Серенький волчок - Кузнецов Сергей Юрьевич (читать книги онлайн полные версии .txt) 📗
Когда они садились в машину, их догнал мужчина в спортивном костюме.
– Простите, – сказал он Лизе. – Я вот хотел сказать. Я могу с ним поговорить, ну, нормально поговорить, чтобы он понял, этот, который деньги не отдает.
– Не надо, – сказала Лиза.
– Нет, я себе ничего не возьму, я же просто помочь хочу, по-человечески, просто по-христиански.
Вот так оно и бывает, подумала Лиза. Ведь он, наверное, тоже, пока не услышал меня, думал, что я лохушка богатая, чья-то дочка, или просто сучка, тяну с мужиков бабло, знай себе только подмахиваю, тоже презирал наверное.
– Спасибо, – сказала она. – Я все понимаю, спасибо, но с ним уже не поговоришь. Он умер.
26
Только сейчас, вновь оказавшись в Москве, Маша осознала, что все эти годы не могла простить маме тех телефонных звонков. Пока ее новые друзья гадали, что ждет их завтра, она опять сходила в Пушкинский, в Третьяковку, выбралась даже в Оружейную палату, но быстро заскучала. Галереи современного искусства летом не работали: на всякий случай Маша купила в рекомендованном Денисом "магазине интеллектуальной книги" "Гиллея" несколько номеров "Художественного журнала". Почитала, и еще раз убедилась, что ничего не понимает в современном искусстве, да, честно говоря, не очень хочет. Она давно научилась не оглядываться ни на маму, ни на художественных критиков, сама решая, что вызывает восторг, а что – оставляет равнодушным. Вспоминая ту давнюю поездку, Маша вдруг поняла, что злость на маму прошла. Она уже выросла, детские обиды остались где-то далеко. Теперь, когда ничто не заставляло ее звонить маме, Маша легко взяла трубку и набрала израильский номер.
Они на удивление хорошо поговорили. Маша рассказала про московскую жизнь, упомянула про музеи, и мама не стала задавать лишних вопросов, спросила только про кризис. Теперь они созванивались раз в два-три дня и Машу даже немного мучила совесть по поводу огромного счета, который Гена должен будет оплатить. Иван успокаивал, мол, на фоне того, что творится, это несерьезные потери. Странно, удивлялась Маша, мне никогда не удавалось поговорить с мамой хорошо с глазу на глаз, а вот беседы по телефону получаются какие-то совсем особенные. Словно они не мама и дочка, а просто два взрослых человека, давно уже знающие и любящие друг друга.
Вот и сейчас, воскресным утром 30 августа Маша, забравшись с ногами в кресло, рассказывала, что вчера наконец-то видела настоящего братка, быка, бандита, не знаю, честно говоря, как их называть. Ничего страшного, очень оказался человечный, харьковские гопники были куда страшней. Помнишь, как я перепугалась, когда видела драку около Дворца Спорта? Не помнишь? Не может быть, я же тебе рассказывала, я была, кажется, в восьмом классе. Какой-то парень убегал от гопников, вскочил в троллейбус, а двое подбежали сзади, схватились за веревки, которые идут к усам, ну, этим, которые с проводами соединяются, дернули и троллейбус встал. А другие отжали двери, вытащили его, а тут подбежали остальные, человек двенадцать, и начали бить ногами прямо тут же, в пяти метрах от остановки. И все пассажиры, все, кто был на улице, только смотрели, а милиция так и не появилась.
Они повспоминали Харьков, и вдруг Маша спросила:
– Послушай, а ведь дядя Сеня был в тебя влюблен, правда?
Мама замолчала, словно оборвалась связь, а потом глухо сказала:
– Почему ты так думаешь?
– Не знаю, – ответила Маша, – я вот как-то стала вспоминать… ну, видно же было. Как он на тебя смотрел, как приходил к нам, помогал. Понятно же.
– Я думала, это он из-за брата, – сказала мама. – Из-за твоего отца. Думала, это из чувства долга.
– Ну, а ты сама? Ты любила его? Почему ты молчала?
– Маша, – сказала мама, – есть вещи, которые дети не должны спрашивать у своих родителей.
– Мама, – вздохнула в ответ Маша, – я ведь уже взрослая, какие такие вещи? Мне же сейчас больше, чем было тебе, когда ты с отцом рассталась.
