сцена: лорд Грейстоук, престарелый дедушка Тарзана, во время бритья, прежде чем намылить лицо, макает помазок в чашку с черным кофе. Попробовал сегодня утром проделать то же самое. Эффект поразительный! В результате вяжущего свойства кофе поры сужаются, а кожа еще минут двадцать сохраняет кофейный аромат. Кожа как у младенца, да еще и с запахом кофе. Мона в восторге. Она считает, что я становлюсь день ото дня все утонченнее.
* * *
61 год, 7 месяцев, 17 дней
Понедельник, 27 мая 1985 года
Несчастный случай. Понедельник, Духов День. Мы пили чай у мадам П., престарелой приятельницы матери Моны, которой скоро стукнет сто два года. Вилла в неовикторианском стиле, чайный стол накрыт в саду, под платаном, выросшим посреди теннисного корта! Выглядит это тем более удивительно, что за кортом, простирающимся вокруг платана, по-прежнему ухаживают по старинке: его поливают, утаптывают, размечают известью, как ни в чем не бывало. Распивать чаи под этим деревом – все равно что оказаться в картине Магритта [29] . Вся штука в том, чтобы не удивляться в присутствии старушки. Когда кто-нибудь, излишне любопытный, задает мадам П. вопрос по этому поводу, она отвечает: Что вы хотите? Мои мужчины умерли, никто больше не играет, дерево само выросло, мы в жизни постоянно что-то теряем, а что-то находим, и то и другое надо принимать с благодарностью. Короче говоря, пьем мы чай, и вдруг в сад забегает какая-то собака. Мадам П. заметила ее краем глаза и возмутилась: Кто-нибудь может выгнать эту собаку? И вот он, этот несчастный случай. Я вскакиваю на ноги, бегу к собаке, размахивая, как мельница, руками и издавая громкие вопли, как вдруг со всего маху натыкаюсь на невидимое препятствие на уровне лба. Мои ноги отрываются от земли, я грохаюсь на спину и больно ударяюсь о землю головой и рукой. Несколько секунд прихожу в себя, ощущая только острую боль по всей ширине лба, понемногу прихожу в себя, но ничего не вижу из-за застилающей глаза крови. Мона оказывает мне первую помощь, вытирает лицо. Объяснение: препятствием оказалась натянутая на высоте человеческого роста железная проволока – остатки старой изгороди, окружавшей некогда теннисную площадку. И тут я вижу свою руку. Средний палец застыл перпендикулярно ладони, указывая в небо. И на место не возвращается. Некая часть меня выбивается из общего строя. Ничего страшного, говорит Мона, ты сломал палец. Больница: дежурный врач потрясен таким разнообразием увечий: «Что с вами произошло?» В двух словах не объяснишь: чаепитие, теннис, Магритт, собака, старая дама, железная проволока, короче говоря, крупнейшее бедствие за всю историю светских чаепитий. Противостолбнячный укол (проволока была ржавой), восемь швов вдоль свода черепа (Вас что, хотели скальпировать?), рентген черепа, пирамидальная повязка, чтобы пузырь со льдом не соскользнул с шишки, рентген кисти, перелома нет, вывихнутый палец вправлен (довольно грубо) и поставлен обратно в строй, шина, бинт.
Позже Мона спрашивает, с чего это я вдруг так сорвался с места.
– Думаю, от скуки.
– Ведь эта проволока могла снести тебе голову.
* * *
61 год, 7 месяцев, 22 дня
Суббота, 1 июня 1985 года
В конце «Грейстоука» старый лорд в канун Рождества погибает, скатившись по лестнице, как на санках, на большом серебряном блюде. В детстве он скатывался на этом же блюде по ступенькам из детской, но теперь он уже не в том возрасте, не может контролировать свои движения и на одном из поворотов, ударившись головой о деревянный столб, разбивается насмерть. К великому горю Тарзана. (И Грегуара.) Старый лорд пал жертвой острого приступа ребячества. То же самое, должно быть, случилось вчера со мной, когда я вдруг бросился прогонять этого пса. Во мне очень часто внезапно просыпается ребенок. Он переоценивает мои силы. Мы часто бываем подвержены таким припадкам ребячества. Даже самые престарелые из нас. До самого конца сидящий в нас ребенок требует своего. Он не складывает оружия. Его попытки вновь овладеть нашим телом непредсказуемы, как набеги кочевников. И энергия, которую я демонстрирую в такие моменты, принадлежит явно другим временам. Мона до смерти пугается, когда я вдруг припускаю за автобусом или лезу на дерево, чтобы сорвать слишком высоко висящее яблоко. Меня пугает не то, что ты это делаешь, а то, что за секунду до этого у тебя и в мыслях этого не было.
