Влюбленные в Лондоне. Хлоя Марр (сборник) - Милн Алан Александр (книги без регистрации бесплатно полностью .txt) 📗
П о л и ц е й с к и й (в отчаянии). Трафальгарская площадь?
А м е л и я. Не-ет.
П о л и ц е й с к и й. Хорошо, мэм, что вы знаете?
А м е л и я (просияв). Мраморную арку!
Перечитав диалог, я понимаю, что он начат в скобках, как отступление от темы, и уводит нас в сторону. К тому же скобка не закрыта. Какая оплошность… Впрочем, все, что Амелия говорит и делает, – это главное. Для меня – главное.
Мы обошли все аббатство внутри, снаружи и кругом: центральный неф, хоры, «Уголок поэтов», галерею трифория, паноптикум, часовни. В паноптикуме, разглядывая восковые фигуры, позволяется изобразить слабую улыбку, но в целом Амелия была тихой, даже несколько испуганной. Мы разговаривали едва слышным шепотом, боясь потревожить усопших королей и королев…
В соборе находится памятник сэру Исааку Ньютону. Долгое время считалось, что на нем начертана формула бинома Ньютона. По-моему, разумно: если поэты сочиняют свои эпитафии, то почему бы не увековечить математическую истину на могиле сэра Исаака Ньютона? К сожалению, нынешний настоятель и каноники аббатства далеки от математики, а для классициста бином Ньютона – вещь мистическая, как новая звезда на небосклоне, определение поля кватернионов или знак бесконечности: все то, что лежит вне пределов восприятия обычного человека. Словом, когда собрались выяснить правду о легенде, никто не знал, что именно следует искать.
Наконец, много лет назад, кто-то сообразил, что хорошо бы призвать именитого математика. Вооружившись стремянкой, микроскопом и алгебраическими познаниями, он провел осмотр – и ничего не обнаружил. Ни-че-го. Даже арифметической прогрессии.
Позже, в клуатре, Амелия спросила меня:
– Тедди, вам знаком Сайлас Керенгаппух Блогс?
– Что это? – не понял я, ибо по названию никогда не догадаешься, каковы на самом деле американские напитки.
– Не «что», а «кто»! Это человек!
– Ах, человек. Ваш друг?
– Мой друг? – изумилась Амелия.
– Нет? Тогда расскажите мне о нем. Он производитель фасованной ветчины или изобретатель жевательной резинки?
– Он поэт. Великий американский поэт.
– Хороший поэт?
– Единственный. Он заслуживает почетного места в вашем уголке поэтов.
– Он еще жив? – взволнованно осведомился я.
– Да, конечно.
– Тогда я согласен с вами. Там ему самое место.
У американских поэтов такие чудны́е имена. Англичанин с фамилией «Блогс» никогда бы не осмелился слагать вирши. А в Америке – сколько угодно. Никогда не знаешь, из какого американца что вырастет.
В клуатре стоит скульптура: человек, читающий книгу. Я поведал Амелии легенду: если подойти к фигуре, а потом повернуть направо, то за вашей спиной изваяние перевернет страницу.
Честно говоря, Амелия не поверила.
– Хорошо, – согласился я. – Давайте попробуем.
Мы прошли мимо статуи и посмотрели назад.
– Ну вот, он только что перевернул страницу, – подытожил я. – Если бы мы обернулись на секунду раньше, то увидели бы.
– Сколько страниц в обычной книге? – спросила Амелия.
– Около четырехсот, – предположил я.
– Сейчас я пройду мимо него четыреста раз и докажу вам, какой это абсурд. По вашей логике книга у него закончится.
– Разрешите, я присяду пока? – взмолился я, но к десятому проходу решил, что пора вмешаться. – Он никогда не дочитает до конца. В книге неисчислимое количество страниц. Все, что вы докажете, – это существование бесконечности. Между прочим, над этой проблемой корпят самые маститые математики. Я обязательно сообщу в Британскую академию наук.
Мы вошли в Малый двор настоятеля.
Вестминстерскую школу отыскать нелегко. А если ее и находят, то не узнают – по крайней мере дамы. У меня есть друг, который здесь учился. Он рассказывал, что ему часто приходилось выслушивать следующее…
– Ах, так вы учились в Вестминстере? – спрашивает его девушка. – Значит, вы пели в хоре?
