Чужое сердце - Свинаренко Антон (чтение книг TXT) 📗

– Тебе лучше уйти, – сказал Шэй и тут же отвлекся на шум открывшейся двери. Той двери, которая вела на спортплощадку. Офицер Смит завел нового заключенного на ярус I.

Это оказалась гора мускулов с вытатуированной на черепе свастикой. Волосы, отраставшие после бритья, покрывали ее, как мох. Дверь в его камеру закрыли, наручники сняли.

– Сам знаешь, что дальше, Салли, – сказал офицер. Он стоял у двери и наблюдал, как тот неохотно берет пульверизатор и моет раковину. Я слышал визг бумаги о металл.

– Отче, а вы вчера смотрели матч? – спросил Смит и, закатив глаза, обратился уже к Салли: – Что ты творишь? Не нужно подметать…

Но метла в руках Салли уже превратилась в смертоносное копье. Острый обломанный конец вонзился в горло офицера. Захлебываясь кровью, он схватился за шею. Глаза закатились… Смит, покачиваясь, побрел к камере Шэя. Когда он рухнул у моих ног, я закрыл рану ладонью и что было сил позвал на помощь.

Ярус будто ожил. Заключенные вопили, пытаясь выведать, что произошло, рядом как из-под земли вырос офицер Уитакер, который помог мне встать и занял мое место, пока другой надзиратель делал искусственное дыхание. Мимо меня пробежали еще четверо, в следующий миг уже брызжущие в лицо Салли перечным газом. Верещащего и брыкающегося, его потащили прочь с яруса, а тем временем прибыл первый попавшийся врач – им оказался психиатр, которого я часто видел в тюрьме. Однако офицер Смит уже не шевелился.

В поднявшейся суматохе меня, казалось, никто не замечал: ставки были слишком высоки. Отчаявшись нащупать пульс на шее Смита, психиатр отдернул липкую от крови руку. Он подержал запястье офицера и, покачав головой, объявил:

– Все.

На ярусе воцарилась абсолютная тишина. Все арестанты как завороженные смотрели на распростертое перед ними тело. Кровь уже не лилась, тело оставалось недвижимым. Краем глаза я заметил суматоху в аппаратной: это опоздавшие парамедики пытались проникнуть внутрь. Их в конце концов пустили. Застегивая на ходу бронежилеты, они подбежали к Смиту и, опустившись на колени, повторили все те же бессмысленные процедуры, которые уже проделал психиатр.

За спиной у меня кто-то заплакал.

Обернувшись, я увидел Шэя. Он сидел на корточках, лицо его было исполосовано кровавыми потеками: он просунул руку под дверь, чтобы коснуться пальцев Смита.

– Вы пришли сюда для соборования? – спросил один из па-рамедиков, и на меня впервые обратили внимание.

– Я… Ну…

– Что он здесь делает? – рявкнул Уитакер.

– Кто он вообще такой? – крикнул другой офицер. – Я на этом ярусе не работаю.

– Я могу уйти, – сказал я. – Я… пожалуй, пойду.

Я снова взглянул на Шэя, свернувшегося клубком и шепчущего что-то невнятное. Если бы я не знал его, то подумал бы, что он молится.

Пока парамедики готовились уложить труп на носилки, я прочел над Смитом поминальную молитву.

– Во имя Отца нашего Всемогущего, давшего тебе жизнь… Во имя Иисуса Христа, даровавшего тебе спасение… Во имя Святого Духа, очистившего тебя от порока… Покойся с миром в Царствии Небесном. Аминь.

Я перекрестился и опустил глаза.

– На счет «три», – скомандовал первый парамедик.

Второй кивнул ему и взялся за щиколотки убитого.

– Один, два… Черт подери! – закричал он, когда покойник стряхнул с себя его руку.

4

Джун

Клэр разрежут пополам, распилят ей грудную кость и закрепят на металлической растяжке, чтобы в буквальном смысле вынуть изнутри сердце – и тем не менее я не этого боялась больше всего.

Нет. Что пугало меня до смерти, так это концепция клеточной памяти. Доктор By говорил, что не существует научных доказательств перехода личных качеств от доноров к реципиентам. Но я понимала, что науке известно еще далеко не все. Я читала книги, проводила исследования – и теперь недоумевала, что странного в допущении, будто живая ткань наделена способностью помнить. В конце концов, многие из нас пытались забыть свое горе… а оно оказывалось пропечатано на наших веках и вытатуировано на наших языках.

