Мика и Альфред - Кунин Владимир Владимирович (книги онлайн без регистрации полностью TXT) 📗
Это всегда безумно раздражало Мику Полякова, хотя в армии он и сам пользовался этим языком, даже находя в нем некоторые преимущества в той или иной скоротечной обстановке.
… Летать начали только на втором курсе, в конце января сорок пятого года.
А до этого учебно-летный отдел — классы моторов, теории полета, воздушной навигации, связи, метео, тренировки на «батчлерах» — в самолетных кабинах, установленных в классе. С имитацией рулежек, взлетов, наборов высоты, полетов, заходов на посадку визуально, по радиополукомпасу, вслепую — по командам с земли…
И еще туча предметов — от вооружения и химсостава взрывчатых веществ до гидравлики и картографии…
Ну и конечно, тренировочные парашютные прыжки! Нужно ведь обучить будущих летчиков пользоваться таким спасательным средством, как парашют. После недельной тренировки на земле на первый ознакомительный прыжок молодых курсантов сопровождал сам начальник ПДС — парашютно-десантной службы авиашколы капитан Лозинский Владимир Ильич, названный так своими правоверными местечковыми родителями в честь Великого Вождя Пролетарской Революции.
Вот на этом-то первом прыжке в Чирчике с Микой произошел совершенно непредвиденный случай! Как говорится, Мика чуть-чуть не прокололся…
Звено — десять курсантов, в том числе и. Мика Поляков, — стоит на летном поле у двухмоторного нелепого самолетика «Ща-2», про который в авиации говорили: «Нос — „Ли-2", хвост — „Пе-2", моторы — „У-2", сам — „Ща-2", а скорость — едва-едва…»
Перед каждым курсантом на земле лежит парашют. Два инструктора-сверхсрочника и сам легендарный капитан Лозинский (тысяча сто личных прыжков с любых высот из всех ситуаций) внимательно наблюдают за курсантами: будет ли в воздухе хоть один «отказник»?
Переглянулись все трое — кажется, ни у кого истерики не предвидится. Хотя и пацанов понять можно — страшно прыгать, страшно… Но тут вроде бы все ребята крепенькие, пока никого колошмат не бьет.
— Надеть парашюты! — командует сам капитан Лозинский. По привычке, выработанной еще в Школе Вишневецкого, Мика мгновенно поднял парашют, совершенно профессионально набросил на себя подвесную систему, молниеносно застегнул сначала нижние карабины «седалищно-паховых» ремней, а потом сразу — «грудной». И тут же подтянул через специальные пряжки всю систему, в секунду подогнав ее как можно плотнее.
Остальные девять курсантов еще разбирались в ремнях и карабинах подвесных систем своих парашютов, а Мика уже стоял, готовый к посадке в самолет.
Очень удивленно переглянулись старшины-инструкторы парашютной службы и вопросительно посмотрели на своего шефа Владимира Ильича Лозинского.
Тот подмигнул им и негромко скомандовал:
— Курсант Поляков, ко мне!
Мика подбежал к Лозинскому, вытянулся, замер. Начальник ПДС капитан Лозинский, наплевав на все уставы Советской армии, тихо, так чтобы никто не слышал, спросил у курсанта Полякова:
— Это где же ты так насобачился, сукин кот?
Мике стало не по себе. Однако тут же ответил:
— В школе до войны в парашютном кружке занимался, товарищ капитан.
— А до войны таких подвесных систем не было, — тихо сказал ему Лозинский. — И потом, насколько мне известно, ты учился в художественной школе?
— Так точно, товарищ капитан!
— Ну-ну… — усмехнулся Лозинский. — Хорошо тебя учили в твоей художественной школе.
— И где же это ты действительно так насобачился, а, Мика? — очень заинтересованно спросил Альфред спустя тридцать шесть лет после разговора неосторожного курсанта Полякова с умным начальником ПДС капитаном Лозинским перед якобы «первым» ознакомительным прыжком с парашютом. — Насколько я понял из твоего рассказа, парашютный начальник не поверил ни одному слову…
… Незадолго до возникновения Альфреда — сначала на бумаге, а потом и вот на этой тахте, под собственным портретом, уже окантованным и повешенным в кабинете по тщеславному настоянию Альфреда, — Михаил Сергеевич Поляков, заслуженный деятель искусств, лауреат Государственной премии, член Союза художников СССР, пил коньяк со своим старым приятелем — полковником Комитета государственной безопасности.
