Антиабсурд, или Книга для тех, кто не любит читать - Слаповский Алексей Иванович (смотреть онлайн бесплатно книга .txt) 📗
— Еще как! — молча сказал муж, знаком показывая, чтобы она налила ему чаю.
— Тогда зачем же нам жить вместе?! — молча изумилась жена, наливая ему чай.
— Потому что ты без меня окончательно скурвишься, — молча ответил муж. — Чего это чай жидкий, как моча?
— Ты дождешься, — молча закричала жена, подливая заварки, — что я когда-нибудь отравлю тебя! Я уже думала об этом! Я не сплю уже ночами, мечтаю, чтобы ты под машину попал, чтобы ты смертельно заболел, чтобы... Тебе не страшно?
— Страшно пусть будет тому, у кого совесть грязная, — молча ответил муж, насыпая в чашку чая шесть ложек сахара. — А у меня она чистая.
— Господи, за что? — молча простонала жена.
Муж хмыкнул и молча промолчал.
А потом велел ей стелить широкую супружескую кровать, купленную для них родителями перед свадьбой четыре года назад.
— Я не выдержу! — молча плакала жена, застилая постель.
— Выдержишь, никуда не денешься! — молча зевнул муж.
И оказался совершенно прав: жена выдержала и никуда не делась, через одиннадцать лет отношения их наладились. По крайней мере ежевечерние ссоры прекратились и они ужинают молча, смотря по телевизору сериал «Тихий ангел», который им обоим нравится.
Племенная любовь
Ду Ру пришла пора жениться. А обычай в их племени был таков: созревший юноша подходит к девушке и говорит:
— Ыз? — то есть: «Хочешь быть моей женой?»
И она отвечает или «На», то есть «Да», или «По ше на», то есть «Нет».
И вот Ду Ру подошел к Фу Ты.
— Ыз?
— По ше на.
Ладно. Подошел к ее сестре Ну Ты.
— Ыз?
— По ше на!
Обидно. Подошел тогда к третьей сестре Гну Ты.
— Ыз?
— По ше на!
И так, к кому бы ни подошел Ду Ру, никто не хотел за него замуж. И не то чтобы он беден или некрасив был, но вот как-то не совпадало что-то. А главное, подумал, Ду Ру, наверное, есть в нем что-то такое, что настраивает девушек на смешливый лад (когда приезжали белые люди, его всегда заставляли валять дурака, строить гимасы и корчиться, уверяя белых, что это есть древние пояски и обычаи; белые охотно фотографировали, давая за это деньги, которые брали себе хитроумные старейшины).
Но Ду Ру хоть и смешон был, а не дурак. Осмыслив свои действия, он решил поступить иначе.
Он подошел опять к той же Фу Ты, выпалил:
— Ыз? — и убежал. Только розовые пятки сверкали.
Растерявшаяся Фу Ты только проборматала:
— Муд Ил Ло! — что означало «вот чудак».
Она бродила по селению и окрестностям, что сказать этому идиоту: «По ше на». Но выяснилось, что он отправился на охоту.
Прошел день, второй, третий.
Никто не беспокоился: такое бывало. Или вернется — или пропадет. Никто не способен помочь, судьбу человека решает всесильный Ам Бетс.
И тогда Фу Ты отправилась в лес.
И через полдня, обнаруживая следы Ду Ру с помощью острого взгляда и тонкого нюха, она нашла его безмятежно спящим на полянке.
— На! На! — завопила счастливая и до смерти влюбившаяся Фу Ты, падая на Ду Ру и обнимая его.
— Давно бы так, дура, — сказал Ду Ру, мощный спросонья, переворачивая Фу Ты и овладевая ею.
А всесильный Свезз Ло (лесное имя одного и того же бога) шептал в листьях деревьях:
— Го-ди, го-ди! — что означало: «Держи паузу!»
Любовь будущего
Человек мужского рода Д. (или сокращенно ч.м.р., или, по-другому, чмэр) захотел спариться с человеком женского рода Л. (или ч.ж.р — или, скажем, чжэра). Но чжэра Л. в это время стремилась спариться с чмэром М. И ей это удалось.
Через три года она бросила чмэра М., и чмэр Д. тут же приступил к ней. Но чжэра Л. успела уже захотеть спариться с чмэром Н. И ей это удалось.
