Курица в полете - Вильмонт Екатерина Николаевна (чтение книг TXT) 📗
— Нет, меня кормят бутербродами и яичницей, но я неприхотлив.
— Элла, вы не хотите проложить путь к его сердцу через желудок? — пьяно захихикал Вячеслав Алексеевич.
— Нет, мне его сердце ни к чему! — ляпнула Элла и тут же испугалась, что это прозвучало двусмысленно.
Воронцов побагровел. Что она возомнила о себе, эта баба? Но до чего соблазнительна.., и опасна, ох как опасна…
— Кого я вижу? Невероятно! Сколько лет, сколько зим! — раздалось вдруг знакомое щебетание. — Якушева, это ты? Глазам не верю, Элка!
Сколько ж мы не виделись! А что ты тут делаешь?
Здравствуй, Димочка! Слава, как дела у Любаши?
— Нормально, благодарю. — Вид у него был такой, словно он откусил дольку лимона.
— Элка, с ума сойти! Ты почти не изменилась.
То есть, конечно, постарела, как все мы, а в остальном все такая же…
— Зато ты неузнаваемо изменилась, особенно нос!
Писательница позеленела. Воронцов фыркнул и опрокинул рюмку коньяка. Сразу потянулся за второй.
— Так что ты тут делаешь, Элка? — как ни в чем не бывало продолжала Лира. — С кем пришла?
— Ни с кем, сама по себе.
— Но в качестве кого?
— Как? — вскричал Махотин. — Ты не смотришь Эллино шоу?
— У Эллы есть свое шоу? — не поверила писательница.
— Представь себе!
— На вашем канале, Слава?
— Разумеется! Это моя гордость! Я разглядел в ней телезвезду!
— Шутишь?
— Нисколько. «Рецепты моей бабушки»! Прелесть что такое!
— А, так это кулинарное шоу? — словно бы с облегчением протянула Зоя Звонарева. — Ты, Элка, как была кухаркой, так и осталась! А я-то думала…
— А ты как была паскудой, так и осталась.
— Девочки, не ссорьтесь! — добродушно воскликнул Махотин.
Но тут к ним с бокалом шампанского подошел Тришкевич, сверкая веселыми черными глазами.
— Господа, давайте выпьем за наш канал! Мы продержались семь лет, а в наше время это совсем неплохо! Дай нам Бог еще как минимум столько же!
Махотин хотел что-то возразить, но Тришкевич его опередил:
— Алексеич, тихо! Это я из суеверия. Когда желают долголетия, лучше быть реалистами. А то моей бабушке на восьмидесятипятилетие пожелали прожить еще столько же. А она в ответ сказала: не дай Бог! Мадам, — обратился он к Элле, — я давно мечтаю познакомиться с вами. Вы одесситка?
— Да!
— С Молдаванки?
— Нет, — засмеялась Элла.
— Тогда с Большого Фонтана? Или с Пересыпи?
— Нет, не угадали!
— А больше я про Одессу ничего не знаю, увы, не доводилось бывать, но читал Бабеля, Катаева и других.
— И пели «Шаланды полные кефали…», да? — засмеялась Элла:
Кажется, этот кобель к ней клеится, сообразил с неудовольствием Воронцов.
— Какой смех, какой голос! Вы танцуете? — вдруг спросил Тришкевич.
— Танцую вообще-то, но ведь музыки нет.
— А если я организую музыку, обещаете мне первый танец?
— Конечно!
— Если хватит рук обхватить ее за талию, — с невинным видом проговорила Лира.
— Слушай, ты, доносчица, собачья извозчица! — вскинулась Элла. — Я не посмотрю, что ты знаменитость, дам в нос — и вся твоя ринопластика развалится к чертям!
— Элла! — испуганно схватил ее за руку Воронцов.
Но тут вдруг раздались громкие звуки музыки, и не какой-нибудь, а самой любимой, Ава Нагила!
Элла с детства обожала эту мелодию, и даже пыталась играть ее на скрипке, несмотря на протесты бабушки Антонины Сократовны. Кто-то уже пустился в пляс, а к ней с довольной миной спешил Тришкевич:
— Годится?
— Еще как!
Что это был за танец! Она забыла обо всем, она была сейчас легкой как пушинка, казалось, она едва касается пола и половинка еврейской крови радостно, восторженно вскипает в жилах. Не было ничего, только она, музыка и сверкающие сумасшедшим весельем, влюбленные глаза Тришкевича.
В ней просыпалась такая радость жизни, какой она еще никогда не испытывала, и ей не было дела ни до Воронцова, ни до Зои Звонаревой, вообще ни до кого. Она любила жизнь и впервые любила себя в этой жизни. Сколько длится танец? Всего лишь несколько минут. И когда в конце Тришкевич схватил ее и сочно поцеловал в губы — от полноты чувств, раздался гром аплодисментов. Элла засмеялась и чуть не упала, у нее закружилась голова, но Тришкевич поддержал ее и шепнул на ухо:
— Браво, это был лучший танец в моей жизни!
Он подвел ее к остолбеневшему Воронцову и не менее остолбеневшему Махотину, — Ну, Элка, ты дала жару! — засмеялся Махотин. — В этом было даже что-то первобытное… Невероятно!
— Кстати, меня зовут Вася, — успел еще шепнуть Тришкевич, хотя вся страна, и в том числе Элла, знала его имя.
— А я вспомнил «Анну на шее», — пробормотал Воронцов.
— Да, Элка, ты классно трясла окороками, — ядовито заметила Зоя Звонарева.
Элла расхохоталась легко, от души, и даже не взглянула на нее.
— Нельзя так откровенно завидовать, мадам, — заметил насмешливо Тришкевич, — вспомните классика и учитесь властвовать собой!
Ах, как он мне нравится, подумала Элла. Прелесть, а не мужик.
Внезапно Воронцов властно взял ее под руку и отвел в сторонку.
— Что такое, Митя?
— Выходи за меня замуж! Завтра же!
— Что?
— Выходи за меня замуж!
Она глянула на него немного пьяными счастливыми глазами:
— Нет, Митя! Мне еще неохота на насест!