Насчитывались десятки случаев. Ребенок с изуродованной стопой утонул, и его сердце отдали младенцу, который тоже начал хромать на левую ногу. Рэппер, заигравший классику, а после узнавший, что его донор умер с футляром для скрипки в руках. Фермер-скотовод, получивший сердце шестнадцатилетнего вегетарианца и с тех пор не выносивший вкуса мяса.

Был еще двадцатилетний парень, сочинявший музыку на досуге. Спустя год после его смерти родители нашли диск с песней, в которой он пел, как девушка по имени Энди разбила ему сердце. Двадцатилетнюю девушку, которой пересадили его сердце, звали Андреа. Когда родители парня поставили ей эту песню, она смогла сама допеть припев.

Подобные истории в большинстве своем были вполне безобидными: странное совпадение, забавный поворот событий. Кроме одной: маленькому мальчику пересадили сердце другого мальчика, убитого. Ему начали сниться кошмары, в которых являлся убийца донора. Он видел все, вплоть до его одежды. Видел, как он похитил мальчика и где спрятал орудие убийства. Благодаря его показаниям полиция поймала преступника.

Если Клэр пересадят сердце Шэя Борна, в ней поселятся мысли об убийстве – но это еще полбеды. Убивало меня другое: вдруг, приняв это сердце, она вынуждена будет пережить убийство сестры и отца.

Тогда уж лучше остаться вовсе без сердца.

Мэгги

Сегодня я решила делать все правильно. Было воскресенье, на работу идти было не нужно, и первым делом я раскопала видеокурс «Зарядка за одну минуту» (только не думайте, что это такая выдумка для лентяев: добавлять минуты можно по своему усмотрению, и никто не возразит, если изнурительной восьмиминутной разминке я предпочту щадящий вариант на четыре минуты). Вместо легких «Упражнений для предплечья» я выбрала в меню «Акцент на животе». Я отложила весь годящийся на утилизацию мусор, почистила зубы нитью и побрила ноги. Спустившись, почистила Оливеру клетку и выпустила его побегать по гостиной, пока сама готовила завтрак – яичницу из одних белков.

С ростками пшеницы.

Ну что ж. Я продержалась сорок семь минут, прежде чем открыла коробку с шоколадным печеньем, спрятанную в коробку с джинсами. В джинсы эти я бы не влезла ни за что в жизни, что, конечно, пробудило во мне муки совести. Их я и заела печеньем.

В дверь позвонили, когда я, угостив Оливера, взяла третье печенье.

Едва увидев на госте ярко-розовую футболку с жирной надписью «Радость за Христа», я поняла, что это – мое наказание за нехватку силы воли.

– Если не уйдете через десять секунд, я звоню в девять-один-один, – предупредила я.

Он ухмыльнулся, обнажив ряд фальшивых зубов.

– Я не чужой человек, – сказал он. – Я ваш друг, с которым вы еще не знакомы.

Я устало закатила глаза.

– Давайте без лишних слов: вы даете мне свои брошюры, я отказываюсь разговаривать с вами, после чего закрываю дверь и выбрасываю брошюры в мусорное ведро.

Он протянул мне руку.

– Меня зовут Том.

– Вам пора, – поправила его я.

– Я тоже был несчастен. Утром я уходил на работу, а вечером возвращался в пустой дом и съедал полбанки супа, не понимая, зачем я послан на землю. Я думал, что я один на всем белом свете…

– Ну да. А потом вы стали делиться супом с Иисусом, – закончила за него я. – Послушайте, я атеистка.

– Никогда не поздно обрести веру.

– На самом деле вы хотите сказать, что никогда не поздно обрести вашу веру, – ответила я, хватая мчащегося к двери Оливера. – Знаете, во что я верю? Я верю, что религия исполнила свое историческое предназначение. Она была сводом законов до возникновения юридической системы. Но даже если вы руководствуетесь благими намерениями, все может полететь коту под хвост, вы согласны? Люди объединяются в группы, потому что верят в одно и то же, но потом все меняется – опомниться не успеешь, а они уже считают, что все, кто верит в другое, ошибаются. Честно говоря, даже если бы появилась религия, основанная на принципе «твори добро для других» или «защищай их права» – а этим я занимаюсь каждый день, – я бы все равно не стала их сторонницей. Просто потому что это религия.