Познакомились они еще в те времена, когда полковник не был никаким полковником, а после окончания факультета журналистики Ленинградского университета сразу же стал вторым секретарем одного из райкомов комсомола по работе с творческой молодежью. Тогда он был худеньким, стройненьким, ходил в белом эстонском плащике с пояском и «тирольской» шляпке с перышком и короткими полями.
Недоучившегося в «Мухе» Мику Полякова этот второй секретарь райкома и пригласил к какому-то празднику нарисовать десять «дружеских» шаржей на ведущих работников райкома.
Мике тогда, помнится, очень понравилась эта вольтерьянская идея второго секретаря! Мало того, райком даже выплатил Мике какой-то гонорар, который они вместе с этим вторым секретарем счастливо пропили в «Восточном буфете» гостиницы «Европейская». Там было все вкусно и очень недорого…
Через полгода секретарь райкома комсомола уехал в Москву, в Высшую школу КГБ, и вернулся в Ленинград спустя пару лет уже лейтенантом этой могучей организации.
Потом лейтенант стал старшим лейтенантом, и это событие было разгульно отмечено в том же «Восточном буфете».
А вот капитаном будущий полковник никогда не был. За какие-то особые заслуги в борьбе с инакомыслием ему сразу же присвоили звание майора, вспомнили о его гуманитарном образовании и назначили куратором от КГБ двух творческих союзов — Союза художников и Союза архитекторов.
Наверное, члены этих двух союзов так рьяно стучали друг на друга, так взапуски закладывали собственных коллег — за право на лишнюю выставку, за внеочередную поездку (желательно в капстрану), — что майор быстро стал подполковником…
Он пополнел, удвоил греховные возлияния (уж больно у него худо было в доме…) и после длительного перерыва снова задружился с Микой Поляковым.
И однажды, за бутылкой и яичницей с колбасой и луком, на Микиной кухне сказал, что уже давно знает о его Школе Вишневецкого. В чем Мика и не сомневался…
Недаром у подполковника начиная еще с его лейтенантских времен ни разу не возникала даже мысль попросить М. С. Полякова о «специфических» услугах. Он никогда не пытался узнать, что М.С. Поляков думает о шаткой и нестойкой художественной среде непредсказуемых творцов. А ведь в то время были и «бульдозерные» выставки в Москве, и «квартирные» в Ленинграде, и за рубеж картинки уходили, уезжали, улетали, уплывали…
Прошло еще несколько лет, и полнеющий подполковник стал толстым полковником с персональной черной «Волгой».
С Микой они теперь встречались редко, но с неизменным приятельством. Наверное, толстый полковник очень ценил в Мике то, что за все эти годы М. С. Поляков ни разу не обратился к нему ни с одной просьбой, ни разу не задал ни одного «жгучего» вопроса. Разве что, когда неожиданно созванивались, Мика мог сказать в трубку:
— Степка! Привези бутылочку коньячку. У меня денег ни черта!
И надо отдать должное полковнику Степке — он всегда привозил на своей черной «Волге» вместо одной две бутылки коньяка и невиданные в те времена «обкомовские» консервы, рыбку холодного копчения, финский сервелат…
Выкладывал все на кухонный стол, стаскивал галстук, сбрасывал пиджак, наливал по «разминочной» и, подняв рюмку чуть дрожащими пальцами, говорил:
— Будь, Мишаня!
Они выпивали, полковник тыкал потвердевшим пальцем в сказочные снеди и наливал сразу же по второй.
— Мишк, а Мишк!.. Видал, как наша партия, блядь, живет?! Вчера в обком вызывали «на ковер» — ухватил там в их буфетике. Не слабо, да? Ты давай, закусывай…
В один из таких «междусобойчиков» Мика сказал полковнику:
— Степан, я тут на днях в военкомате был — по ошибке вызвали на переподготовку офицерского летно-подъемного состава… Я говорю: «Вы с ума сошли? Мне же за полтинник!..» И случайно узнаю, что теперь тем, кто призывался в сорок третьем, разные льготы причитаются. А у меня по документам призыв — май сорок четвертого…