Мой друг долго и с жаром объясняет, что ни один вестминстерец не имеет ничего общего с хором.
Если же девушка не спрашивает его про хор, то обязательно спросит про что-нибудь другое, и разговор примет такое русло:
– Ах, так вы учились в Вестминстере? Вы знали Джорджа Джонса?
– Не припоминаю.
– Да-да, он тоже оттуда. Три года назад окончил.
– Я понимаю. Видимо, мы были на разных отделениях. Всех упомнить невозможно.
– Ах, он чудно играл в крикет, его даже наградили, правда, Артур?
– Кто? – переспрашивает Артур.
– Джордж.
– Да-да, – подтверждает Артур.
– Хм, знаете ли, я был в команде три года назад, и у нас точно не было никакого Джонса, – удивляется мой приятель. – Смита помню, был запасным.
– Ах нет же, я уверена, что его зовут Джонс.
Приятель продолжает недоуменно хмуриться. На помощь призывают Артура. Позже выясняется (как любят писать в газетах), что молодая леди имела в виду Винчестер [20]. По словам моего приятеля, такое часто случается с представительницами прекрасного пола.
– Откуда им знать? – удивилась Амелия.
Сама она с трудом отличит герцога Мальборо от адмирала Нельсона… или от Веллингтона?
Мы подошли к зданиям парламента. Амелия поинтересовалась, как и многие до нее, не устал ли Ричард держать в поднятой руке меч [21]. У него наверняка уже что-то наподобие писчего спазма – в те времена великие могли похвастаться не только всевозможными достоинствами, но и всевозможными недугами. «Мы с королем Ричардом…» – оброню я при друзьях…
– А палата общин сейчас заседает? – спросила Амелия.
– Да, пишут для нас законы.
– Для нас? Для вас. Меня они не касаются.
– Но возможно, в один прекрасный день они коснутся нас обоих, – отважился я.
– Вы имеете в виду, что я могла бы стать подданной вашей страны?
– В общем, да.
– Каким образом?
– Законным, – начал было я. – Впрочем, это всего лишь предположение. Не хотите ли чаю?
Глава VII
Кондитерская «Эй-Би-Си» [22]
Когда Амелии было двенадцать, дядя угостил ее чаем в «Эй-би-си». Уж не знаю, сколько булочек-сконов она в тот раз съела. Как вы понимаете, милые детские приключения всегда обрастают легендами. В ее ближайшем окружении этот случай вошел в поговорку: о нем вспоминают не иначе как «Амелия и сконы», и он призван служить не меньшим уроком, чем «король Альфред и пироги» [23]. (Эх, старина Альфред, пироги-то подгорели!)
Но это было давно, и с того почти рокового дня Амелия больше никогда не заходила в «Эй-би-си». Тем не менее после посещения Вестминстерского аббатства она попросила угостить ее чаем именно там.
– Наверняка там ничего не изменилось, – заявила она.
Так и вышло.
Дрожа от волнения, Амелия переступила порог кондитерской. Не знаю, чего такого особенного она ожидала. Я так и не узнал, что, собственно, произошло в первое посещение. Конечно, если съесть семнадцать… Нет, лучше не воображать этой страшной картины.
– Сконы с маслом и чай на двоих, – заказал я.
– Я думала, вы шотландец, – удивилась Амелия.
– Э-ге-гей, милашка! Вот те на, англы мы, англы. Зовут меня Норвал [24], отец мой пас гусей на склонах Грампианов… Впрочем, если мой отец и пас где-нибудь гусей, то разве что на Примроуз-Хилле [25].
– В любом случае они называются скуны.
– После семнадцатого скона они вполне могли превратиться в скуны.
– Их было вовсе не семнадцать, Тедди.
– Семнадцать – это такой символ преувеличения.
Нет, я категорически отказываюсь называть их скунами.
Однажды со мной произошел случай, о котором я не преминул рассказать Амелии. Он подтверждает благородство моей души. Я выступил в нем в очень выигрышной роли. Не из самодовольства я привожу его здесь, но для блага и пользы остальным.
