Портрет дамы с жемчугами - Кикути Кан (е книги TXT) 📗
– Вот видите! Ваши подозрения оказались безосновательными! – высунувшись из окна, крикнула госпожа Рурико молодым людям, желавшим ей счастливого пути. – До чего же надоедливые! Явились на вокзал, словно мы бог весть куда уезжаем!
Госпожа Рурико, казалось, оправдывается перед Минако. Она заметила, что девушка чем-то расстроена, но, ни о чем не догадываясь и желая развеселить ее, спросила:
– Что думает Мина-сан об этих мужчинах, так называемых искателях приключений, которые постоянно охотятся за женщинами?
Минако молчала. Она не презирала обожателей своей мачехи, но они ей не очень-то нравились.
– Вы, надеюсь, ни за одного из них не вышли бы замуж. Мужчина должен быть мужчиной и Не зависеть от женщины! Только такой мужчина может быть в жизни надежной опорой. Не правда ли?
Минако хотела было согласиться с мнением мачехи, но, подумав о том, что Аоки тоже является одним из таких искателей приключений, промолчала.
– Из всех моих поклонников можно терпеть только самых искренних, готовых ради меня на все, Те же, которые забавляются таким образом, подобны волкам, преследующим свою жертву. Они только и ждут, чтобы жертва их оступилась, тогда на нее можно будет наброситься.
Минако вдруг стало смешно. Она никак не могла понять, почему ее мачеха, презиравшая своих поклонников, словно врагов, в то же время старается их завлечь в свои сети.
– Вы, кажется, говорили, что с нами поедет господин Аоки? – робко спросила Минако, на что госпожа Рурико ответила с загадочной улыбкой:
– Он едет.
– Он приедет с ночным поездом?
– Нет, – покачала головой мачеха.
– Значит, он уже на месте?
– Нет! – снова покачала головой мачеха,
– Так где же он?
В ответ госпожа Рурико лишь улыбнулась.
В это время поезд остановился на станции Синагава. Последним из пяти пассажиров, вошедших в вагон, оказался юноша высокого роста, очень красивый, но бледнолицый, одетый в летний пиджак, с небольшим саквояжем в руке. Он с милой улыбкой подошел к госпоже Рурико.
– А! Прошу вас, садитесь! – проговорила госпожа Рурико и убрала свой маленький саквояжик, освобождая место рядом с собой.
Минако украдкой взглянула на молодого человека. Это был тот самый юноша, которого она видела на кладбище, с которым ехала вместе в трамвае и за которым шла потом до самого их дома. Задохнувшись от волнения, Минако потупилась. Объясняя волнение Минако присущей девушкам стыдливостью, госпожа Рурико спокойно произнесла:
– Это Аоки-сан, я вам о нем говорила.
Юноша повернулся к Минако и вежливо ей поклонился.
– Ах, это вы, одзё-сама. Мы, кажется, где-то встречались с вами!
Минако не в силах была вымолвить ни слова, лишь кивнула головой. Зато как она радовалась, что он ее узнал!
– Знаете, – начала госпожа Рурико, когда юноша сел рядом с ней, – сейчас на токийском вокзале было забавное происшествие. Все узнали, что я сегодня уезжаю и что вы едете вместе со мной. Я решительно отрицала это, сказав для вящей убедительности, что, если вы появитесь на вокзале, я их всех приглашу в Хаконэ. Впрочем, к тому, что вы едете, они отнеслись вполне дружелюбно. Но потом они, кажется, поверили мне. Вот почему я и говорила, что лучше всего вам ехать либо со станции Синагава, либо из Симбаси! И все время я очень боялась, что вы не послушаете меня и придете на вокзал!
Тон ее был несколько фамильярен, словно она разговаривала с братом. Юноша тоже вел себя так, будто рядом сидела родная сестра, и, слушая госпожу Рурико, улыбался и слегка кивал головой.
Никогда еще у Минако на сердце не было так тяжело и тревожно, как сейчас. Нельзя сказать, чтобы она питала неприязнь к мачехе или к юноше, но от их интимного тона в сердце у Минако оставался горький осадок. Особенно сильно Минако удручало то обстоятельство, что юноша ехал со станции Синагава один, прячась от посторонних глаз. Минако казалось, что между ее мачехой и этим юношей существует какая-то тайна.