Через пять лет она бросила чмэра Н., и чмэр Д. тут как тут. Он уже руки протянул, но чжэра Л. увернулась, потому что сильно захотела чмэра О.
Через два месяца она бросила чмэра О., и чмэр Д. обнял ее крепко и дал понять.
И она уже склонилась, но, склоняясь, заметила игристого чмэра П. и бросилась к нему. И, по обыкновению, добилась своего.
Через полгода она бросила чмэра П., и чмэр Д., улучив момент, наконец спарился с ней. Три дня и три ночи они не расставались. Чжэра Л. оказалась удивлена и довольна. Она оказалась счастлива.
Утром четвертого дня безумно окрыленный чмэр Д. вышел на улицу, чтобы пройти по улице, щурясь на солнце, и купить шампанского в ближайшем магазине. Купив его на соседней улице, он пошел назад. Он свернул на улицу, где жила и ждала его счастливая чжэра Л., и лицом к лицу столкнулся с девушкой женского пола (дэжэпэ) неизвестного имени. Он остановился, как вкопанный. Дэжэпэ была юна и хмельна. Кожный покров ее был цвета подсолнечного масла (производства Милюхинской маслобойни, знаете такое? — с горчинкой...), на нем (на покрове) там и сям посверкивали золотистые волоски. Нижние конечности дэжэпэ были длинны, верхние тонки, но округлы. Два бугорочка молочных желез сквозь тонкую маечку иглами впились в мозг Д. Эта маечка открывала вопиющей гладкости кожную обтяжку брюшной полости (и невероятно было представить, что там, как у всех, десятки метров толстых и тонких кишок, казалось — лишь однородная плотная плоть), кроме маечки на ней были короткие шорты, топорщащиеся слегка складками в области логова лона... Эта дэжэпэ была утренне свежей, несмотря на хмель, но она несла в себе и темную, сладкую, как боль, ночь. И были у нее еще невероятно белые зубы. Улыбнувшись этими белыми зубами, дэжэпэ сказала:
— Опохмелиться мне несешь, чмэр?
Д. промолчал.
Она засмеялась, взяла у него бутылку, откупорила и стала пить, обливаясь влагой и пеной, запрокинув голову, и игра горла ее, в котором двигались кольца трахеи, перекатываясь под кожей, чуть менее смуглой, чем все остальное, свела с ума чмэра Д. окончательно.
А чжэра Л. не дождалась его ни в этот день, ни на следующий, ни через неделю, ни через год.
История эта абсолютно правдива, жаль только, что не может подтвердить это сам чмэр Д., потому что с того дня его никто нигде и никогда не видел.
Разбойная любовь
Стенька Разин, досыта натешившись с запуганной измученной персиянкой, хмуро глядел в ее напрочь непонятные глаза и говорил:
— Чего молчишь, дура? Учись по-нашему! Дескать, дроля мой! Коханый, любый, ненаглядный. Мы ж не собаки, чтобы молчаком-то? Ай?
Персиянка молчала.
— Учись, говорю! — велел Степан. — Дроля! Ну? Скажи: дроля! Дро-ля, харя твоя бусурманская!
Персиянка молчала.
Степан схватил ее за руку и поволок из шатра, шагая через тела сотоварищей — пьющих или спящих или неутомимо, с конским ржаньем, бесчещущих персидских девок (некоторых до полусмерти уже доконали).
Никто не обратил на атамана внимания (потому что в гульбе нет атамана).
Степан подвел персиянку к борту.
— Последний раз прошу! — закричал чуть не со слезой Степан, разогревая в себе истошную кровавую жалость к человеческой жизни, над которой он хозяин. — Скажи: дроля!
Дрожащие губы персиянки произнесли:
— Дьдь... дьдье... ля...
— Не можешь по-нашему — не берись! — рассудил Степан и урезал персиянку по морде — как он привык, как русский мужик всегда бабу бьет, не балуясь иноземно пощечинкой, а полновесным кулаком — не бабу, в общем-то, бья, а человеческого друга, спутника или врага жизни.
Персиянка кувыркнулась за борт.
Степан стал плакать и пинать ногами сотоварищей, чтобы бросились и спасли любу его дорогую персиянскую, ненаглядную, сулил злато и серебро.
Сотоварищи посылали его ленивым матом.