– Все тогда было по-другому, – сказала мама. – Мы считали, что нельзя с кем попало… что должен быть один мужчина на всю жизнь.
– Но ты же все равно развелась, какой один мужчина?
– Я воспитывала тебя, я работала, мне было не до мужчин. И Сеня, да, он мне всегда нравился, с первого дня, как я его увидела, когда Женя меня привел знакомиться с родителями. Но это же был Женин брат, ты пойми! Я же была Женина невеста!
На секунду Маша замерла. Она увидела мамину жизнь с пугающей четкостью. Все было, как мама и загадала: один мужчина, одна любовь на всю жизнь, одна дочь. Но любовь – не к тому, от кого родила, а к тому, кто стал дочери фактическим отцом. Теперь Маша понимала, почему в детстве мать почти ничего не говорила о Машином родном отце, мол, он их предал и уехал в никуда. Ее отцом должен был стать дядя Сеня – раз уж он не мог стать маминым мужем. Так мама прожила пятнадцать лет, а потом уехала в Израиль, потому что девочке там будет лучше, а жизнь все равно прошла, и единственный мужчина, которого она любила, не последовал за ней в обетованную землю, где никто бы не знал, кто чей брат и кто чья невеста. Какая чудовищная, бессмысленная жизнь. Маша вздохнула:
– Конечно, мама, я тебя понимаю. Ты все правильно сделала.
Когда позвонил Горский, Маша пересела к столу и стала рисовать на листке гостиничной бумаги кружочки и стрелочки, чтобы удобней было объяснять про Лизу, Сережу, Свету, Таню, Вадима – кого еще?
– Посмотри сама, – говорил тем временем Горский со знакомым азартом. – Лиза беременна, ей нужны деньги. Она могла приехать к нему, все забрать, а потом его убить, чтобы все оставить себе. Она финансист, должна была знать про кризис, понимала, что в шуме и суматохе никто не заметит, у кого стало на шестьдесят тысяч долларов больше. Вадим мог убить Сережу из ревности, он этого и не скрывает, потому что признание – лучшая защита. Человек каждый день стоит у окна, ждет, когда любимая придет к другому. От такого любой сойдет с ума. Его могла убить Таня, тем более, она была у него той ночью, убить из ревности, от ненависти или от любви. Но скорее это могла сделать Света, потому что я не верю женщинам, которые говорят, что не ревнуют. Нельзя делить возлюбленного с десятком других – никто не выдержит. Кто еще остается? Аля, которая говорит, что никогда с ним не спала, но могла знать о деньгах, а деньги ей нужны, она привыкла жить на широкую ногу, и кризис разорит ее, как и всех в России. Ну, и Денис мог сделать это из дружбы.
– Ну, это уже глупость, – сказала Маша. – Убийство из дружбы.
– Я немножко представляю себе такой тип людей, – сказал Горский. – Я знаю случай, когда человек убил чисто из любви.
– Это я тоже представляю, – сказала Маша, – но тут все немного по-другому.
– Хорошо, – сказал Горский, – давай зайдем с другой стороны. Во сколько был убит Волков?
– Милиция говорит – между двенадцатью и часом, вскоре после того, как у него была Таня. Вадим говорил, что видел, как она приехала около полуночи.
– Ты знаешь, что делали в это время все остальные?
– Послушай, Юлик, – разозлилась Маша, – я же не провожу здесь дознание. Эти люди – мои друзья, они вообще не верят, что убийца – один из них. Я не задаю вопросов: "Что вы делали в ночь со среды на четверг?" Я знаю про Ивана и Дениса – они ужинали в "Маме Зое", но ушли оттуда еще до двенадцати. Я знаю, что Света говорила с Таней, когда та вернулась домой – значит, Света была в это время дома.
– О чем они говорили? Они же не разговаривают!
– Они не говорили. Света позвонила, Таня сказала "алло", услышала Светин голос и бросила трубку.
– Это они обе подтверждают?
– Нет, это рассказывает Света.
– А если она просто создает себе алиби?
– Послушай, Юлик, – рявкнула Маша, – ты сумасшедший, мне надоело, хватит!
– Хорошо, – сказал Горский, – хватит. Постарайся только сама все время помнить: один из этих людей – убийца. И мы не знаем, почему он убил. А если он убил один раз, может убить и второй.