– Я ни слова никому не сказал о нашей поездке, – говорил между тем юноша. – Откуда же им стало известно?
– Ничего страшного! Пусть знают, может быть, это даже к лучшему! Ведь это я еду с вами, – не без кокетства отвечала госпожа Рурико.
– Это огромная честь для меня! – польщенный, произнес юноша.
Между ним и мачехой завязался оживленный разговор. Минако старалась не слушать его. Но стук колес не заглушал голоса госпожи Рурико, даже когда она говорила совсем тихо, и ее слова, равно как и слова юноши, ранили нежное сердце девушки, тем более что госпожа Рурико то и дело к ней обращалась, пытаясь вовлечь в разговор. Но в ответ на каждую такую попытку Минако лишь натянуто улыбалась. Пока юноши не было с ними, Минако жила в предвкушении безграничного счастья, которое ей сулила эта поездка. Теперь же она ничего не испытывала, кроме мучительной боли, и стоило ей подумать о предстоящих муках этого месяца, как сердце ее погружалось в пучину отчаяния.
Унося с собой Минако, впервые познавшую всю сладость и горечь любви, поезд быстро отдалялся от Токио. Госпожа Рурико и юноша продолжали тихо беседовать. Точно встретившись после долгой разлуки с любимым братом, она говорила то ласково, то с легким упреком, что-то шептала ему на ухо. Юноша обращался, в свою очередь, к ней как к сестре, слушая ее, согласно кивал и был рад, что находится в ее власти.
Устыдившись, что с таким интересом слушает их, Минако решила отвлечься, но не смогла. Ее неотступно преследовали их голоса и озаренное счастливой улыбкой лицо юноши, исполненного восторга и упоения.
«Он, наверно, совсем забыл о моем существовании…»
Тоска терзала душу несчастной Минако. Ее сердце разрывалось от боли. Мачехе, никого до сих пор не любившей, кроме Минако, был сейчас ближе всех этот юноша.
Когда поезд прошел Охуну, Минако, не в силах дольше выносить эту пытку, пересела на освободившееся напротив место якобы для того, чтобы полюбоваться проносившимися за окнами пейзажами. Теперь она больше не слышала разговора мачехи с юношей, но никак не могла успокоиться.
«А впереди целый месяц таких мучений, – думала Минако. – Нет, этого я не вынесу. Побуду в Хаконэ дня два-три и под каким-нибудь предлогом уеду». Как раз в этот момент она услышала голос мачехи:
– Мина-сан, идите-ка на минутку сюда!
С трудом подавляя боль в сердце, Минако заставила себя весело улыбнуться и вернулась на прежнее место.
– Оказывается, вы встретили Аоки-сан на кладбище? – обратилась к ней мачеха, мельком взглянув на юношу, который все еще счастливо улыбался.
Минако вся вспыхнула, будто мачеха разгадала ее тайну.
– Вы разве не узнали его?
– Узнала… – Минако еще больше смутилась, но ей стало легче при мысли о том, что юноша запомнил ее.
– Оказывается, сестра Аоки-сан хорошо знает вас! Правда, Аоки-сан? – повернулась к юноше госпожа Рурико.
– Да, сестра знает вас, – сказал юноша. – Кажется, она была младше вас на три или четыре класса, но очень хорошо вас помнит. Тогда на кладбище она мне сказала: «Это мадемуазель Сёда».
Впервые юноша так дружески говорил с Минако.
– Да… лицо ее мне знакомо, – едва слышно прошептала Минако.
Приветливый тон юноши подействовал на ее тоскующее сердце, как целительный бальзам. И предстоящий месяц в Хаконэ, рисовавшийся ей в самых мрачных тонах, стал постепенно обретать для нее прежнюю привлекательность.
Пока они ехали до Кодзу, гоноша несколько раз заговаривал с Минако. Видимо, он много времени проводил в обществе своей сестры и поэтому испытывал дружеское расположение к женщинам, а особенно к молодым девушкам. Каждое его слово действовало на огорченную и взволнованную Минако, как весенний, живительный ветерок, и все ее неприятные ощущения бесследно исчезли. Она даже слегка упрекнула себя в душе за нескромность, за то, что позволила себе приревновать мачеху к юноше. Когда поезд прибыл в Кодзу, Минако совсем успокоилась, что было заметно и по ее лицу, и по расположению духа.
